Наталия Нарочницкая - Россия и русские в современном мире
Перейдем теперь к революции 1905 года, которую мы также, вопреки существующим на этот счет утверждениям, вряд ли можем считать европейской революцией, внезапно изменившей свое направление в силу полного отсутствия в России буржуазии как класса и несостоятельности либералов в отстаивании реформ, за которые они всегда так радели. Испытывая враждебность к царскому абсолютизму, но одновременно и страх перед мыслью о всенародном бунте, непрестанно витавшем в воздухе еще со времен Пугачева, они так и не сумели уйти от самодержавия, единственного, по их мнению, что могло бы предотвратить народный бунт, воспринимаемый как неизбежность. Очень малочисленные и без какой бы то ни было социальной опоры ряды либералов в действительности включали в себя лишь посвященных, не имевших ничего общего не только со всеми остальными «непосвященными» слоями общества, но и с другими изгоями цензовой России.
Поэтому им и не суждено было заполнить образовавшуюся с падением самодержавия пустоту, когда после свержения монархии народные массы вышли из-под их контроля, бросив на произвол судьбы страну.
Что же до революции 1917 г., то еще в меньшей степени, чем в 1905 г., здесь можно говорить о неудавшейся либеральной и парламентской революции – в России для этого не было ни малейших предпосылок.
Оппозиционные круги приветствовали Февральскую революцию 1917 г., полагая, что она положит конец военным действиям, но под ее натиском царская империя сделала первые шаги на пути своего краха. И хотя «единая и неделимая» Россия по-прежнему оставалась идеалом либералов и революционеров февраля 1917-го, для большевиков, марксистов и интернационалистов все выглядело иначе, не говоря уже о союзниках России, уязвленных пораженчеством и предательством большевиков: ведь едва придя к власти, те начали мирные переговоры с Германской империей. Именно в это время французские и британские дипломаты, недолго думая, начинают раздел юга России на зоны влияния (согласно конвенции от 23 декабря 1917 г.): к Франции относились Бессарабия, Крым и Украина, куда она инвестировала несколько миллиардов, данных взаймы России в рамках заключенного в 1893 г. франко-российского союза; к Англии относились казачьи территории, Северный Кавказ и территории, прилегающие к Каспийскому морю, где к 80-м гг. XIX века стала бурно развиваться нефтедобыча. Стало ясно, что только благодаря своей мощи царская империя сохраняла всегда свою целостность, ослабление же этой мощи, напротив, открывало путь к разделу ее территорий. И менее чем через три месяца Россия получила подтверждение тому в виде Брест-Литовского мирного договора, который большевики, несмотря на внутренние разногласия, все же вынуждены были подписать с Германией Вильгельма II, не имея никакой возможности воевать. Условия этого «позорного для России сепаратного мира» известны: вдохновленная доводами пангерманистов Германия присоединяет к себе Польшу и Литву, часть Белоруссии, обязав также большевиков вернуть независимость Украине и странам Балтии, оккупированным в то время германскими войсками, а своей союзнице Турции – возвратить Карс и Батуми, и все это не считая контрибуции в шесть миллиардов немецких золотых марок. В результате этих отсечений Россия потеряла четверть своего населения, пахотных земель и железнодорожных путей, а также три четверти всей добычи угля и железа. Дело, начатое Петром I и преумножаемое его потомками на протяжении двух веков, удалось свести на нет, а Россия, низведенная до положения державы местного значения, была отброшена на задворки Европы.
Восемь месяцев спустя перемирие 11 ноября 1918 г. даст большевикам, находящимся в самом начале гражданской войны, возможность уйти от Брест-Литовского диктата. Но мирные соглашения будут заключены в отсутствие России, которая не сможет заставить себя услышать, равно как и отстоять свои интересы; франко-британские победители не более благосклонны к ней, чем Германия Вильгельма II: их отношение выразилось в признании независимости балтийских государств и возрождающейся Польши, а также в создании целой серии буферных государств (чтобы помешать распространению революционной заразы) между Веймарской Германией и большевистской Россией, которой, используя выражение Клемансо, было уготовано отныне «вариться в собственном соку».
Выйдя победительницей в гражданской войне, получив в 1921 г. признание крупных европейских держав, но застопорившись в своем развитии вследствие провала мировой революции, большевистская Россия пытается восстановить свою экономику и формирует в рамках образованного в 1922 г. СССР на базе бывших царских губерний республики, волей-неволей вошедшие в состав этой новой федерации. Что касается Европы, то вдали от новых конфликтов и с откатом большевистской России, а вместе с ней и революционной угрозы к самым дальним своим рубежам, она, кажется, наконец восстановила равновесие.
Так бы все и выглядело, если бы не приход к власти Гитлера, заявившего, едва заняв место канцлера, о своем намерении оспорить Версальский договор, жертвой которого, наряду с большевистской Россией, считала себя и Германия.
Без особых усилий он вводит войска в демилитаризованную левобережную Рейнскую область и присоединяет к новому Рейху Сарр (1934), хотя его угольные шахты отошли по контрибуции к Франции. Поскольку, помимо словесных, иных реакций со стороны гарантов Версальского договора Франции и Великобритании не последовало, – они разошлись во мнении по данному вопросу, – Гитлер присоединяет далее Австрию (1938), заручившись уже постфактум поддержкой большинства ее населения, и предпринимает захват Судетской области, аннексия которой будет позже ратифицирована и Францией, и Великобританией, так как официально, согласно Мюнхенскому соглашению, это должно было стать залогом мира. Не будучи допущенными до участия в Мюнхенской конференции, которую Ромэн Роллан назвал «дипломатическим Седаном», Советы выступили в роли простых наблюдателей, тем не менее, очень внимательных наблюдателей, не испытывающих по поводу происходящего никаких иллюзий.
Ведь автор «Mein Kampf» вовсе не собирался останавливаться на достигнутом: воодушевленный потворством Великобритании, которая в то время стремилась, как пишет автор, с помощью своей политики «умиротворения» перенаправить захватническую политику Германии в сторону СССР, германский канцлер оккупирует весной 1939 г. Чехо-словакию, что на этот раз вызывает резкую критику Великобритании и Франции, став своего рода прелюдией к войне.
Такова была обстановка, предопределившая сближение в германо-советских отношениях, которое развивалось в режиме секретности на протяжении месяцев и которому проложили дорогу нерешительность и близорукость франко-британского союза. Желая как можно дольше оттянуть момент выбора из двух зол меньшее, поочередно сталкивая Гитлера со Сталиным и наоборот, Франция и Великобритания неожиданно для себя оказались перед фактом заключения пакта Молотова – Риббентропа – пакта, противоестественного с точки зрения Мюнхенского соглашения, но который вряд ли сегодня всерьез можно считать единственной причиной войны – к ней готовились все, – равно как и утверждать, что он якобы, согласно некоторым оценкам, указывает на определенное сходство между двумя режимами.
Читатель найдет детальное изложение событий, в котором Наталия Алексеевна освещает советскую позицию, противопоставляя ее, в частности, уловкам британской дипломатии, а также напоминает о забытых сегодня действиях Польши, которая после Мюнхенского соглашения просила у Гитлера пересмотра своих границ, мало заботясь при этом о своих соседях. В общем-то, германо-советский пакт, развязавший Гитлеру руки на Западе и окончательно добивший Версальский договор, имел целью спутать карты и нарушить планы основных участников событий, предоставив Сталину некоторую отсрочку и неожиданные территориальные преимущества. В глазах такого опытного дипломата, каким был Киссинджер, цитаты которого неоднократно приводит нам автор книги, этот пакт о ненападении являлся, поистине, мастерским ходом Сталина, обеспечившим ему максимум преимуществ, не выходя за традиционные дипломатические рамки; и даже если Блицкриг в июне 1940 г. нарушил планы Сталина, надеявшегося на то, что в изнурительной войне воинствующие «империалисты» истощат друг друга, этот противоречащий логике пакт на некоторое время сумел все же отвести от СССР немецкую агрессию, нарушив в корне всю стратегию Гитлера, который вместо того, чтобы напасть на СССР, как это явно угадывалось в его первоначальных замыслах, повернул на запад.
И вот мы вплотную подошли к войне 1941–1945 гг., легшей в основу этой книги.
Как известно, Сталину не удалось воспользоваться полученной им отсрочкой для укрепления дезорганизованной вследствие чисток Красной Армии, не воспользовался он (по невыясненным причинам) и неоднократно повторявшейся информацией из разных источников, советских и иностранных, о готовящемся нападении немцев с указанием даже его точной даты. Именно этим объясняются тяжелые поражения советских войск в первые недели войны, которую сразу же, по аналогии с Отечественной войной 1812–1813 гг., стали называть Великой Отечественной войной, придав ей также статус «священной» войны, которая, как и в 1812 г., велась против вражеских «нехристей».
