Екатерина Моноусова - Полная история рыцарских орденов
Александр же Витовт, великий князь литовский, весьма огорчаясь бегством своего войска и опасаясь, что из-за несчастной для них битвы будет сломлен и дух поляков, посылал одного за другим гонцов к королю, чтобы тот спешил без всякого промедления в бой; после напрасных просьб князь спешно прискакал сам, без всяких спутников, и всячески упрашивал короля выступить в бой, чтобы своим присутствием придать сражающимся больше одушевления и отваги…
Чтобы загладить это унижение и обиду, польские рыцари в яростном натиске бросаются на врагов и всю ту вражескую силу, которая сошлась с ними в рукопашном бою, опрокинув, повергают на землю и сокрушают.
После того, как литовское войско обратилось в бегство и страшная пыль, застилавшая поле сражения и бойцов, была прибита выпавшим приятным небольшим дождем, в разных местах снова начинается жестокий бой между польскими и прусскими войсками. Между тем, как крестоносцы стали напрягать все силы к победе, большое знамя польского короля Владислава с белым орлом… под вражеским натиском рушится на землю…»
Вот она, победа! И рыцари, прорвавшиеся к вражескому обозу, ринулись за добычей. Но тут непролазным частоколом выросли впереди тысячи пеших ратников, с цепами, кистенями, рогатинами. Такого боя крестоносцы еще не видели. Их били, как зверей — наотмашь валя шипастыми шарами лошадей, дробя закаленные огнем доспехи… Вот уже и знамя вражье поднято и водружено на место…» Польские рыцари в яростном натиске бросаются на врагов и всю ту вражескую силу, которая сошлась с ними в рукопашном бою, опрокинув, повергают на землю и сокрушают. И хотя враги еще некоторое время оказывали сопротивление, однако, наконец, окруженные отовсюду, были повержены и раздавлены множеством королевских войск; почти все воины, сражавшиеся под шестнадцатью знаменами, были перебиты или взяты в плен».
Пленных рыцарей сотнями сгоняли к польской и литовской стоянкам — за них можно было испросить неплохой выкуп. Всю ночь возвращались преследовавшие беглецов полки. А на рассвете, когда хоругви построились, увидели, сколь многих не хватает в рядах… Цифры неумолимы — пятая часть тех, кто ступил на грюнвальдское поле, остался на нем навсегда. А Орден, который еще утром был одним из самых могущественных государств Европы, к вечеру превратился в очередного колосса на глиняных ногах…
Поляки и литовцы предали земле убитых — и двинулись к Мальборку. Сколь стремительно шли к Грюнвальду — столь медленно передвигались теперь. Сто километров преодолевали более недели. Это позволило крестоносцам наладить защиту своей столицы. Через полтора месяца бесплодной изнурительной осады войска Витаутаса первыми отправились зимовать на родину. А вслед за ними сняли блокаду и поляки.
…Рассказывают, что, когда поражение стало неминуемо, приближенные Ульриха фон Юнгингена предлагали ему бежать. Он остался непреклонен: «Не дай Бог, чтобы я оставил это поле, на котором погибло столько мужей, — не дай Бог». Конечно, он не мог не видеть, что битва проиграна. И все-таки — это казалось невозможным. Невозможно, чтобы его отборные рыцари, которые рубились, как никогда прежде, были бессильны под вражьим напором… Один за другим, как подкошенные, падали они; казалось, земля уже хлюпает кровью под копытами тяжелых коней. Он и сам вовсю орудовал мечом, ожидая, что еще мгновенье — и все повернется вспять: это его воины погонят ненавистных поляков, их черной кровью смывая свой нечаянный позор… И вдруг все стихло. Сверкнуло что-то — то ли шишак золоченого шлема, то ли срез боевого топора — и душа Великого магистра навек соединилась с теми, кто столетья до него воевал за Гроб Господень в выжженных зноем пустынях Палестины…
В орденских хрониках записано: Великий магистр Ульрик фон Юнгинген погиб от руки татарского хана Багардина. Ирония судьбы — его убийцей стал язычник. Впрочем, так ли важно, чья рука сжимала разящую сталь? На известной картине «Грюнвальдская битва» Яна Матейко не видно, раскосы ли глаза человека, наносящего Великому магистру смертельный удар. Он просто одет в красное — средневековую униформу палача.
15 июля 1410 года приговор Ордену был приведен в исполнение.
После Грюнвальда
Приговор был окончательным — Орден медленно, но верно превращался в вассала польской короны.
Первое, что проделал коварный Ягайло, после того как летние ливни смыли кровь с грюнвальдского поля, — отказался освободить пленных. Выкуп, который он требовал, — пятьдесят тысяч флоринов — не предвещал Ордену ничего хорошего. Как, впрочем, и мирный договор, заключенный 27 сентября 1422 года около озера Мельн в лагере литовских и польских войск. Карта северо-востока Европы была основательно перекроена: Орден окончательно отказался от Занеманья, Жемайтии, Нешавских земель и Поморья. В его владении оставались лишь земли по правому берегу Немана, Мемельский край, Кульмская и Михалавская земли. Огромное государство съежилось, как путник на холодном балтийском ветру. Похоже, удача окончательно отвернулась от тевтонцев — многочисленные военные стычки с Литвой, Польшей и Чехией оканчивались не в пользу рыцарей, налоги в стране росли, а вместе с ними — и недовольство орденской властью. В 1440 году светские рыцари и горожане, объединившись в так называемый Прусский союз, подняли народ на восстание. Долой тиранов! Отныне все прусские земли будут находиться под покровительством польского короля Казимира. За несколько недель восставшие овладели важнейшими городами и замками Пруссии и Поморья. Казалось, Орден вот-вот рассыплется в прах — однако война затянулась надолго. Только через тринадцать лет несгибаемые тевтонцы признали свое поражение. Торуньский мир, заключённый 19 октября 1466 года, отобрал у них Померанию, Кульмскую землю, Эльбинг, Вармию. За Орденом сохранилось приблизительно шестьдесят городов и крепостей, но сердце немецкого рыцарства — Мариенбург — перестало биться. Гроссмейстер Генрих фон Рихтенберг перебрался в Кенигсберг. Здесь, в новой столице, он окончательно признает власть польского короля.
А вскоре на историческую арену выйдет знаменитый еретик Мартин Лютер с его «бесом» «Тевтонской ярости», о которой позже так пронзительно напишет Дмитрий Мережковский. «…Вся европейская цивилизация едва не сделалась в первой Великой Войне, и если суждено быть Второй, то, вероятно, сделается жертвой этой, свойственной германскому племени, разрушительной силы. Лютер, как все великие люди, народен и всемирен, а в добре и во зле только народен, или, как мы говорим недобрым словом о недобром деле, — „национален“. И в этом величайшем зле своем — „Тевтонской ярости“ — он чистейший тевтонец-германец…
Это зло для него тем опаснее, что он считал его добром. „Лучше всего я говорю и пишу во гневе… Чтобы хорошо писать, молиться, проповедовать, мне надо рассердиться“… „Я, Мартин Лютер, буду сражаться молитвами, а также, если нужно, кулаками“… Правило опасное: от Лютера к Гитлеру — от молитвы к кулаку».
Впрочем, до Гитлера было еще далеко. А Лютер для начала призвал рыцарей презреть вековые обеты. Первым внимет его призыву епископ Самбии, занимавший пост главного канцлера Пруссии. Проповедь, произнесенная им на Рождество 1523 года, станет для рыцарей Рубиконом, на другом берегу которого начиналась совсем иная жизнь. В эту реку не замедлит ступить гроссмейстер Альбрехт фон Гогенцоллерн. Принятие им лютеранства и последующая женитьба станут жирной точкой в истории орденского государства. В 1525-м он въедет в Краков в белом плаще с черным орденским крестом — и несколько дней спустя подпишет с Польшей мир уже не как гроссмейстер Тевтонского ордена, а как герцог Пруссии.
А 10 апреля на старом рынке Кракова коленопреклоненный Альбрехт поклянется в верности королю Польши Сигизмунду Старому. Отрубленная голова в рогатом рыцарском шлеме навсегда опустится на дно Тракайского озера…
…Фамилия Гогенцоллерн (по-немецки Hohen-zollern) похоже на словосочетание «Высокая гора Цоллерн». Найти эту гору в Германии проще простого. Надо выехать из Штутгарта в юго-западном направлении — и через полсотни километров вы окажетесь в городке Хехингер. Здесь всякий укажет вам гору, на которой около 1000 года кто-то из фон Цоллернов, ровесников киевского князя Владимира Красно Солнышко, поставил фамильный замок.
Альбрехт фон Гогенцоллерн, выходец из этого знатного рода, был до мозга костей человеком светским. При нем в прусском герцогстве забурлила свежая кровь. Десятками тысяч въезжали в него переселенцы — в основном протестанты из Франции и Голландии. Альбрехт наделял их землями и деньгами. Он вообще не чурался меценатства. Архитекторы, скульпторы, поэты, мастера янтарных дел, приглашенные ко двору, были весьма довольны щедрой оплатой своего таланта. По приказанию герцога художники один за другим отправлялись в Европу — портреты августейших особ составили в его дворце целую галерею.
