Любовь Воробьёва - Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г.
Далее помощник уездного начальника, имея в виду наплыв немецких иммигрантов в уезд и опасности, с ним связанные, делает следующие выводы политического характера.
— Если нельзя сделать, чтобы русские были господами в старинной вотчине русских царей, то следует позаботиться, чтобы они не были и слугами инородцев (т.е. немцев). Для этого необходимо, помимо организации и применения на практике целой системы мер к выкупу крестьянами земель у баронов, устроить и наделить землёй 10 тысяч русских, проживающих в Юрьевском уезде и представляющих самый благонадёжный и стойкий элемент, на который правительство в минуту опасности смело может опереться.
— Только поднятием русской народности, в связи с прочими мерами, можно ожидать успехов в проведении русского дела в здешнем крае.
— С поднятием русской народности, устройством экономического положения 10 тысяч русских мещан и избавлением эстонского народа от земельной зависимости от баронов здешний уезд будет иметь все условия для роста и правильного развития и, несомненно, будет всегда представлять собою часть земли русской{303}.
Приходится констатировать, что вышеописанная ситуация в Юрьевском уезде явилась тем частным случаем, в котором проявилось общее положение русских на прибалтийской окраине, а выводы, сделанные автором записки, были актуальны для всего Прибалтийского края. И это подтверждает ответ временного прибалтийского генерал-губернатора А.Н. Меллер-Закомельского на запрос председателя Совета министров П.А. Столыпина о русском населении в Прибалтийском крае.
Согласно данным местных губернаторов, в эстонских уездах (вместе с городами) Лифлянской губернии (Верроском, Перновском, Юрьевском, Феллинском, Аренсбурском, Эзельском) по состоянию на 11 октября 1908 г. насчитывалось 16 050 русских обоего пола, в уездах (вместе с городами) Эстляндской губернии (Ревельском, Балтийском порту, Везенбергском, Гапсальском, Вейсенштейнском) — 15 211 русских. Итого 31 261 человек. Согласно переписи 1897 г., обошедшей вопрос о национальности и ставившей вопрос о родном языке, в эстонской части Прибалтийского края русские составляли 4,5%. Правда, в Нарве их проживало 43,9%{304}, но Нарва входила в состав Петербургской губернии.
По данным Меллер-Закомельского, русское население края (т.е. Лифляндской, Курляндской и Эстляндской губерний) насчитывало около 100 тыс. человек. То есть русские в крае составляли ничтожное меньшинство. Примечательно, что нигде, за исключением деревень Юрьевского уезда, они не представляли сплошного населения и повсюду жили среди других народностей, рискуя быть ассимированными, заключив смешанные браки или же вследствие беспросветной нужды.
По материалам переписи 1897 г., 74 365 мужчин и 67 302 женщины, или в целом 141 667 человек, проживавших в трёх прибалтийских губерниях, назвали русский язык своим родным языком. При этом грамотными были 55,5% мужчин и 32,2% женщин, мужчин с образованием выше начального насчитывалось 7286 человек, а женщин — 4061 человек{305}. В то же время всё окружающее русских население было поголовно грамотным. Трудно не согласиться с русскими должностными лицами, пришедшими к выводу, что культурное развитие русских в крае, за исключением ничтожного процента лиц интеллигентного слоя, стоит на низкой ступени{306}.
В экономическом и имущественно отношении русские также оказались отодвинутыми на последние роли. Из предпринимателей, никто не владел крупными торговыми фирмами. Были лишь купцы, торговавшие в розницу. Из них наиболее выделялись только торгующие колониальными товарами, в частности: Дёмин, председатель Ревельского купеческого общества, Белягин, товарищ Ревельского городского головы, Горбачёв и Виноградов, члены учётного комитета в Ревельском отделении государственного банка.
Русский землевладельческий класс в крае был представлен скудно и составлял 21/2% немецкого землевладения. Из русских поместий в Эстляндии и эстонских уездах Лифляндии наиболее известны: в Ревельском уезде имение «Фаль» князя Волконского, имение в Везенбергском уезде графа Мусина-Пушкина (русский вице-консул в Берлине), в Юрьевском уезде имение «Газелау» графа Шереметьева, в Юрьевском уезде имение «Каваст» Н. Терещенко, в Юрьевском уезде имения «Руэнталь» и «Карлова» наследников Булгарина, в Феллинском уезде замок Оберпален наследников князя Гагарина, в Веросском уезде имение «Ново-Койкюль» Маркова, в Перновском уезде имение «Таммаст» Кузнецовой.
За весьма редкими исключениями русские землевладельцы не жили в своих имениях, и только некоторые приезжали на лето, как на дачу[86]. Управляющие в имениях — немцы, а рабочие — эстонцы.
Слабо представленное в крае русское помещичье землевладение дополнялось острой нуждой в земле русского простонародья, особенно в восточных частях Везенбергского и Юрьевского уездов, около Чудского озера.
Таким образом, на присоединённых Петром I стратегически важных землях Прибалтики государствообразующий народ оказался представлен малочисленным, малокультурным, малоимущим и едва заметным социальным слоем, окружённым населением, чуждым по вере, языку и интересам. Общественное влияние русского населения временный генерал-губернатор Меллер-Закомельский признал равным нулю.
В условиях пережитых страной революционных потрясений, надвигавшейся мировой войны, возникновения этнонационалистических движений на окраинах Столыпин увидел в этой приниженности могучего народа на завоёванных его предками территориях такие серьёзные вызовы для российской государственности и целостности империи, что счёл необходимым принять комплекс мер, адекватных осознававшейся им опасности.
И в этом стремлении П.А. Столыпин был не одинок. Например, автор статьи «Прибалтийские юбилеи», помещённой в газете «Окраины России» за 18–25 сентября 1910 г., писал: «…дикий, грубый и жестокий разгул эстонского революционизма показал, что немецкая культура не была способна нравственно поднять массы, дисциплинировать их, поддержать авторитет русской государственности, которую балтийские немцы обыкновенно оценивают лишь с точки зрения личной выгоды. России предстоит приобщить этот край к русской культуре, сохраняя его этнографические особенности. Как урегулировать отношения старых прав немецкого высшего класса, имеющего, несомненно, свои заслуги перед русской государственностью, с условиями новой жизни России, окраину которой представляет Эстляндия, — вопрос, на который ответить придётся русской внутренней политике. Впрочем, путь к решению был указан политикой императора Александра III в отношении Прибалтийского края, и временные уклонения с него или остановки на нём могут лишь повредить, временно задержать, но едва ли могут остановить ряд тогда уже намеченных преобразований и перемен».
В 1908 г. правительство разработало меры к утверждению и поддержанию русского влияния в Прибалтийском крае. Они сводились к обеспечению приоритета русской национальности при подготовке, отборе и назначении кадров. Конечно, эти меры носили чрезвычайный характер и были вызваны вековыми упущениями в деле срастания прибалтийской окраины с внутренними губерниями России, выросшими в серьёзную угрозу целостности страны.
Если раньше борьба за Прибалтику носила международно-политический характер: Россия отвоёвывала себе выход к Балтийскому морю в противостоянии с внешним противником — ливонцами, поляками, шведами, то теперь эта борьба приобретала внутриполитическое измерение, поскольку помимо остзейских немцев с их вековыми германизаторскими устремлениями, в спор с Россией включились этнонационалистические силы из числа местного населения. Как следует из книги анонимного автора «Прибалтийская смута»{307}, «представители последних довольно откровенно высказывали, что Прибалтийский край не немецкий, но, конечно, и не русский, а эстонско-латышский; что местное население очень благодарно русским за своё освобождение от немецкого ига, но вовсе не расположено менять его на русское; что оно должно добиваться для края известной автономии, и прежде всего путём назначения на местные коронные должности в школе, суде, администрации природных эстонцев и латышей; что латышским и эстонским должно быть местное духовенство, не только лютеранское, но и православное и что даже православным епископом должен здесь быть эстонец или латыш и т.д.»{308}
С учётом внутриполитических вызовов целостности России разработанные контрмеры предусматривали следующее.
Православие
Ввиду склонности православного духовенства из эстонцев и латышей к проведению узконационалистических (т.е. антирусских, хотя и не противогосударственных) мечтаний в жизнь в своей пастырской практике, испросить у Святейшего Синода постановление (пока секретное, чтобы не раздражать туземцев) о возможно строгой фильтрации и постепенном сокращении приёма в Рижское духовное училище и семинарию на казённый счёт эстонцев и латышей и о привлечении в эти учебные заведения детей русских прибалтийцев, при условии основательного изучения ими местных языков.
