Петр Северов - Морские были
Сидя за празднично убранным столом, штурман Валериан Альбанов думал о том, что затея с прощальным обедом ненужная и пустая. Кому пришло бы в голову радоваться в эти трагические минуты, когда одна половина команды должна была уйти в неизвестность по дрейфующим полярным льдам, а другая оставалась на корабле, тоже уносимом льдами в неизвестность?
Мысль о прощальном обеде принадлежала повару Калмыкову. Этот неунывающий человек, известный на судне еще и как певец и поэт, неустанно читавший свои, многим порядочно надоевшие стихи, убедил командира в необходимости торжественно обставить разлуку. Сумрачный и раздражительный, еще не совсем оправившийся от тяжелого заболевания цингой лейтенант Брусилов согласился. Но теперь, когда в кают-компании собралась вся команда и граммофон, хрипя, повторял давно уже заигранную песню "Крики чайки белоснежной", а на столе дымилась гора медвежьих котлет, командир шхуны не появлялся.
Неожиданно приуныл и Калмыков. Усталый от беготни, он внимательно осмотрел необычно обильный стол и точно лишь сейчас понял, что происходит. Обращаясь к Альбанову, он сказал:
- А ведь мы расстаемся... На самом краю земли расстаемся, Валериан Иванович...
Альбанов улыбнулся:
- Могу заверить вас, Калмыков, что на этой широте, между Землей Франца-Иосифа и Северным полюсом никто никогда еще не видывал такого обеда.
- Да ведь это потому, что никто никогда здесь не бывал, господин штурман!
Лицо Альбанова стало строгим:
- Мне неудобно напоминать вам, но вы сами должны это помнить: я давно уже не являюсь штурманом "Св. Анны". Я отстранен от должности и считаюсь простым пассажиром. Через час я буду продолжать это путешествие в менее комфортабельных условиях... На льдине.
Он усмехнулся и добавил уже мягче:
- Как это в песне поется, - "по воле волн"?.. А вам все же не следует забывать, Калмыков, о своем первенстве: так близко от полюса никто еще из ваших коллег не радовал друзей своим искусством...
- Ты чемпион тут, Калмыкуша, в царстве медведей и моржей! - воскликнул боцман Потапов. - Жаль, что они не разбираются в деликатесах...
Кочегар Шабатура заметил:
- Однако при случае, он и сам может быть неплохим для них деликатесом...
- Ну, это, братец, грубовато, - смущенно отозвался повар.
Все засмеялись, и в кают-компании стало веселее. В эту минуту в дверях появился Брусилов. Матросы, боцман, гарпунеры, машинисты тотчас поднялись из-за стола, молча приветствуя командира. Брусилов занял единственное мягкое кресло.
Из дальнего, полутемного угла кают-компании Альбанов некоторое время всматривался в знакомые черты командира. Как изменились эти черты за время скитаний шхуны в ледяных просторах океана!.. В 1912 году, когда штурман Альбанов познакомился с Георгием Львовичем Брусиловым и услышал от него обстоятельный, продуманный, увлекательный план организации промысла китов, моржей, тюленей, белуг и белых медведей в морях севера, - он сразу поверил в Брусилова, в его удачу. Георгий Львович умел увлекать собеседников смелыми проектами, удалью риска, трезвой обоснованностью своих расчетов. Даже его родной дядя, очень богатый московский землевладелец, у которого не так-то просто было выманить рубль - даже он заслушивался, когда Брусилов рассказывал о богатствах севера, и в конце концов отпустил деньги на покупку шхуны, на приобретение продовольствия и снаряжения.
Помнился Альбанову тот ясный августовский день 1912 года, когда "Св. Анна" покидала Петербург... Брусилов стоял на мостике в белоснежном кителе и такой же белоснежной фуражке - стройный, подтянутый, радостный и гордый. Альбанов невольно залюбовался им, - таким уверенным, бывалым выглядел его командир.
Потом штурман был тронут вниманием и заботой Брусилова. Запросто, как товарищ, командир заходил к нему в каюту, советовался о разных корабельных делах, подолгу беседовал о предстоящем дальнем пути, приносил журналы и книги, подолгу простаивал рядом на мостике во время ночных вахт.
В пути из Петербурга на Мурман Альбанов говорил боцману, что с таким командиром, как Георгий Брусилов, он рискнет идти даже на Северный полюс.
Георгий Львович был рад, что при комплектовании команды выбор его пал именно на штурмана Альбанова. Этот человек знал и любил свое дело. С детства увлекался он морем, флотом, испытывал страсть к путешествиям, которая с годами не только не миновала, но стала еще сильней. Альбанов окончил Петербургские мореходные классы, плавал на Балтике, самостоятельно водил суда от Красноярска в низовья Енисея и по Енисейскому заливу, и капитаны отзывались о нем, как о смелом и опытном штурмане.
Брусилов тоже был моряком не из робких. На такое отважное дело, как попытка пройти вдоль берега Азии из Петербурга во Владивосток, робкий человек не решился бы. Но Брусилова вели прежде всего коммерческие расчеты. В 1911 году он служил некоторое время на одном из кораблей гидрографической экспедиции, снимавшей карту северного побережья России. С изумлением и восхищением увидел лейтенант Брусилов, как велики промысловые богатства севера. Не колеблясь, он оставил службу и вскоре перешел на борт отныне принадлежащей ему "Св. Анны", оборудованной для зверобойного промысла.
"Св. Анна" должна была следовать в Петропавловск (на Камчатке), а затем в Охотское море. Но путь вокруг Европы, через Средиземное море и Индийский океан показался Брусилову слишком дорогим. А главное - этот путь ничем не окупался...
Вот если бы шхуне удалось пройти вдоль побережья Сибири, через Карское море, Лаптевых, Восточно-Сибирское, Чукотское, через Берингов пролив... Какие богатства взял бы он в этом походе!
Брусилов задумывался и о возможности вынужденной зимовки. Но на шхуне был достаточный запас продовольствия и топлива, и зимовка не казалась ему страшной. А медведи, моржи, тюлени, - это ли не дополнительное продовольствие? Добыча в пути, в морях, где гуляет непуганый зверь, окупит и возможную зимовку. Тогда Брусилов сможет сполна рассчитаться с дядей и станет со временем не менее богатым человеком.
Так думалось еще недавно, так мечталось, и командир не скрывал от своего помощника Альбанова эти мечты. Но теперь... Теперь он был готов убить Альбанова за одно напоминание о тех разговорах.
Впрочем, быть может, эти мечты о близком и таком доступном богатстве и нетерпение, с каким Георгий Львович к нему стремился, и были причиной всех дальнейших злоключений экипажа "Св. Анны".
Обогнув Норвегию и погрузив на Мурмане, в Екатерининской гавани, уголь и дополнительное снаряжение, шхуна прибыла к проливу Югорский Шар. Здесь оказалось несколько пароходов: их капитаны терпеливо ожидали, пока течения и ветры разгонят сгрудившиеся в Карском море льды.
Брусилов не пожелал ожидать. Моряки гидрографических судов с удивлением смотрели вслед уносившейся шхуне: она летела навстречу сплошному, надвигавшемуся барьеру льдов.
Огибая огромные ледяные поля, проскальзывая по разводьям, "Св. Анна" кое-как пробилась к Байдарацкой губе. Экипажу это стоило огромных усилий. Но дальнейший путь на север был отрезан: льды закрывали шхуну неодолимым заслоном, только вдоль берега еще чернела извилистая полоска свободной воды. Брусилов приказал продвигаться на север этой узкой полоской.
В середине октября 1912 года льды почти вплотную придвинулись к берегу, и Брусилов увидел, что вырваться из этой ловушки невозможно. Вблизи Ямала судно вмерзло в огромную льдину. Пролив Югорский Шар отсюда недалеко. Если бы еще можно было возвратиться! Но шхуна прочно сидела во льду, и команда начала готовиться к зимовке.
Матросы уже собирали на берегу плавник для топлива и готовили имевшийся на шхуне лес для постройки дома, когда Альбанов заметил, что судно изменяет свое местоположение: едва уловимо оно поворачивалось носовой частью к берегу. Льдина, в которую вмерзла шхуна, двигалась, и с каждым часом это движение становилось все более заметным. Пришлось остановить начатые приготовления к зимовке на берегу и готовиться к зимовке в дрейфующих льдах, медленно уходящих на север.
Что-то переменилось в характере Георгия Львовича в течение тех томительных недель, когда, окруженная льдами, "Св. Анна" неудержимо неслась к полюсу. Все чаще покрикивал он на матросов, делал резкие выговоры повару, и даже единственная женщина на корабле, - сестра милосердия, - трудолюбивая, заботливая Ерминия Александровна Жданко нередко выслушивала от него незаслуженные упреки.
Альбанову по долгу службы приходилось чаще других встречаться с командиром. Видя, что Брусилов в чем-то неправ, он всегда находил возможности, чтобы указать на ошибку. Теперь, однако, Брусилов не выносил ни дружеского совета, ни, тем более, замечания. Он задыхался, слушая Альбанова, стискивал кулаки и, казалось, готов был броситься на штурмана. Это была болезнь перенапряженных нервов. Ее порождало ожидание неизвестного, скука и тоска мертвенной ледяной пустыни, медленно уносившей корабль в неизвестность.
