Коллектив авторов - Королевский двор в Англии XV–XVII веков
Очень важна имперская тема, показанная уже в этой сцене и активно развивавшаяся и во время этой процессии, и во время всего дальнейшего правления. Идея стюартовской империи была сформирована Яковом I еще в Шотландии[1169]. Он представал в виде римского императора на монетах[1170]. Но наибольшую роль в распространении имперского образа играли процессии и придворный театр. Британская Монархия в этой сцене держит в руках глобус, что почти точно повторяет упоминавшийся выше образ Триумфа Солнца с арки Константина. Солярная метафора усиливалась шлемом Бдительности – подсолнух стал одной из метафор, конструирующих яковитский миф. Так, во время большого выезда в Шотландию 24 июня при въезде в Пейсли король слушал речь, в которой он представлялся в виде Феба, а Англия и Шотландия в виде двух возлюбленных этого античного бога – Клитии (Шотландия) и Левкотои (Англия). В отличие от трагичной развязки античного мифа, новый Феб может сиять и той и другой, и обе леди станут одним– они превратятся в цветок Heliotropion[1171].
Сам Яков был абсолютно спокоен, неподвижен во время этой процессии, что елизаветинцы пытались представить как безразличие. Однако это было повторение поведения римских императоров в описании Аммиана Марцеллина или подражавшего им Генриха V. Наиболее последовательно развивая метафору земного бога для своих подданных, Яков выбирал и соответственную модель поведения: бог принимает верность и подношения своих людей как должное, он не должен бурно благодарить за них.
На Грейсчерч-стрит свою арку поставили итальянские купцы. По словам Деккера, «никогда еще Грейс-стрит не была так достойна своего имени, как в этот день»[1172]. Арка была восемнадцати футов в основании и двадцати семи в высоту, с четырьмя большими колоннами. Щитодержатели воплощали двух основателей династии – над единорогом была надпись «Henrici VII Abnep.», а над львом – «Jacobi Regi Magn.» Под этим щитом сидел Генрих VII, вручавший конному Якову скипетр. Под этой сценой была надпись «Hic vir, hic est»[1173]. Таким образом наглядно демонстрировалась преемственность династий и связь между двумя основателями и мирными королями. Яков превращался в нового Генриха VII.
Справа от центральной сцены восседал Мир, слева – два диких человека, «ожидающих прихода Солнца Новой Трои», то есть Якова I. На арке также была надпись «Посмотри на обратную сторону» На ней новый монарх приветствовался как «Царь многих народов, чье царство радует народы, повелевает детьми Марса и славит Муз». Над этим восседал Аполлон, вокруг которого располагались его инсигнии – сфера, книга, кадуцей, октаэдр и другие. В правой руке он держал арфу, а в левой скипетр, которым указывал на поэму, воспевающую битву при Лепанто, написанную Его Величеством[1174].
Образ Аполлона позволял не только усилить солнечную метафору, в которой Феб-Аполлон становился Солнцем Разума, неоплатоническим центром мира (согласно Фичино и Копернику), но и связать этот ренессансный образ с Христом, согласно фичиновской конструкции мира. Кроме того, образ Аполлона был также и британским, поскольку, согласно Гальфреду Монмутскому, в Тройнованте, Новой Трое Брута, был храм Аполлона[1175]. Наконец, Феб-Аполлон как брат Дианы, излюбленного символического образа елизаветинского культа, позволял выстроить связь двух династий и доказать легитимность Якова. Однако важнейшим был образ солнечного бога, и именно как британский солнечный бог принимал Яков I эпифанию. Как писал автор XVII в. Роберт Фладд, «Солнце Макрокосма, его достоинство и совершенство легко распознается в том, как царственный Феб сидит в своей колеснице в самом центре Небес, сияя золотыми волосами, как единственный видимый Император, держащий царственный скипетр и правящий миром, в котором все достоинства небесных тел и существуют»[1176]. На политическом уровне идея Солнечного императора Аполлона воплощалась в теории, которую условно можно назвать «политическим коперникианством», формирующим образ Вселенной, в центре которой расположен «король-солнце», а аристократы – его планеты. При этом планеты не имеют собственного света, но сияют отраженным светом монарха, вокруг которого и вращаются каждый на своей орбите.
Кроме того, образ Солнца позволял королю транслировать божественную энергию на всю страну, поскольку, согласно Фичино, все, что повторяет небесные тела, привлекает внимание Небес и позволяет манипулировать божественными энергиями[1177]. Король-солнце выступал в этой схеме связующим звеном между миром земным и Небесами, то есть реализовывал древнюю схему, восходящую еще к ведическим и ближневосточным ритуалам, в которых божественный царь выступал связующим звеном между миром богов и людей и транслятором позитивной энергии. На этот раз эта древняя схема реализовывалась в неоплатонических символах Ренессанса.
Возле Биржи стояла арка, воздвигнутая голландскими купцами. Предикаты, написанные на фронтоне арки, почти точно повторяли надписи на Аррасском медальоне и приветствия Константина в Британии[1178]. Яков титуловался как «Orbis Restitutor. Pads Fund. Relig. Propugn. D. Jac. P. F. Regi. P. Р». Таким образом Яков – божественный римский император, восстановитель империи, основатель мира, защитник религии, отец отечества, то есть новый Константин. 17 девушек в народных костюмах представляли 17 провинций Нидерландов. Над центральным порталом помещалась картина, на которой был изображен король в имперской короне, со скипетром и мечом, слева стояла женщина, подносящая ему пылающее сердце, а справа – крылатая женщина. Хотя Деккер не называет их, эти эмблемы читаются достаточно легко, и в них можно распознать Верность и Победу. Вторая является необходимой частью триумфального образа римского императора, увенчивая его.
С одной стороны от этой сцены стояли два короля в античных одеждах, под ними была надпись: «Nascitur in nostro Regum par nobile Rege, Alter Jesiades, alter Amoniades». То есть Яков представал здесь как новый Аполлон (сын Амона-Солнца) и потомок Иессея, отца Давида. Последний образ воскрешал в памяти знакомый еще по средневековым процессиям символ эпифании – Древо Иессево. С другой стороны также стояли два короля «в не столь древних одеждах» – Луций и св. Эдуард[1179]. Луций, согласно Гальфриду Монмутскому, был первым королем Британии, который принял христианство[1180]. Св. Эдуард Исповедник был, как было показано выше, популярнейшим образом английского христианского монарха. Особенно интересен образ Луция, поскольку он утверждал превосходство британской церкви над римской, так как время жизни Луция – середина II в. – было намного раньше периода правления Константина Великого. Таким образом, Яков продолжал дело сохранения и защиты островной церкви, хранившей чистоту истинного христианства.
На боковых башнях было по две пирамиды, оформленные согласно тому, как Овидий описывал дом Солнца[1181]. Между двух из них стояла Сила, между двух других Правосудие – привычные символические образы четырех главных Доблестей.
На оборотной стороне арки довольно неожиданно появлялись символы предыдущего правления – Время и его дочь Истина[1182]. Теперь они жили в доме Солнца, который представляла эта арка, и связь двух династий была установлена в символическом пространстве стюартовского мифа.
Кроме перечисленных выше особенностей, следует отметить то, что это первый случай, когда сцена королевской процессии устанавливалась возле Биржи. Как уже говорилось выше, места сцен соответствовали значимым городским loci. Выбор Биржи должен был подчеркнуть возросшую роль торговли и особую заинтересованность нового монарха в ее развитии. Впоследствии Иниго Джонс, придворный архитектор Якова I, оформил новый фасад Биржи, призванный теперь закрепить в сознании горожан эту точку как значимое место манифестации королевской власти[1183].
Следующая сцена, которая встречала Якова I на Соупер-лэйн, воплощала еще один итог благотворного влияния божественного короля– солнца – Британия превратилась в «Новую Счастливую Аравию». Arabia Britannica, облаченная в белое, в зеленой мантии восседала в имперской короне со скипетром и державой в руках. Под ней восседала Слава с золотыми крыльями за спиной и трубой в руке, в которую она затрубила при приближении монарха. Ее поддерживали пять чувств. А внизу располагались Злословие и Забвение, которые упали при приближении монарха. Рядом был Фонтан Славы[1184].
Справа находились три Грации – Аглая, Талия и Ефросинья. Этот образ был очень важен и для елизаветинского, и для яковитского мифа, поскольку их объятия демонстрировали «круговорот» королевской милости и благодеяний. Яков несколько изменил акценты в круговороте благодеяний. Гостеприимство подданных, как и при Елизавете, оставалось ключевым моментом, но, в отличие от своей предшественницы (которая очень часто затягивала воздаяние на долгие года), Яков считал необходимым немедленно (а иногда даже предварительно) вознаграждать подданных[1185]. Это ярко проявилось еще во время рождественских праздников 1604 г. В ходе представления три Грации пели: Признание, Награда, Служба —