Татьяна Соболева - История шифровального дела в России
Завербованный советской разведкой чиновник задерживал на сутки корреспонденцию, получаемую на имя английского консула, и вечером, в день получения, передавал ее через Мирзоева чекистам. Пакеты немедленно вскрывались, документы копировались и в ту же ночь возвращались обратно. На следующее утро почту благополучно доставляли английскому консулу.
Апресов, а вслед за ним Агабеков вскрывали почту, а затем опечатывали ее, судя по описанию, абсолютно тем же способом, каким это делалось в царских «черных кабинетах» России в начале XX в. Печать изготовлялась тем же способом, о котором в свое время рассказывал Осоргин. Апресов документы переписывал, используя для быстроты почти весь наличный персонал советского консульства. Это было опасно и грозило провалом. В 1925 г. в Мешхед прибыл в качестве резидента Браун, старый партиец, друг Трилиссера, работавший до этого в Лондоне и Китае. Он несколько улучшил дело, начав фотографировать документы, за неимением электричества пользуясь магнием. Агабеков, прибывший ему на смену в 1926 г., работал так же. Вскоре старик Мирзоев умер, продолжил работу его сын, получая 1 доллар за пакет.
Какую информацию получали чекисты, располагая шифрами и секретной перепиской в Мешхеде? В поступавших из Тегерана пакетах на имя английского военного атташе большей частью находились месячные сводки о положении в Персии, рассылавшиеся во все британские консульства из Тегерана военным атташе майором Фрэзером. Из Индии поступали сводки о положении в Западном Афганистане и в Южной Персии по донесениям Белуджистанского осведомительного бюро и английского военного атташе в Кабуле. Наконец, поступали отпечатанные в виде брошюр шестимесячные сводки о положении на всем Дальнем и Среднем Востоке. Необходимые документы отправляли в Москву.
В том же 1926 г. Агабеков был направлен в Тегеран. Вскоре одним из его агентов был завербован шифровальщик при Совете министров Персии. Это было очень кстати, потому что как раз в это время начались торговые переговоры в Москве между Караханом и персидским послом Али–Гули–ханом. Благодаря услугам этого шифровальщика русские имели возможность получать все инструкции, посылавшиеся персидским правительством своему представителю в Москве. Советская сторона, таким образом, знала, по каким пунктам Персия готова уступить в крайнем случае, а из ответных телеграмм Али–Гулихана узнавали его подлинное мнение о различных пунктах проекта.
Эти сведения сослужили хорошую службу советскому послу в Тегеране, который в беседах с министром двора Теймурташем знал все его карты. Насколько хорошо было поставлено перехватывание шифртелеграмм персидского правительства можно судить по следующему случаю. Однажды полпред СССР в Персии Я. X. Давтян, вернувшись от министра Теймурташа, вызвал Агабекова и сообщил, что ему удалось убедить Теймурташа пойти на некоторые уступки. Теймурташ обещал послать Али–Гулихану в Москву соответствующие инструкции. Не будучи уверен, сдержит ли Теймурташ обещание, Давтян просил достать телеграмму, которую отдаст Теймурташ. Полчаса спустя копия такой телеграммы была доставлена Давтяну.
В 1925—1926 гг. советским военным атташе в Персии был Бобрищев — бывший офицер царской армии. Ему удалось завербовать себе на службу всех шифровальщиков главного штаба Персии, благодаря чему он знал не только дислокацию персидской армии, но был в курсе всех изменений в персидской армии и ее движения. Кроме того, в Персии перехватывалась вся переписка партии дшиналов. Нам известно, что при дешифровании этой переписки в Спецотделе были большие трудности, ввиду особой специфики языка. Тем he менее Спецотделом в 1924—1926 гг. было раскрыто 22 документа этой армянской молодежной организации и установлено 5 ключей к шифру.
Агабеков свидетельствует, что чекисты перехватывали корреспонденцию всех иностранных миссий в Тегеране: «Мы… изучали пути следования секретной корреспонденции иностранных миссий в Тегеране и наиболее важных персидских министров, главным образом Министерства иностранных дел и Военного министерства. Изучение путей и подготовка продолжалась четыре месяца. В сентябре 1927 г. вопрос был разрешен. Первой почтой, которую перехватил агент № 10, была турецкая. Она заключала в себе донесения турецкого военного атташе с подробными сведениями о событиях в Курдистане»[253].
Постепенно стали перехватывать переписку остальных миссий: английских консулов в Персии посланнику в Тегеране (консулы в Исфагани, Ширазе, Кормане и других местах), бельгийского посланника в Тегеране в Брюссель, а также французского, голландского, чехословацкого, японского, польского и немецкого консулов. Осторожнее всех были немцы. Они вкладывали запечатанные пакеты в металлическую трубку со специальным знаком, затем упаковывали трубку и запечатывали. Однако это их мало спасало. Вся их переписка наряду со всей другой аккуратно поступала в Москву.
В 1989 г. журнал «Собеседник», а затем газета «Правда» впервые поместили статьи о жизни и трагедии другого советского довоенного разведчика — Дмитрия Александровича Быстролетова[254]. Одиннадцать лет его считали одним из лучших советских заграничных агентов, а шестнадцать последующих лет он провел за колючей проволокой сталинских лагерей, где хотя и не погиб, но был физически страшно изуродован и превратился в инвалида. Быстролетов также говорил о том, какое внимание придавали советские разведчики в Европе добыче шифров.
Шел 1928 год. В советское полпредство в Париже пришел посетитель с желтым портфелем и едва ли не с порога предложил купить у него за 200 тысяч франков коды и шифры Италии. Причем в будущем гость пообещал за те же деньги сообщать о всех очередных изменениях шифров и кодов. Сотрудник советского представительства сфотографировал документы, убедившись в их подлинности. Но затем совершил грубейшую ошибку. Решив сэкономить деньги, он вернул подлинники документов посетителю со словами: «Это фальшивка. Убирайтесь вон, иначе я позову полицию». Однако когда с документами ознакомились в Москве, немедленно было решено возобновить контакты с хозяином желтого портфеля. Д. А. Быстролетову было поручено найти этого человека и возобновить получение от него материалов. Задача казалась невыполнимой, однако уже через два месяца советский разведчик добился успеха. Быстролетов установил, что человек,
приносивший документы в советское полпредство, был всего лишь передаточным звеном в торговле шифрами, организованной министром иностранных дел Италии графом Чиано, женатым, кстати, на дочери дуче. Спустя некоторое время хозяин портфеля — отставной офицер швейцарской армии по фамилии Росси — продал Быстролетову шифры.
Быстролетов же работал и с источником, получившим псевдоним «Арно». Это был человек, который однажды в начале 30–х годов явился к нашему военному атташе в Лондоне и представился рабочим типографии Форин офиса. Он предложил покупать у него копии экземпляров с тех ежедневных депеш, которые из разных стран слетаются во внешнеполитическое ведомство и размножаются после дешифровки в его типографии. Кроме того, незнакомец пообещал, если все пойдет хорошо, передать шифры и коды. Сначала «Арно» исправно поставлял обещанные материалы, но затем стал работать хуже. Тогда Быстролетову было приказано установить личность этого человека и заставить его работать активнее. С огромным трудом, с помощью множества ухищрений советская резидентура сумела установить, что типографский рабочий «Арно» — вовсе не дилетант, а профессиональный разведчик, высокопоставленный чиновник Форин офиса, специалист по разработке шифров и дешифрованию. К сотрудничеству с советской разведкой его толкнули долги. Быстролетов установил тесный контакт с «Арно» и регулярно получал от него документы и информацию. Однако в 1932 г., когда «Арно» заинтересовался сам сэр Р. Вэнситтарт — начальник британской разведки и контрразведки, Москва приказала всем работающим по этой линии, кроме Быстролетова, немедленно выехать на континент. «Ганс» (кличка Быстролетова) добился разрешения остаться еще, чтобы напоследок выбить из «Арно» шифры на будущий год. «Это был решающий момент, — вспоминал Дмитрий Александрович. — Моя жена передала мне паспорт на имя А. Галласа и пистолет, чтобы при необходимости застрелился».
Впоследствии сэр Вэнситтарт, которому стоило большого труда замять скандал, связанный с разоблачением агента в недрах Форин офиса, сказал: «Какое счастье, что такие позорные истории в Англии случаются раз в сто лет». Он ошибался.
Большой интерес представляет, конечно, и вопрос о работе, какую проводили разведки различных государств по добыче советских шифров и кодов. В Национальном государственном архиве США в Вашингтоне хранятся документы третьего рейха, которые проливают свет на деятельность немецкой разведки того периода. Так, в 1932 г. в Буэнос–Айресе был украден советский код для коммерческой корреспонденции; были пересняты: общевойсковой командирский код №5 «ОКК–5» 1938 г., переводная таблица дежурного радиста «ПТ 38–А» линий связи РККА 1938 г., постовой код СН и С Северного флота 1940 г., ключевая таблица № 14 (на 1–й странице указана маскировка показательных групп) 1940 г. и другие шифры. В 1938 г. были пересняты правила пользования кодом «Четвертый», в 1939 г. захвачен оперативно–тактический код «Третий» (наборно–разборная книга). Много там и шифрдокументов периода войны, особенно периода 1943—1944 гг. Хранятся там фотокопии: Инструкции органам НКВД по ведению шифрработы от 7 октября 1942 г., Инструкции по организации связи в авиасоединениях и авиачастях (книга около 50 страниц) 1943 г., кодовая таблица «ВС–22» 1948 г. и др.[255].
