Александр Гильфердинг - История балтийских славян
Рабами становились военнопленные, взятые по праву войны или грабежа. Они, вероятно, употреблялись на более тяжелые работы или поступали в продажу, как всякий другой предмет собственности; поэтому в рабе ценились прежде всего сила и способность к работе. Хотя из некоторых показаний наших источников явствует, что положение пленников-рабов у поморян было очень тяжкое и мучительное, но нет сомнения, это зависело от желания получить скорейший и больший выкуп. Таково ли было состояние рабов натурализированных, остававшихся на работе-службе в стране — можно сомневаться; иначе, конечно, христианские проповедники не преминули бы попытаться улучшить и смягчить их положение. Само существование натурализированных рабов в Поморье из "Жизнеописаний" не вполне ясно; но оно может быть предполагаемо с достаточными основаниями.
Народ, как кажется, пользовался правом личной свободы; нигде и не из чего не видно, чтобы служебные несвободные отношения его определялись правами рождения и состояния, а не правами добровольного взаимного обязательства или договора. У богатых и знатных людей мы находим слуг и служебную дружину, но не видим крепостных в собственном смысле. Вполне несвободное состояние вытекало только из нарушения обязательств. Народ имел право носить оружие. Имел ли он право земельной собственности — неизвестно, есть только примеры, что он пользовался правом владения землей. В какой степени народу принадлежало право участия и голоса в решении общественных дел — сказать трудно: из некоторых указаний бамбергских проповедников видно, что это участие было прямое, непосредственное; из других — что он участвовал посредством своих представителей и только утверждал или принимал решение последних. Одно достоверно, что сам народ не мог принять или постановить что-нибудь без совета и решения старейшин и лучших людей и, стало быть, не пользовался полным правом участия в решении дел. Из земских повинностей его ясно упоминается повинность военной службы, причем ему принадлежало право на часть военной добычи. Нет сомнения также, что и все работы по общественному благоустройству, постройка, укрепление и починка мест защиты (крепостей), постройка мостов и общественных зданий были общенародной повинностью.
Знатные люди или высшее сословие было благородное т. е. отличалось от прочего народа правами по рождению. Оно имело право поземельной собственности и право непосредственного участия и голоса в решении общественных дел и управления страной, составляло высший правительственный совет. Обязанностью его, можно предположить, была конная военная служба. Дружина князя, вероятно, состояла из таких благородных людей; да и сами они имели право содержать собственные дружины. Поморская знать была многочисленна и богата, она имела очень значительное влияние на ход общественных дел. Ограничение власти ее со стороны народа представляется более номинальным, чем действительным; гораздо более действительным было ограничение власти князя посредством власти знатных людей.
Князь. Княжескую власть мы застаем в Поморье в неразвитом состоянии. Князь, кажется, был только первый, более богатый и могущественный из знатных людей земли. Согласно с этим и права его были немногим выше прав прочей знати. Он владел большими поместьями и сильными крепостями, ему принадлежало право почина в общественных делах, т. е. назначение и созывание сеймов знатных людей для обсуждения и решения дел, он был главным воеводой ополчения земли и представителем ее при договорах о мире, наконец, соединено было право убежища для преступников и вообще людей, угрожаемых насильственною смертью… Но при всем том, власть князя была не только слаба фактически, но и основывалась на весьма шатких правах. Едва ли что значительное в отношении всей земли мог предпринять он по своему усмотрению, без согласия прочих знатных людей, бывших также своего рода князьями. Вот почему так незначительна в действительности была его личная помощь бамбергским проповедникам. Его авторитет, как видно, был очень слаб в больших городах. Штетинцы стояли как-то независимо от него, раздорили с ним и грабили его владения, волыняне ни во что вменяли его право убежища; сам Оттон побеждает упорство язычников, прибегая не к силе и власти туземного князя, а к силе князя польского. Кроме главного князя всей земли, были и местные князья. Они, вероятно, входили в состав высшего благородного сословия и ничем существенно не отличались от прочих знатных лиц земли.
Чужеземцы. Народ, находившийся в постоянных торговых сношениях с чужими странами, не мог не быть терпимым к людям захожим, чужеземцам. Они необходимо должны были у него пользоваться правом безопасности. Примеры противного, указываемые нашими источниками, находят объяснение в истории: в чужеземцах народ часто видел и встречал врагов, посягавших на его свободу и мир, относившихся к нему с корыстными целями, оскорблявших его верования и святыни. Под действием подозрительно-неприязненного взгляда на таких врагов-чужеземцев и Оттону с его спутниками пришлось несколько раз испытать действительную опасность, но там, где на них глядели иначе, т. е. без недоверия и подозрения, там и отношения к ним туземцев становились иные. Там действовал старый патриархальный обычай гостеприимства, в силу которого личность гостя-странника не только находилась в полной безопасности, но и имела право на уважение и обязывала к дружественному приему и угощению. С удивлением встречали проповедники действие такого доброго обычая: его существование казалось им странным у язычников, "в царстве диавола". Поэтому, устранив случайную возможность неприязненных отношений к чужеземцам и проистекавшей отсюда опасности или гибели для них, мы должны будем признать, что закон-обычай в Поморье предоставлял им и право безопасности, и право гостеприимства.
Управление. Земля разделялась на области или жупы. Центром каждой жупы был город, к нему принадлежало или, вернее, тяготело большее или меньшее число крепостей и других мест оседлости. Все они вместе составляли в административно-юридическом отношении одно целое: город был только центральным местом управления жупы и не имел, как кажется, своего особого, отдельного от прочих частей ее, юридического устройства и управления; потому и не существовало в смысле права различия между бытом города и всей жупы, не видно сословия городского, и понятие "горожанина" было скорее понятием местным, чем юридическим. Такое устройство понятно там, где город образовался не вследствие намерения отделить свои интересы от интересов прочих мест страны, а единственно по естественному стремлению к удобствам общежития и безопасности. Он стал центром страны, но не обособился от нее в самостоятельную единицу и жил с ней одной общей жизнью. Из правительственных лиц в "Жизнеописаниях" упоминаются: старейшины народа, знатные, лучшие, первые люди, князья, т. е. благородные дворяне; начальники городов или кастелланы, наконец, воеводы. Все эти лица составляли городской совет, обсуждавший и решавший дела, касавшиеся города и всей жупы. Упоминаются также: вестники, которые объявляли народу решения правительственного совета, стража начальника города и деревенский староста, управлявший княжьими имениями. В делах, касающихся религии или связанных с нею, принимали участие и жрецы. Способ решения дел происходил посредством совещаний: вечей и сеймов. Вече было двух родов: одно — открытое всенародное, имевшее место на площадях или особых вечевых местах, где были устроены в Штетине для этого вечевые степени или возвышения, с которых можно было говорить к народу; другой род веча — частный или закрытый — происходил в особых помещениях или в зданиях, принадлежащих святилищу и называвшихся континами (в Штетине); здесь участвовали только члены правительства, старейшины, знатные люди земли, вообще — правительственный совет. Обсудив дело, они предлагали свое решение на утверждение народа и к исполнению. Сеймы собирались в случае важных дел, касающихся интересов всей страны; князь назначал время и место, знатные люди, воеводы и жупаны съезжались, обсуждали предстоявшие дела и принимали свое решение.
Преступление и наказание. Преступным действием считались нарушение данного обязательства, нарушение установленных законов и обычаев отцов, которыми держалась страна, а равно и неисполнение постановлений городского совета и народа. Наказаниями были: лишение свободы и тяжелое заключение в тюрьму — за первый род преступлений; поток или разграбление и сожжение дома преступника — за последний. Существовали ли наказания увечьем членов и смертная казнь? Судя по тому, что было сказано штетинцами на предложения Оттона принять христианство, можно подумать, что их не было. Для увечья, действительно, мы не находим примеров в наших источниках, но что поморяне предавали позорной смерти не только христианских проповедников, но и своих — на это указания существуют, а потому едва ли и следует заключать из слов штетинцев об отсутствии смертной казни. Существование как ее, так и правного увечья доказывается другими источниками, которых мы здесь не касаемся.
