В. Назаров - Загадки Русского Междуречья
Водяной – нагой старик, с большим и одутловатым брюхом и опухшим лицом: образ утопленника. Волоса на голове и бороде длинные, зеленые. Он является иногда весь в тине, в высокой шапке из водорослей, подпоясан поясом тоже из травы. Всякая водяная трава – это его одежда, его кожа. Но он является иногда и в образе обыкновенного смертного мужика. Тогда его легко узнать; полы его платья всегда мокры; с левой полы всегда каплет вода; где сядет, то место всегда оказывается мокрым. В омутах он живет богато, у него есть каменные палаты, стада лошадей, коров, овец, свиней (утопленники). Женится он на русалке (утопленнице). У него много детей (утопленников). Он может загонять в рыболовные сети множество рыбы. Ездит он на соме и очень его жалует. Днем водяной сидит в глубине омута. С закатом солнца начинается его жизнь; тогда и купаться очень опасно и даже дома опасно ночью пить воду: можно схватить болезнь – водянку. В лунные ночи он хлопает по воде ладонью. Вдруг где завертится и заклубится и запенится вода – это Водяной. Бодрствует он только летом, а зимой спит. Просыпается от зимней спячки на Никитин день – 3 апреля. Ломится и прет по руслу весенний лед, бурлит и волнуется река, – значит, просыпается дедушка Водяной, река оживает. Тогда приносят ему в жертву лошадь и он успокаивается. Рыбаки возливают ему масло, мясники приносят черную откормленную свинью. На прощание, когда жизнь реки приходила к концу, Водяному приносили в жертву гуся, поэтому и до сих пор с Никитина осеннего дня, 15 сентября, настает лучшее время для употребления в пищу гусей.
Очерченные здесь народной фантазией типы несуществующих существ по всем их признакам суть поэтические воссоздания в одно живое целое тех разнообразных впечатлений, наблюдений и примет, какие на известном месте, в известной среде сами собой возникали в чувстве и в мысли язычника, жившего с природой душа в душу и воплощавшего ее явления по образу собственного существа. Нет сомнения, что и верховные существа Перун, Хорс, Дажьбог, Волос, Стрибог и т. д. в свое время в понятиях язычника рисовались такими же живыми чертами в облике тех естественных явлений, которые составляли особый круг живых дел каждого божества, почему такой круг и приобретал особое мифическое имя, то есть имя самого Божества. Если солнце именовалось Дажьбогом, Хорсом, Волосом, то здесь каждое имя изображало особую область земных дел этого светила, особую среду его влияния на Божий мир, особое качество его действий. По этой причине и само имя Божества на первое время является в форме прилагательного, каковы домовой, леший, дажь (от «даг», по санскр. «гореть» – «день», «свет»; или у балтийских славян: «световитый» – «Световит», «яровитый» – «яровит», как очень правильно объяснял эти имена Касторский). Особые свойства явлений жизни, к которым язычник причислял все и всяческие явления природы, необходимо обозначались и свойственным именем. Сама природа учила язычника поклонению. Она сама повсюду открывала ему неисчерпаемый источник поэтических созерцаний и верований, и потому она сама же, единая и многообразная во всех своих подробностях, и отражалась в религии язычника.
Язычник обожал природу, но в природе, как мы говорили, он боготворил существенное одно – он боготворил жизнь во всех ее образах и видах, даже и там, где жизнью являлась только одна его мечта. Яснее всего раскрывалось это боготворение жизни, поклонение ее силам и существам в самом кругу годовых времен, в этом чередовании света и мрака, тепла и холода, оживания всей природы и ее замирания до нового тепла и света. Этот черед возрождения и угасания жизни, быть может, и служил прямым и непосредственным источником воспитания и развития языческих созерцаний о жизни как едином существе всего мира.
Как известно, языческое рождество жизни, ее годовое зарождение совпадало с христианским празднеством Рождества Христова. Перед этим временем совершается поворот солнца на лето, то есть постепенное коротание дней прекращается и они начинают прибывать. Язычник хорошо заприметил это время и назвал его Корочюном, именем, которое можно толковать и в смысле коротая, самого короткого дня, какой бывает около 12 декабря, и в смысле керта, означавшего того же Хорса, божество Солнца. С этого дня огонь, свет солнца как бы зарождался вновь, а с ним вновь зарождалась и жизнь природы.
Восточная славянская ветвь – сербы, черногорцы, болгары – зажигают в это время на своих очагах бадняк, свежее дубовое полено, которое должно неугасимо гореть в продолжение всех Святок, до самого Крещения. В иных местах, погасив повсюду старый огонь, добывали новый, Божий или святой, вытирая его самовозгорание из сухого дерева; это делается и на Руси, только уже накануне Симеона Летопроводца, 1 сентября, когда в старину бывал Новый год. По всему вероятию, зимний обряд перенесен на этот день уже впоследствии.
Возжигание дубового бадняка сопровождалось обрядами, в которых нельзя не приметить языческого поклонения. В Черногории на закате солнца бадняк, обвитый лавровыми ветками, вносят в избу, посыпают пшеницей с приветом: «Я тебя (осыпаю) пшеницею, а ты меня (осыпай) нарождением потомства, скотины, хлеба и всяким счастьем. После того старейшина с домочадцами кладет бадняк на очаг, зажигает его с обоих концов и, когда полено разгорится, льет на него вино и масло, бросает в огонь горсть муки и соли. От священного пламени затепливает восковые свечи и лампаду перед иконами, творит молитву о благоденствии семьи и всех православных христиан, затем берет чашу вина, отведывает немного и передает старшему; тот передает ее следующему родичу и так далее, пока круговая чаша по старшинству не обойдет всех домашних, мужчин и женщин; причем каждый, взяв чашу, прежде чем отпить из нее, плещет вином на бадняк с приветом: будь здрав, бадняче-веселяче и пр. После того начинается вечерняя трапеза, причем стол бывает постлан соломой, а посреди стола кладутся стопкой, один на другом три хлеба; верхний украшается лавровой веткой и яблоком или другим плодом. Перед каждым мужчиной, кроме того, кладется испеченное из хлеба изображение лука со стрелой. Полено, как сказано, горит все Святки; во все это время остается и накрытый стол с яствами для угощения приходящих друзей, знакомых и странников. Каждый гость, приходя в избу, подвигает головню в зад печи, выбивая искры, и, как только посыплются искры, высказывает доброе пожелание: сколько выпадает искр, столько да будет у хозяина детей, коров, лошадей, овец, ульев пчел, денег и т. д.; потом разгребает золу и бросает туда деньги.
Основная мысль и существо обряда одинаковы и в Сербии и в Болгарии; различие замечается только в олицетворениях существенной мысли. В Сербии полено не только посыпают зерновым хлебом, но и обмазывают по концам медом. В Сербии и Болгарии на разведенном огне пекут пресный хлеб, запекая внутри его золотую или серебряную монету – боговицу, как говорят болгары. К этому хлебу, который у сербов назывался чесницей, для трапезы необходим еще и мед, и вообще трапеза исполнялась различными сластями из сушеных плодов, орехов и т. п. Бадняк, сгорая, приобретал целительную и плодородящую силу; угодья и зола становились лекарством для домашнего скота; головней окуривали улья для плодородия пчел; золу рассыпали по нивам и садам – все с той же мыслью о хорошем урожае.
В Болгарии люди, заботливо сохраняющее заветы старины, в рождественскую ночь не спят, наблюдая, чтобы не погас священный огонь.
Очень ясно, что во всех этих обрядах воспроизводилось поклонение небесному огню, зарождавшемуся солнцу. По всему вероятию, сюда и относится выражение обличительных поучений: «Огневи молятся, зовут его Сварожичем». Как видно, этот дубовый бадняк и представлял горящий образ Сварожича. Сербы день Рождества называют Божичем. На Руси под влиянием церковных запрещений обряд истребился, но память о нем все-таки сохраняется – в зажигании костров на Рождество, на Новый год и на Крещение, а также в ночь на Спиридона Пoвopoта – 12 декабря. Зажигалась также на Васильев вечер и первая лучина, как можно судить по тому обстоятельству, что для добывания чудодейственного цвета черной папарати требовался угарок этой лучины, обожженный с обоих концов. Наконец, подблюдные песни на хоронение золота, когда в чашу кладут вместе с углем, хлебом и солью золотой перстень, находятся в большой родственной связи с сербским и болгарским хлебом, в который запекали золотую или серебряную монету. Так этот миф Сварожича рассыпался по земле искрами – обломками и остатками древнего поклонения, несомненно идущего еще от скифского горящего золота, упавшего с неба, которому скифы точно так же в известное время праздновали и заботливо его охраняли и сторожили, чтобы оно не исчезло.
Поклонение Солнцу, небесному огню, Дажьбогу и поклонение Перуну, «сотворяющему[89] молнию в дождь», как выражается мифическое моление, то есть производящему из огня дождь, выражалось прежде всего поклонением урожаю, земному плодородию, тому Божеству, которое подавало хлеб людям и траву скотам. С этой точки зрения язычник смотрел и на все явления природы и чутко и заботливо следил за переменами годовых времен, торжествуя каждый момент ее возрождения особыми обрядами и празднествами.
