Галина Петреченко - Рюрик
Аскольд сделал мощный рывок, пытаясь перехватить облачного обвинителя за руку, но стукнулся головой о борт струга и... проснулся. Мутными глазами он огляделся вокруг, увидел дремотного рыжеволосого Дира, прикорнувших телохранителей и пнул одного из них ногой. От шороха первым очнулся Дир и, увидев Аскольда проснувшимся, сразу понял, что его вожаку привиделся необычный сон.
- Кого ты видел во сне? - сразу, без обиняков спросил Дир и внимательно вгляделся в помятое лицо Аскольда.
- Никого, - хмуро отрезал Аскольд и тяжело присел. - Ты за дружиной глядишь? Все в сборе? Восвояси не пора? - спросил он, так и не посмотрев Диру в глаза.
- Давно пора, но всех сморило греческое вино, и, как управу на них применить, ума не приложу, - с досадой ответил Дир, поняв, что предводитель опять хочет со своими сомнениями бороться в одиночку.
- Ты помнишь Игнатия? - немного погодя спросил все же Аскольд.
- Конечно, помню, - с радостью отозвался Дир, но дальнейший рвавшийся из души восторженный рой вопросов замкнул плотно сжатыми устами.
- Похоже, он начал призывать силу и мощь своего Бога, чтобы мы удалились восвояси, - задумчиво проговорил Аскольд, глядя мимо Дира вдаль, наслаждаясь запахом моря и предзакатной красотой неба. Но в следующее мгновение Аскольд уже громко засмеялся и вдруг предложил, озорно подмигнув Диру: - А можа, устроим состязания богов?
Дир вздрогнул, пожал в ужасе плечами.
- А если боги разгневаются, покарают нас и потопят в море?..
- Не потопят! - уверенно заявил Аскольд, прервал своего сподвижника и важно напомнил: - Во все времена боги помогали только смелым и решительным! Слюнтяев вроде тебя им тошно видеть! Дир обиделся. Еще раз пожал плечами и в сомнении покачал головой.
- Как знаешь, - пробормотал он, но уже чувствовал какую-то теплую, волнующую душу и голову силу, исходящую от всего могучего тела Аскольда, и залюбовался им.
"Кто в тебе еще живет, а, Аскольд? Сколько в тебе всего разного уживается! Какой же ты разностаевый!.." - растерянно думал рыжеволосый волох о своем предводителе и не услышал зов с моря.
А с маленькой сторожевой, ладейки кричали уже третий раз, все звали Аскольда или Дира, но те, задумчивые, смотрели мимо лодчонки и ее крикунов и едва не пропустили начало еще одного ярчайшего события в своей жизни.
- Ну что ты все орешь? - с досадой вдруг обратил внимание на свой дозор Аскольд и чуть было не ушел со своего помоста на корму струга, лишь бы задержать мгновение яркой мечты, лишь бы дали возможность обдумать все как следует, а затем и исполнить, как угодно Святовиту и Перуну! - Спроси его, чего им надо? - нехотя попросил Аскольд Дира и отвернулся от дозорных.
Когда через сито вопросов - ответов, сыпавшихся то с ладьи Аскольда, то со стороны дозора, прояснилось, что случилось, Аскольд сел на свою беседу и даже не потребовал постелить на нее медвежью шкуру. Вот тебе и мечты! Да никакие мечты не годятся в пятки тому событию, которое вот-вот произойдет! Нет, Дир, погоди! Повтори! Да-да, еще раз! Сам Фотий! Хочет видеть меня?! Зачем?.. Отравить?! Обрядить?.. Ряд [(слав.) договор] со мною заключить?! А на каком языке гутарить будем?.. Они ведают словенский!.. Не, я не забыл Игнатия! Как можно?! Ты думаешь, это его забава? От моей встряски им не до забав?! Что же делать?
- А это не ловушка? - спросил Аскольд и снова стал рассуждать сам с собой, иногда давая Диру возможность вставить словечко или два.
- У нас такая сила, что о ловушках с их стороны смешно и думу иметь...
- Может, ты и прав, Дир, но хитрости у греков - с древности, они вперед их родились... Надо быть наготове ко всему. Нет, я не боюсь... Я просто не ведаю, что в таких случаях делают... государи! Они же ко мне с рядом придут, как к государю! - Вот что потрясло Аскольда. Не к Рюрику придут греки с особым поклоном, а к нему, не знатного рода воину, но славному меченосцу, ловкому секироносцу, черноволосому волоху! "Ох, боги. как вы милостивы и щедры ко мне! Неужто я все это заслужил?! Низкий поклон вам от меня за это!.." - Аскольд отошел от Дира, встал лицом к уходящему солнцу, протянул к нему свои могучие руки с мечом и секирой и низко поклонился солнцу.
- Дай мне тот поясной набор, который у меня в отсеке лежит, - попросил он Дира, и тот прилежно исполнил приказ своего предводителя.
Аскольд взял в руки драгоценное кожаное изделие, украшенное алмазами, рубинами и сапфирами и, не жалея, широко размахнувшись, бросил поясной набор в море в западном направлении. Глядя в то место, где драгоценное изделие коснулось моря и затонуло, Аскольд, прижав правую руку к сердцу, страстно проговорил:
- Прошу, Перун и Святовит! Не оставьте нынче мою горячую голову без речивости, а сердце без правдивости! Помогите рассудить хитрых греков и не посрамить честь мою воинскую, честь предводительскую! Да будет воля ваша исполнена! Да будет так! - трижды напоследок прошептал Аскольд древнее внушение и был уверен, что боги не покинут его нынче и любая задуманная хитрость греков будет им вовремя разоблачена.
Дир с телохранителями молча наблюдали за действиями своего вожака и ждали от него новых указаний.
- Объяви клич по всем военачальникам, - взволнованно приказал Диру Аскольд, едва оправившись от навалившейся дивной вести и пытаясь всем существом своим вжиться в нее, разложить по отдельным частям и каждую долю будущего события, вытекающего из этой вести, сделать подвластной только своей воле, только своему разуму. - Дир, передай всем, что гостей надо встретить хорошо, но со всей осторожностью. Пусть по всему ходу их судов будут стоять наши струги с виду мирные, но внутри быть всем начеку. Не сметь никого трогать, но бдить каждый плеск каждого весла, дабы не подлили бы в море чего такого, что было тогда, перед Теревинфом...
Дир внимал каждому слову Аскольда и понимал, что должен был со всей строгостью исполнить все его наказы. Он сжался в комок и напоминал сейчас ту пружину, которая приводила в движение большую, тяжелую, неповоротливую камнеметную машину, без которой было бы немыслимо штурмовать какую бы то ни было крепость. А такую крепость, как патриарх или Святейший Синод Константинополя, надо учиться брать, используя любые приемы, не брезгуя ни тяжелыми, ни легкими средствами вооружения. И Дир, почувствовав себя очень важным механизмом в предстоящем событии, закрутился волчком, предугадывая и мгновенно исполняя любую мысль своего предводителя.
* * *
Наступила черная южная ночь, когда Дир увидел огненные сигналы с дозорной ладьи, и это означало, что византийское судно в сопровождении стражников прошло первый пост. Затем Дир увидел два огненных круга и понял, что гости приближаются к их ладье. Когда византийская галера оказалась борт в борт с ладьей Аскольда, Дир дал команду укрепить перекидной мост и принять первого гостя.
Это был молодой красивый монах, но со странной статью воина. Его спина была пряма, но гибка; руки, смиренно покоившиеся на груди и прикрытые монашеским плащом, выдавали в служителе Христа хорошо натренированного воина. Аскольда явно насторожило это несоответствие, и он подозрительно уставился на ноги монаха. Но легкие плетенки-сандалии, туго обтягивающие ноги монаха, не могли причинить особого вреда окружению Аскольда, и киевский правитель смягчился. Он посмотрел в открытое лицо монаха и чуть подобрел; красивое, кареглазое, чернобородое лицо монаха ему пришлось по нраву.
- Как кличут тебя, монах? - снисходительно спросил красавца Аскольд.
Тот спокойно, но с достоинством ответил:
- Исидор.
- Я запомню тебя, Исидор, - проговорил Аскольд и отвернулся от него. Затем на помост взошел еще один монах, и Аскольд сморщился. Этот был укутан в плащ с капюшоном, который скрывал тело пришельца с головы до пят. Да, этот монах со спины был очень похож на засидевшегося над апокрифами и библейскими записями служителя какого-нибудь монастыря, но на требование Аскольда открыть лицо ответил стоическим молчанием, и предводитель киевской дружины разозлился: его воля не выполняется! Он широким, хозяйским шагом стал подходить к упрямцу и уже протянул руку к его капюшону, как вдруг в это мгновение все факелы, освещавшие церемонию необычной встречи, вспыхнули ярче. Аскольд остановился. Оглянулся на перекидной помост, и его рука, тянувшаяся к капюшону монаха-стоика, повисла в воздухе.
На мостике, во всем великолепии патриаршеского одеяния, сверкавшего драгоценными камнями митры, саккоса и ризы, стоял глава православной христианской церкви Царьграда. Окружение Аскольда замерло в немом почтении к его святейшему превосходительству.
"Так вон чем они покоряют! - хмуро думал Аскольд, глядя на Фотия. - Да, блеск и красота одежды поражают, вводят в душу смятение, но... это не должно меня... сбить с толку! Боюсь, что смотрюсь я перед ним истуканом... Ну да ладно, моя воля должна быть первой!"
- Почему сей монах мне своего лица не кажет? - спросил, казалось, грозно Аскольд, как только оправился от замешательства и понял, что сломил, стоптал тщеславное самолюбование Фотия, ибо увидел в его взгляде растерянность. - Кто здесь должен диктовать условия: я или ты? Развернувшись всем корпусом -к патриарху и еще раз внимательно вглядевшись в его узкое, серое лицо и поняв, что перед ним не Игнатий, на сей раз действительно гневно спросил Аскольд.
