Сергей Хрущев - Никита Хрущев
Работа началась в ноябре 1998 года, сложился небольшой, но очень слаженный коллектив: главный редактор проекта Григорий Иванович Резниченко, художник Геннадий Иванович Максименков, редактор Валерия Семеновна Воробьева, редактор архивных документов Анатолий Владимирович Новиков, Петр Михайлович Кримерман, истовый фотограф, я бы даже сказал, фотодокументалист-историк - давний почитатель отца, сам Никита и Анатолий Яковлевич Шевеленко из "Вопросов истории". К сожалению, Анатолий Яковлевич не увидел всех результатов своего труда - он умер в начале 1999 года. Ответственным за проект Вайнштейн назначил своего заместителя Григория Федоровича Рабина. Я с благодарностью перечисляю имена и фамилии людей, которые выпустили книги в свет. Денег "Московские новости" не пожалели: закупили лучшую бумагу, подыскали лучшую типографию. В марте 1999 года увидел свет первый том, в мае - четвертый, последний. Рыжевато-коричневые тома с черной накладкой на обложке, а по ней золотое тиснение букв, так и просятся на книжную полку. Доставляет наслаждение листать приятно холодящие пальцы гладкие страницы, разглядывать четкие фотографии. Наконец-то жизнь поставила точку - воспоминания отца, человека, возглавлявшего нашу страну в бурное десятилетие 50-60-х годов, увидели свет. История с их диктовкой и публикацией отошла туда, где ей давно надлежало быть, - в историю. В этом деле поставлена последняя точка.
* * *
С этого времени "Воспоминания" зажили собственной жизнью. Их переводят на английский, американцев уже не удовлетворяет урезанный вариант в редакции Строуба Тэлботта. А там, возможно, последуют издания и на других языках.
Глава V
ПРОВОДЫ
Новый, 1971 год не предвещал беды.
Конечно, отец сильно постарел, да и недавние события сыграли не последнюю роль в ухудшении его здоровья. Дело было даже не в изъятии мемуаров и не в откровенной бесцеремонности, сопровождавшей всю эту историю. В последнем разговоре с Пельше отец сказал, что все свои силы он отдал стране, народу, и это было правдой. А сегодня его просто не существовало. Такого человека как бы никогда не было. Даже в официальных изданиях межгосударственной переписки на письмах, адресованных нашему правительству, стоит фамилия, а под нашими посланиями безликое "Председатель Совета Министров СССР". В редких случаях, когда где-то в печати упоминалась фамилия Хрущев, ее неизменно сопровождала стандартная фраза о волюнтаризме. Чаще же и в этих случаях фамилию предпочитали не упоминать, оставляя один "волюнтаризм".
В душе отца обида и горечь от предательства бывших друзей смешивалась с неутешительными вестями о состоянии нашего народного хозяйства. Нововведения, принятые при отце, отменили, вернулись к старой структуре, дела шли все хуже и хуже, полки магазинов пустели на глазах. Все прежние усилия пошли насмарку.
- Главное - накормить, одеть и обуть людей, - повторял отец. Он всегда остро вспоминал и голод, и разруху Гражданской войны, послевоенный голод на Украине, лежавшие у дороги трупы, людоедство. Для того чтобы это никогда не повторилось, чтобы наше государство по праву заняло достойное место среди сильнейших и богатейших стран мира, он и предпринимал все усилия, на это была направлена вся его кипучая энергия.
И раньше, при нем, дела шли не так, как хотелось бы, многие затеи кончились неудачами; сейчас же, видел отец, при полном попустительстве и даже содействии власти разваливается даже то, что еще оставалось. Это было самым ужасным - вся жизнь, казалось, прошла зря, и все, на что были положены годы упорного труда, гниет на помойке. Так заканчивался переходный период от бурных шестидесятых к застою семидесятых.
Физические силы отца тоже были на исходе, приближалось восьмидесятилетие.
Зимой 1971 года отец сильно сдал. Было явно видно, что организм ослабел. Очевидно, наступил тот физиологический момент, когда все органы разом начинают отказывать. Все чаще и чаще его одолевали мрачные мысли, и тогда он горько сетовал:
- Вот пришло время, стал я никому не нужен. Зря только хожу по земле, хоть в петлю лезь.
Мы, конечно, бодро возражали как могли, протестуя против таких настроений, но наши энергичные протесты не приносили желаемого результата - отец мрачнел на глазах. Ясно было, что это не сиюминутная слабость, а проявление каких-то глубинных процессов в его душе.
При этом внешне жизнь не изменилась. Распорядок дня оставался прежним. Как я уже упоминал, потихоньку отец начал опять диктовать воспоминания.
Наступила весна. Как обычно, 17 апреля собрались все, кто позволял себе приехать в Петрово-Дальнее поздравить отца с днем рождения. Он, как и прежде, не поощрял обычного сборища родных и друзей, ворчал, но, конечно, внимание было ему приятно. По традиции, все отправились на луг, постояли на "ужиной горке". Земля отогревалась, появились первые цветы. Обошли огород. За время болезни отца он пришел в запустение - не стало заботливой хозяйской руки.
Отец походил между грядками, потыкал в землю своей палочкой, вздохнул и заявил нам:
- Врач работать запрещает, так что в этом году огород заводить не будем.
Грустно было ему это говорить. Все хором стали возражать, даже самые ленивые.
Огород общими усилиями мы все-таки затеяли, правда, поменьше, чем обычно. Когда земля оттаяла, приехали друзья, всем миром вскопали землю, разрыхлили и засеяли. Отец был доволен, следил, чтобы все сделали по науке, поругивал нас за "безрукость", показывал, как надо разравнивать, подбирать землю на грядки.
Весеннее солнышко, просыпавшаяся природа разогнали его хандру. Отец казался прежним - деятельным, с неизменной улыбкой и энергией. Вот только сам поработать тяпкой или лопатой уже не мог. Два-три взмаха - и лицо его серело, он начинал тяжело дышать и возвращался на свой неизменный раскладной стульчик. Отдышавшись, грустно шутил: "Теперь я бездельник. Могу только командовать".
Сам он так и не смог работать, с надеждой ожидая конца недели. В уме готовил план действий к приезду "рабочей силы". Дел было много. Надо было успеть за два дня сделать то, что раньше он сам делал за неделю. Наконец приезжали дети. Обычно, кроме меня, это был муж Лены Витя, реже - внуки Юля и Юра. Рада с Алексеем Ивановичем проводили выходные дни у себя на даче.
Отец вел "бригаду", так он называл нас, на поле, раздавал задания, а сам наблюдал, как идут дела. Постепенно работа его захватывала, он начинал давать указания, сердился на наши огрехи. Наконец, не выдержав, вскакивал и начинал показывать, как держать тяпку или полоть одуванчики. Мы всячески поддерживали огород, выполняя его агротехнические указания. Выглядели грядки неплохо.
Наступило лето, подошел июль. Свой день рождения я решил отпраздновать на даче. В Петрово-Дальнем собралась шумная компания. Все мои друзья хорошо знали и уважали отца, а ему было приятно и увидеть знакомые лица, и пообщаться со "свежими" людьми. Мы, родные, порядком поднадоели ему.
Как водится, первым делом отец повел всех на огород. Выслушав заслуженные похвалы, не преминул посетовать на низкую квалификацию помощников. Потом все отправились в дом, куда он пригласил нас на "угощение" музыкой. Гости набились в спальню отца, где стоял его проигрыватель.
Отец, предвкушая удовольствие, стал перебирать пластинки, горкой лежавшие на столике у его кресла и на подоконнике. Программу мы знали, но ритуал никто не нарушал.
Покопавшись в пластинках, отец улыбнулся:
- Начнем с украинских песен, моих любимых.
Все дружно поддержали.
И вот звучат: "Взяв бы я бандуру", "Реве та стогне Днiпр широкий" и, наконец, самые любимые, в исполнении Козловского: "Дивлюсь я на небо" и "Чорнii бровы, карii очi".
Отец сидит в кресле, глаза его полуприкрыты, губы шевелятся, про себя он подпевает.
Затем следуют русские народные песни, арии из опер и в завершении голос Руслановой. Задорная песня напоминает отцу дни его молодости.
Наконец концерт окончен, и все разбредаются по лесу. Главное угощение шашлык - требует костра. Гости отправляются за дровами.
Отец ненадолго исчез и вернулся со своим фотоаппаратом "Хассельблат". На очереди - ритуал фотографирования.
Сначала общее фото у костра. Затем гости попросили разрешения сфотографироваться с отцом.
Это был последний сбор в Петрово-Дальнем...
В конце июля я собрался в отпуск, хотел, как обычно, попутешествовать на машине с палаткой. Потом засомневался. Спросил отца.
- Нечего тебе здесь делать. Только мешать мне будешь. Поезжай, выпроваживал он меня.
Отец не переносил мысли, что он невольно требует повышенного внимания, заставляя близких поступаться своими планами. Больше всего он боялся стать обузой для нас.
Оснований для особого беспокойства не было, и я уехал. С дороги часто звонил, все было в порядке. Через месяц я вернулся, намереваясь остаток отпуска провести дома. Отец выглядел по-прежнему.
