Александр Носович - История упадка. Почему у Прибалтики не получилось
Правда, Литва — не Эстония, её национальной идеей не является стремление именно к финскому уровню развития и благополучия. Для Эстонии же — является. И несмотря на это, именно финляндизация вызывает у эстонских политиков почти животный страх, ассоциируется с новой, «скрытой оккупацией». «Одной из целей внешней политики России является усугубление противоречий между европейскими странами и их выведение на путь финляндизации. Устоять перед агрессивной политикой Москвы можно только путем укрепления единой политики», — заявил, например, председатель Комиссии по иностранным делам Рийгикогу Марко Михкельсон (Союз Отечества и Res Publica), выступая в 2014 году на одном из международных мероприятий. Опыт самой Финляндии как раз доказывает, что никакой угрозы независимости стратегическое партнерство с Россией не несет: наоборот, оно укрепляет эту независимость, предоставляя ресурсы для более мощного социально-экономического развития. Но эстонцы всё равно уверены, что финны «променяли свободу на колбасу». И при этом стремятся быть Финляндией. Как говорится, «рекбус, кроксворд». Впрочем, такое расщепление сознания, геополитическая шизофрения — обычное дело для прибалтийских элит.
Отсутствие прагматизма и иррациональность своей политики понимают и в самой Эстонии, поэтому объяснения существующего там «русского вопроса» часто сводятся к просьбам понять и простить особенности национальной психологии.
«Опыт в Советском Союзе очень драматичен для эстонцев, так что любое продвижение русского меньшинства, любые уступки воспринимаются как угроза существованию эстонского народа. Люди боятся, что вернутся времена русификации и случится нечто плохое, — говорит, например, аналитик Института политических наук и управления при Таллинском университете Тынис Саартс. — Разумеется, это не очень рационально, но всё равно люди думают, что русская угроза реальна или что русское меньшинство недостаточно лояльно. Эти опасения широко распространены».
Доля русского населения в Эстонии составляет примерно 28 % — после Латвии это самое большое количество национального меньшинства в стране — члене ЕС. И это меньшинство относится не к какому-то малому исчезающему народу, а к самой большой этнической группе в Европе — немногочисленной и вымирающей, наоборот, является как раз титульная нация. Это, а также то, что Эстония с Латвией неоднократно входили в состав России, объясняет иррациональное, болезненное отношение латышей и эстонцев к России и русским, сравнимое разве что с комплексом неполноценности и желанием самоутвердиться в своем вновь появившемся национальном государстве.
Объясняет, но не оправдывает. Эстонское население и государственная власть Эстонии своими действиями сами создают нелояльную «пятую колонну», которой они так боятся. Они последовательно лишают себя всех выгод от экономического сотрудничества с гигантским восточным рынком, с помощью которого Финляндия превратила себя в одну из ведущих экономик мира.
Экономическая и политическая география в зависимости от выбранного курса могут быть и «геополитическим проклятьем», и «золотой жилой». Эстония, вопреки своим потугам считаться северной страной, присоединилась к группе восточно-европейских стран, которые считают соседство с Россией «геополитическим проклятьем». Фактически пророческим оказался «бородатый» анекдот про эстонца и золотую рыбку. Поймал как-то эстонец золотую рыбку, говорит ему рыбка человеческим голосом: «Отпусти меня, эстонец, любые три твоих желания исполню». Эстонец разозлился, схватил рыбку за хвост, бьет её головой о камень и приговаривает: «Не надо говорить со мной по-русски!».
Анекдот на поверку оказался одной из основ эстонского культурного кода — моделью внутренней и внешней политики республики. В этом ещё один парадокс: Финляндия, избрав для себя функцию геополитического моста и посредника в отношениях Запада с Советским Союзом, постепенно диверсифицировала свою экономику вообще и товарооборот в частности, став полноценной частью западного мира. Эстония, став частью прибалтийской «буферной зоны» вместе с Латвией и Литвой, свела себя к состоянию производной от факта существования России. О чем говорят в мире, когда вспоминают Эстонию? Вспоминают её очень редко, но если всё же вспоминают, то вместе с Латвией и Литвой, и говорят о них всегда в контексте России и местных русских. Едва ли об этом мечтали эстонцы, выходившие в годы Народного фронта петь народные песни на Певческое поле.
При этом нельзя не отметить, что при общих во всех трех балтийских странах тенденциях количественно все эстонские показатели существенно лучше, чем в Латвии с Литвой.
В Прибалтике, частью которой она быть не желает, но де-факто является, Эстония по социально-экономическим показателям самая передовая, а на членство в группе северных стран с теми же социально-экономическими показателями ей претендовать просто смешно. Население Эстонии за четверть века сократилось на 13 % — не на 26–27 %, как в Литве и Латвии, но и ничего общего с приростом населения на несколько процентов в прошлом десятилетии, как в северных странах. По статистике МВФ Эстония находится на 40 месте в мире по ВВП на душу населения: на две позиции выше, чем Литва, на 11 позиций выше, чем Латвия, а также на 5 позиций выше России и на 7 — Польши. Однако она же на 16 позиций ниже Финляндии, на 20 — Дании, на 23 — Швеции и на 34 — Норвегии. Зарплаты в Эстонии больше, чем в Латвии, Литве, России и Польше, однако они в несколько раз ниже, чем в Германии и тех самых северных странах. Причем в некоторых социальных профессиях (в медицине, например) разрыв в зарплатах с соседней Финляндией — пять-шесть раз не в пользу Эстонии (что, разумеется, приводит к массовому оттоку в Финляндию эстонских врачей и других квалифицированных специалистов).
Если всё-таки относить Эстонию к Восточной Европе, то нужно объяснить, почему по ряду социально-экономических показателей она остается лидером в своем регионе. Во-первых, разумеется, радикальные рыночные реформы начала 1990-х годов, которые оказались не только жестокими, но и успешными, причем более успешными, чем в Латвии и Литве. Также они оказались куда более успешными, чем либеральные реформы в России, — в первую очередь потому, что экономические реформы в Эстонии сопровождались структурными, институциональными реформами (тогда как правительство Гайдара на государственное и муниципальное управление не покушалось, считая, что «рынок сам всё расставит на свои места»).
В Эстонии же была оперативно внедрена упрощенная налоговая система, минимизирован бюрократизм и регулятивные функции государства в экономике, создано сильное местное самоуправление, внедрена эффективная система мер по противодействию коррупции.
В Эстонии можно открыть фирму за полчаса. Не выходя из дома — через интернет. Роль высоких технологий в функционировании государственного аппарата далее будет рассмотрена отдельно. Иностранные граждане вправе владеть юридическими лицами и недвижимостью. В ряде случаев фирмы (например, малые инновационные предприятия) избавлены от уплаты подоходного налога. В стране легализовано ношение оружия частными лицами.
Все эти черты либерального рая создавались последовательной государственной политикой: начиная с лозунга «plats puhtaks» — «очистить площадку», под которым проходили радикальные реформы Марта Лаара, и продолжая лозунгом «nii on parem» — «так правее» Партии реформ, главной правящей партии Эстонии на протяжении последнего десятилетия. Для всех прибалтийских республик очень важен их положительный образ в праволиберальных западных кругах, и Эстония здесь не исключение.
Партия реформ рекламирует себя на международных площадках как партия классических технократов-монетаристов, последователей учений Фридриха Хайека и Милтона Фридмана. Позитивный имидж Эстонии — не последняя по важности причина эксперимента с электронным документооборотом. Даже лишение русского населения гражданства преподносится как проявление эстонской прогрессивности: у поклонников либерального авторитаризма находит понимание расистское по своей природе утверждение, что если бы в Эстонии не было ограничено всеобщее избирательное право, то «русское быдло» голосовало бы за левых и тянуло бы страну назад.
Впрочем, эффективность ультралиберальных реформ в экономике и государственном управлении представляется недостаточным объяснением относительной успешности эстонского развития. В Латвии было всё то же самое, в отличие от Эстонии, там даже никогда не было левых и центристов в правящих коалициях и правительстве, однако итоги латвийского либерального пути по сравнению с эстонскими выглядят совсем жалко. В Эстонии дела в экономике и социальной сфере всё же не так плачевны.
Вероятное объяснение этому — в упоминавшейся уже экономической географии. Эстония расположена между двумя «точками роста» — Финляндией и Санкт-Петербургом, экономической столицей и крупнейшим городом севера Европы. Население и культурной столицы России, и страны Суоми превышает 5 миллионов человек (внушительное преимущество над 1,3-миллионной Эстонией). Финский подушевой ВВП превосходит ВВП Эстонии втрое. Общероссийский ВВП на душу населения ниже эстонского, однако подушевой валовой региональный продукт одного Санкт-Петербурга (более близкий к масштабу Эстонии) намного превосходит и российские, и эстонские показатели. Экономическое и культурное влияние соседнего мегаполиса на экономику и общество Эстонии очевидны, хотя власти страны в силу геополитических и идеологических соображений не поощряют развитие этого направления.
