Дмитрий Быков - Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть (сборник)
– Здравствуйте, Кларисса Дмитриевна. Вы сегодня хорошо выглядите!
Всегда, практически каждый день, она отвечала:
– Здравствуйте, – и шла дальше.
Я окончила школу в 2002 году. Все одиннадцать лет, включая четвертый класс (а тогда все учились по системе «один-три» и прыгали из третьего в пятый), провела в одной школе. На последнем звонке, после традиционного капустника, на котором, конечно, не обошлось без пародий на всех учителей, включая «Муху», после выступлений и благодарностей мы стояли в холле и думали, куда дальше. Кто-то предлагал набережную, кто-то – ночной клуб. У парней где-то в гардеробе уже были спрятаны бутылки и штопор.
Она подошла ко мне неожиданно и спросила очень серьезно:
– Когда вы говорили мне, что я хорошо выгляжу, вы говорили правду или это было просто так?
Тогда я, наверное, впервые увидела ее так близко. И смотрела в глаза. И видела не «Муху», от которой все носятся и которую, хоть и боятся, но всерьез не воспринимают, а пожилую даму, Клариссу Дмитриевну. Сказала ей, что сначала просто так ляпнула, от испуга, а потом не соврала ни разу, что она и правда прекрасно выглядит. Она улыбнулась, ответила:
– Спасибо! – и направилась к выходу.
Так все и было. Суровая, вечно недовольная «Муха» вдруг по-настоящему улыбнулась. Как улыбалась мне обычно моя бабушка.
Татьяна и Александр Мельниковы
Все было по-настоящему
Мы помним себя вместе с 1954 года, когда пришли в 1-й класс школы № 17 города Ульяновска.
Наша первая учительница Галина Александровна Покровская (Титова) была нам как мама: и добра, и в то же время строга. Класс был дружным, это она нас приучила: слабому – помоги, с «бедным» – поделись, больного – навести, уехавшему – напиши.
К праздникам – непременно спектакли с самодельными костюмами и декорациями. Начинали с «Репки». Я играл дедку, а Таня – бабку. Она сшила мне бороду, а я выпилил ей лобзиком прялку.
А в конце учебного года – поход! На целый день! Едем до конечной трамвая, а там еще минут двадцать пешком. В авоське хлеб, картошка, соль, огурец, яйцо. У некоторых – «крем-сода»!
В первом классе запомнилось занятие, когда изучали меры длины – миллиметры, сантиметры, метры, километры. Весь класс вышел на улицу и от порога школы до площади Ленина измерял путь матерчатым сантиметром. Оказалось, что мы прошагали до площади целый километр!
Город у нас был непростой – родина Ленина, и в школах об этом не забывали ни на минуту. Например, у нас были места, где стояли бюсты Ленина и Сталина. Проходя мимо, мы должны были отдавать вождям салют, а уж если кто бежал по школе, то здесь обязательно нужно было притормозить.
Так вот, когда после ХХ съезда в стране отовсюду выносились портреты и бюсты Сталина, нам на уроке труда велели не просто убрать гипсовое изваяние, а выбросить его в окно с третьего этажа. В целях, надо полагать, наглядной агитации. Конечно, бюст разбился вдребезги, и куски его позже были замурованы в фундамент строящейся в школьном саду беседки.
В старших классах, это 1963–1965 годы, в школе существовала школьная фабрика. Да, да, самая настоящая трикотажная фабрика с директором, ОТК, интерлочницами, оверлочницами, закройщиками, мастерами и техниками. И на всех этих должностях и специальностях были мы, школьники.
На заработанные деньги весь наш класс отправился «вниз по матушке по Волге». Пять суток плыли, любовались красотами волжских берегов и городов и распевали под гитару песни.
Не хотелось расставаться, не хотелось, чтобы путешествие закончилось. Кто-то сказал, что нужно бросить монеты в Волгу, чтобы все повторилось. Но денег уже не было, оставались банки с консервами «Килька в томатном соусе». Вот они и полетели в Волгу.
…В трескучие морозы 1964 года внезапно умер кочегар нашей школьной котельной. Чтобы школа не замерзла, директор попросил поработать нас, мальчишек 10 «Б». Работали по очереди, круглосуточно, наверное, недели две, пока не нашли нового кочегара. Директор, Борис Васильевич Карабанов, дежурил с нами как-то ночью. Каждый день после уроков мы бежали домой, переодевались, брали учебники, задания и шли в кочегарку. Я брал с собой аккордеон, так как учился в музыкалке, и в перерывах готовил свои музыкальные задания. Работали часов до шести утра, потом бежали домой отмываться от сажи. Я шел к моему другу Сашке Олейнику, потому что у них была ванна!
Девчонки нами гордились и иногда забегали к нам в котельную вечером, потому что надо было готовиться к смотру художественной самодеятельности и разучивать хором песню. Разучивали «Дымилась роща под горою» В. Баснера, ноты и слова которой нашли в «Комсомолке».
А когда и просто пели под гитару, глядя на огонь:
Дым костра создает уют,
Искры гаснут в полете сами,
Пять ребят у костра поют
Чуть охрипшими голосами…
От старой гимназии нам в наследство досталось здание классической гимназии с чугунными резными лестницами, классами, рекреациями с высоченными потолками, старинными пособиями по физике, химии и ботанике.
В нашей классной комнате за трехметровой перегородкой была кладовка – препараторская по биологии. На этой перегородке висела классная доска. В кладовке чего только не было: залитые формалином букашки, лягушки, гербарии, чучела птиц, таблицы с латинскими названиями и штампами старинной гимназии… Но самое главное – там был скелет, которого мы называли Васей.
Однажды наши мальчишки проникли в кладовку (обычно она была заперта), но тут прозвенел звонок, и наша молодая учительница ботаники начала урок. Она стояла лицом к классу, а за ее спиной над доской к потолку поднимался скелет человека с дымящейся папиросой в челюстях. Сначала все замерли, потом захохотали. Скелет Вася то поднимался, то опускался. Учительница оглядывалась, следуя нашим взглядам, ничего особенного не обнаруживала и продолжала объяснение нового материала. Но Вася появился снова – и мы снова захохотали. Ботаничка совсем растерялась. Слава богу, у наших «героев» хватило ума дальше не продолжать. Ох, что будет, что будет! Но ничего не было. Не считая того, что у бедного Васи что-то там отвалилось.
Мы часто учились во вторую смену. А темнело рано. Пройдет два урока, и наш класс отпускают домой, так как в школе погасли все лампочки. А на самом деле это наши умники в перемену подложили под цоколь лампочек мокрые промокашки. Потолки были высокие, метра четыре, но они добирались до лампочек, забираясь на плечи друг другу. Ура, домой! А то расческу сожгут в старинной кафельной печке в углу класса. Дымовуха! Снова домой!
Разбирательства были, старосте попадало, но не очень. Просто журили, «прорабатывали» в кабинете директора или в учительской.
Еще старинная гимназия оставила нам в наследство прекрасные словари и книги для чтения на французском языке. Наша библиотекарь София Эмильевна владела французским языком и нам эти книги показывала, но неохотно, осторожно.
…Мы с женой часто рассуждаем, отчего шестидесятые годы – самый замечательный период нашей жизни? Оттого, что это детство-юность? Или оттого, в какое время выпала эта юность? Или оттого, какие люди были рядом? Наверное, все вместе.
Учителя у нас были настоящие, интересные. Но самым необычным был учитель математики Борис Иосифович Абрамов. Он преподавал у нас с 7-го класса до 10-го. Влетал в класс и, стремительно направляясь к доске, объявлял: «Сегодня мы будем решать РАСЧУДЕСНЕЙШЕЕ УРАВНЕНИЕ!»
Строг был неимоверно. Рядом с отметками в тетради порою были рецензии чуть не на полстраницы, которые начинались так: «Прекрасно!», «Чушь!», «Кошмар!», «Молодец!». Он обладал огромной эрудицией и мы ловили каждое его слово, названия книг, авторов, что он упоминал. Он и выглядел необычно – очень худой, быстрый, выглядел намного старше, чем ему было, и в тоже время молодой, задиристый. Откуда-то мы знали его судьбу, хотя вслух это не обсуждали: тринадцать лет лагерей, реабилитация, в Ульяновск он попал как в один и «разрешенных» городов.
С Борисом Иосифовичем мы дружили и после окончания школы. Однажды подарили ему радиоприемник, и он насторожился, говорил, что кто-нибудь подумает, что он слушает западные радиостанции. Видимо, внутренний страх остался в его душе навсегда.
Последние два года наш класс стал особенно сплоченным. Мы организовывали тематические вечера, субботники, митинги, играли в драмкружке, участвовали в ремонте школы… В школу могли прийти по своим общественным делам когда угодно, даже поздно вечером. И почему-то никаких запретов на это у директора не было. Видимо, у нас был особенный директор, если нам казалось, что мы все можем сами. А может, тогда это было у всех?
А еще у нас был клуб юных коммунаров. И были мы счастливы в этом школьном братстве. Проводили областные слеты, оказывали помощь сельским школам. Заработали деньги и поехали на слет коммунаров в Ленинград. Свои впечатления о том, как влияют на нас и на наших сверстников коммунарские дела, мы посылали в отдел «Алый парус» «Комсомольской правды».
