Сергей Соловьев - Сочинения (Том 4)
Важное значение получают для нас известия переяславского летописца с 1213 года, когда он начинает излагать подробности борьбы между Константином ростовским и его младшими братьями, подробности, намеренно умолчанные летописцем владимирско-ростовским. К сожалению, мы не долго пользуемся этими подробными известиями, ибо они прекращаются на 1214 году. Таким образом, мы лишены описания Липецкой битвы, которое было бы составлено приверженцем Ярослава Всеволодовича и, следовательно, союзника его Юрия; мы видели, что приверженец Константина намеренно смолчал о ней; то же описание Липецкой битвы, которое находим в известных летописях, отзывается новгородским составлением.
Мы видели важнейшие прибавки, которые находятся у переяславского летописца против владимирско-ростовского, в Лаврентьевском сборнике. Большая часть известий буквально сходны; но есть разности и даже противоречия. Резкое противоречие находится в рассказе о борьбе Всеволода III с Рязанью под 1208 годом: в Лаврентьевском и других списках говорится, что Всеволод, взявши Пронск, посадил здесь князем Олега Владимировича, одного из рязанских князей; а у переяславского летописца говорится, что Всеволод посадил в Пронске Давида, муромского князя, и что в следующем году Олег, Глеб, Изяслав Владимировичи и князь Михаил Всеволодович рязанские приходили к Пронску на Давида, говоря:
"Разве ему отчина Пронск, а не нам?" Давид послал им сказать: "Братья! я бы сам не набился на Пронск, посадил меня в нем Всеволод, а теперь город ваш, я иду в свою волость". В Пронске сел кир Михаил, Олег же Владимирович умер в Белгороде в том же году. Из двух противоречивых известий в нашем рассказе помещено то, которое находится в большем числе списков; но не знаем, едва ли не справедливее будет предпочесть известие переяславского летописца, ибо трудно предположить, чтоб известие о приходе рязанских князей к Пронску на Давида было выдумано. Под тем же 1208 годом у переяславского летописца находится новое любопытное известие, что Всеволод III посылал воеводу своего Степана Здиловича к Серенску, и город был пожжен. Посылка эта очень вероятна как месть Всеволода черниговским князьям за изгнание сына его Ярослава из Переяславля Южного.
Мы сказали, что в большей части известий летописцы владимирско-ростовский и переяславский буквально сходны. Но трудно предположить, чтоб они не были современниками, чтоб не составляли своих летописей одновременно, и потому трудно предположить, чтоб один списывал у другого, прибавляя кой-что свое. Гораздо легче предположить, что так называемая Персяславская летопись по самому составу своему есть позднейший сборник, составитель которого, относительно событий конца XII и начала XIII века, пользовался обеими летописями, и Переяславскою и Владимирско-Ростовскою, написанными первоначально безо всякого отношения друг к другу. Можно даже найти след, как позднейший составитель, черпая известия из двух различных летописей, сбивался иногда их показаниями: так, после описания торжества князя Михаила Юрьевича и владимирцев над Ростиславичами и ростовцами летописец владимирский говорит: "И бысть радость велика в Володимере граде, видяще у себе великаго князя всея Ростовьскыя земли". В летописи Переяславской, без сомнения, в том же самом месте говорилось о посажении Михаилова брата Всеволода в Переяславле и о радости переяславцев по этому случаю, и вот позднейший составитель, смешавшись в этих двух известиях, захотел к известию владимирского летописца прибавить собственное имя князя, находившееся в Переяславской летописи, и написал: "Бысть радость велика в граде Володимири, видяще у себе великаго Всеволода всея Ростовскыя земля". Итак, мы думаем, что в "Летописце русских царей", который в печати назван "Летописцем Переяславля Суздальского", находятся известия, взятые из Переяславской летописи XIII века; но отсюда еще никак не следует, чтоб весь этот сборник в том виде, в каком дошел до нас, был составлен переяславским летописцем жившим в XIII веке.
С 1285 года по Лаврентьевскому списку нельзя не заметить следов тверского летописца: тверские события на первом плане, о тверском князе Михаиле рассказывается в подробности. 1305 годом оканчивается Лаврентьевский список, так важный для нас по своей относительной древности; любопытен он и по точному указанию, когда, кем и для кого он написан. Указания эти находятся в следующей приписи: "Радуется купец прикуп створив, и кормьчий в отишье пристав, и странник в отечьство свое пришед; тако же радуется и книжный списатель, дошед конца книгам, тако же и аз худый, недостойный и многогрешный раб божий Лаврентей мних.
Начал есм писати книги сия, глаголемый летописец, месяца генваря в 14, на память святых отец наших аввад, в Синаи и в Раифе избьеных, князю великому Димитрию Константиновичю, а по благословенью священьнаго епископа Дионисья, и кончал семь месяца марта в 20, на память святых отец наших, иже в монастыри святаго Савы избьеных от Срацин, в лето 6885 (1377), при благовернем и христолюбивем князе великом Димитрии Константиновичи, и при епископе нашем христолюбивом священном Дионисье суждальском и новгородьском и городьском. И ныне, господа отци и братья, оже ся где буду описал, или переписал, или не дописал, чтите исправливая бога деля, а не клените, занеже книгы ветшаны, а ум молод не дошел; слышите Павла апостола глаголюща: не клените, но благословите. А со всеми нами хрестьяны Христос бог наш, сын бога живаго, ему же слава и держава и честь и поклонянье со отцем и с пресвятым духом, и ныня и присно в векы, аминь". Таким образом, Лаврентий, составляя летопись свою в 1377 году, должен был окончить ее 1305 годом: значит, при всех средствах своих, пиша для князя, не нашел описания любопытных событий от начала борьбы между Москвою и Тверью.
В Никоновском сборнике и во второй половине XIII века видны следы ростовского летописца, который подробнее всего рассказывает о князьях ростовских, их поездках в Орду, женитьбах, характерах, усобицах. С девяностых годов XIII века заметны и здесь следы тверского летописца. В известиях о первой борьбе между Москвою и Тверью трудно распознать, какому местному летописцу принадлежат они; но с 1345 года подле московского летописца мы видим опять явственные следы тверского в подробностях усобиц между потомками Михаила Ярославича, и эти подробности продолжаются до двадцатых годов XV века. Но когда подробные известия о тверских событиях прекращаются в Никоновском сборнике, любопытные известия об отношениях тверских князей к московским в княжение Ивана Михайловича находим в так называемой Тверской летописи, еще не изданной и хранящейся теперь в императорской Публичной библиотеке. Этот чрезвычайно любопытный летописный сборник, составленный каким-то ростовцем во второй четверти XVI века, конечно, не может быть назван Тверскою летописью только потому, что его составитель для некоторого времени пользовался Тверскою летописью. Относительно тверских событий сборник этот важен для нас не только по известиям позднейшим, начиная с княжения Ивана Михайловича, но особенно по известию о восстании на Шевкала в Твери. Давно уже мы выразили сильное сомнение относительно справедливости известия, будто бы Шевкал хотел обращать русских в магометанскую веру, и вот в упомянутом сборнике Шевкалово дело рассказано подробнее, естественнее, чем в других летописях, и без упоминовения о намерении Шевкала относительно веры. Шевкал, по обычаю всех послов татарских, сильно притеснял тверичей, согнал князя Александра со двора и сам стал жить на нем; тверичи просили князя Александра об обороне; но князь приказывал им терпеть. Несмотря на то, ожесточение тверичей дошло до такой степени, что они ждали только первого случая восстать против притеснителей; этот случай представился 15 августа; дьякон Дюдко повел кобылу молодую и тучную на пойло; татары стали ее у него отнимать, дьякон начал вопить о помощи, и сбежавшиеся тверичи напали на татар.
Что существовало несколько летописей, в которых описывались события конца первой половины XV века, видно ясно из Никоновского сборника под 1445 годом: приведши краткое известие о приходе литовцев на Калугу, составитель вслед за этим помещает два других пространнейших известия о том же самом событии, прямо говоря: "От инаго летописца о том же". Что касается до современных понятий, религиозных, нравственных, политических и научных, высказываемых в летописи, то в описываемое время в северо-восточной летописи голос летописца слышится гораздо реже, чем прежде. Описавши мученическую кончину князя Романа рязанского в Орде, летописец обращается к князьям с таким наставлением: "Возлюбленные князья русские! не прельщайтесь суетною и маловременною прелестною славою света сего, которая хуже паутины, как тень проходит, как дым исчезает; не принесли вы на этот свет с собою ничего, ничего и не отнесете; не обижайте друг друга, не лукавствуйте между собою, не похищайте чужого, не обижайте меньших родственников своих". Тверской летописец, сказавши о примирении своих князей, прибавляет: "И радовахусь бояре их, и вси вельможи их, тако же гости и купцы и вси работники, людие роды и племена Адамова; вси бо сии един род и племя Адамово, и цари, и князи, и бояре, и вельможи, и гости, и купцы, и ремественницы, и работнии людие, един род и племя Адамово; и забывшеся друг на друга враждуют и ненавидят, и грызут, и кусают, отстоящи от заповедей божиих, еже любити искренняго своего яко сам себе". Особенно сильно раздается голос московского летописца при описании Едигеева нашествия, бедствие которого он приписывает неблагоразумной политике молодых бояр. "Подобает нам разуметь, - говорит он, - вследствие чего агаряне так восстали на нас; не явно ли, что за наши грехи наводит их господь бог, да обратимся и покаемся?.. Быть может, некоторым покажется неприятно написанное нами, быть может, найдут неприличным, что мы рассказали события, не очень для нас лестные; но все сказанное нами клонится к тому, чтоб удержать от зла, направить к добру. Мы написали это не в досаду, не в поношение чье-либо, не из зависти к чести честных; мы пишем по примеру начального летословца Киевского, который все события земские не обинуясь показывает; да и первые наши властодержцы без гнева повелевали описывать все, что ни случится доброго или недоброго в земле; хочешь, прочти прилежно того великого Сильвестра Выдубицкого, без украшений писавшего при Владимире Мономахе. Блага временные и вечные приобретаются не гневом и гордостию, но простотою, умилением и смирением. Отцы наши безгневием, простотою и смирением обрели блага настоящего и будущего века и нам предали; мы же, поучаясь их примером, не преминули описать все приключившееся во дни наши, да властодержцы наши прилежно внимают, избирая лучшее; юноши да почитают старцев, и сами одни без опытнейших старцев да не самочинствуют в земском правлении". Северный, теперь, как видно, московский, летописец продолжает неприязненно смотреть на Новгород и его быт, очень неблагосклонно отзывается о новгородцах, называя их людьми суровыми, непокорными, упрямыми и вместе непостоянными, вечниками, крамольниками. Из научных понятий летописца можем привести только следующее объяснение случаев, когда молния убивает и когда нет: "Если молния происходит только от столкновения облаков, то не вредит, проходит мимо и угасает, если же при столкновении облаков к ним сойдет небесный свет огненный, пламевидный, и соединится с молниею, то последняя спускается вниз, к земле, и сожигает все, к чему приразится".
