Андрей Буровский - Новгородская альтернатива. Подлинная столица Руси
Все это земли, которые только через сотни лет станут Францией, Германией и Италией, и все они связаны между собой крайне слабо, все зависит буквально от любой случайности. Пришел могучий король Карл Великий, сильный организаторскими способностями, умом и авторитетом, объединил эти чужие друг для друга земли… А после его смерти все и развалилось.
В XII–XIII веках появляется множество разных государств, вложенных друг в друга, как матрешка. Где-где, а во Франции феодальная система была!
Но в те же столетия очень хорошо видно — на месте враждующих племен и чужих друг другу областей возникают народы. Еще в XVI и XVII веках провансальцы, бургундцы и лангедокцы вовсе не считали себя французами… Но это были именно родственные друг другу народы, общности единого языка и культуры.
Раздробленность? Очень сомнительно.
И на Руси то же самое. По официальной версии, Древняя Русь распалась на разные государства… А раньше она была единая.
Но ведь внимательный читатель давно знает: Древняя Русь вовсе не была единым государством-монолитом. Как раз до XII–XIII веков — до «раздробленности» — существовало племенное деление.
Подданные Киева и Новгорода говорили на разных, и не только на славянских, языках. Разные области Руси не были связаны между собой ни хозяйством, ни языком, ни культурой, ни осознанием своего единства. Даже слово «Русь» еще в X веке применялось только к части территории, а тиверцы и вятичи вовсе не называли и не считали себя русью.
В XII–XIII веках на место племен приходит хотя бы единое самоназвание. Теперь Русь — единый народ, осознающий себя все более и более целостным. «Слово о полку Игореве» — это просто гимн национальному объединению — в X веке просто немыслимый психологически.
Междоусобия князей производят тяжелое впечатление. Но можно подумать, их никогда не было раньше! В эпоху «раздробленности» князья не начали, а продолжили воевать друг с другом. А сколько воевали в Древней Руси!
Междоусобий не было только тогда, когда еще не стало кому их устраивать. Игорь не отнимал силой власть у Олега, и Ольга вполне мирно растила Святослава после гибели мужа. И Святослав, единственный сын Игоря, он при самом пылком желании не мог бы устроить междоусобицу с самим собой.
Но вот Владимир уже отбивал княжение в Киеве у своего брата Ярополка.
В следующем поколении сыновей Владимира, Владимировичей, было двенадцать. И никаких сложившихся традиций наследования престола! В католическом мире хотя бы очевидно было, что именно старший сын наследует престол. И там старших сыновей, законных наследников, свергали, изгоняли и оттесняли — но хотя бы подобие законности имело место быть. В православном мире не было даже подобия.
Ярослав пришел к власти после междоусобной войны и с собственным отцом, и со всеми братьями. Последним из братьев, по одному перерезанных Ярославом, был Судислав; последний брат, добитый им в Пскове в 1036 году.
Можно установить твердую закономерность, даже своего рода строгий закон: «как только число князей превышает 1 (одного) человека, на Руси начинается междоусобица».
Разница между резней X и XII века очень проста: в X веке режут друг друга князья над конгломератом диких, враждующих между собой племен. В XII веке — князья огромной, рыхлой, везде разной, но единой страны.
Раздробленность?! Нет, объединение!
Да! И еще разница — в XII веке княжеские распри осуждаются. Сами князья в Любече в 1097 году рвут на себе рубахи. Каждый съезд князей, — крик людей, которые честно пытаются объединиться хотя бы против внешнего врага.
В XII веке «Слово…» осуждает князей за вражду, а половцев — за жестокость. Мол, уводят в плен, а то и убивают детишек.
Но ведь в XII веке нравы если и изменились по сравнению с X веком — то в лучшую сторону, к исправлению.
Владимир и Ярослав воевали с братьями точно так же, как Ольговичи с Ярославичами. Даже хуже — в XII–XIII веке хотя бы старались братьев не убивать. Это князья «единой» Древней Руси резали братьев до единого человека. Не только теснили и свергали — но убивали.
В X веке не нашлось поэта, который осудил бы поступки Ярослава и Владимира.
В X веке поляне резали древлян тысячами — и никто, никакой скальд, боян, сказитель — никто не сказал слова осуждения и отвращения. Летописец же пишет об истреблении древлян с явным удовлетворением; ему приятна гибель племени, жившего «звериным обычаем», — например, не носивших сапог, хотя кожи в их земле много.
В XII веке убийство ребенка воспринимается уже совсем иначе.
Почему ее никогда не былоК XII веку на Руси устанавливается представление о единстве Руси: единство языка, народного самосознания, православной веры.
Русь видится как область похожих вечевых обычаев, область правления рода Рюриковичей. Веча играют разную роль в городах Руси, Рюриковичи враждуют между собой… Но в Германии правят Габсбурги, а в Англии — Плантагенеты. Магистраты заседают в ратушах городов, управляемых по Магдебургскому праву. У нас — как-то вот веча и Рюриковичи.
Русских из других земель называли «иногородними» или «иноземными», тогда как нерусских иностранцев — «чужеземцами».
Новгородец жил в государстве с иным политическим строем, нежели житель Суздальского княжества. Но суздалец в Новгороде был «иногородним», а немец из Любека — «чужеземцем». Очень четкое различие!
В XII–XIII веках на Руси было даже единство денежной системы! И гарантировали ее именно князья.
Абу Хамид ал-Гарнати писал о том, как действуют на местах представители князя. Напомню, что в эту эпоху беличьи шкурки были платежным средством, своего рода мягкими монетами. Так вот, в местах торга Гарнати наблюдал такие сцены: купцы сдают приказчикам князя беличьи шкурки с дефектом; ведь если оторвалась лапка или хвост, вытерся мех — беличьей шкурке уже другая цена, она не годится для расчетов.
Приказчики собирают порченые шкурки в мешки, завязывают их, ставят княжую печать. А вместо 18 порченых шкурок выдают купцам 17 новых и целых.
Позволю себе небольшой тест на знание экономики: о чем напоминает это соотношение: 18 и 17 шкурок? Да-да, Вы совершенно правы, мой просвещенный читатель — это очень напоминает сдачу в банк испорченных банкнот. Банк выдает целые вместо испорченных, удерживая традиционные б % за ведение этой полезной операции.[92]
Белки и куницы на всей Руси были платежным средством, меховыми монетами. И получается — на Руси существовала единая экономическая система с общей валютой. Говоря современным языком: единое экономическое пространство с единой протобанковской системой. И поддерживали эту систему не кто иные, как князья из рода Рюриковичей. Кстати, кредитные деньги (а шкурки — лысые, вытертые, но платежеспособность сохраняющие) на Руси появились задолго до появления кредитных денег в Европе. Разве что в Китае кредитки стали применяться раньше.
Кроме того, «даже с точки зрения психологической, в период разъединения Руси оставалось нечто вроде федерации, очень непрочной федерации конечно, но… это не было просто механическое скопление совершенно независимых государств» [35. С. 236].
Уточню лишь одно: не такая уж и непрочная она была, эта федерация. Как только появлялся внешний враг, государства федерации мгновенно находили общий язык. Половецким набегам княжества Руси противостояли сообща.
Культурная, психологическая, духовная связь между землями и княжествами Руси XII–XIII веков была сильнее, чем между германскими княжествами и землями.
Существуют просто поразительные польские аналогии с «феодальной раздробленностью» на Руси: «После смерти Болеслава III (1138) польское королевство стало свободным объединением местных областей, имевших полное сходство с объединением русских земель» [35. С. 343].
Болеслав III — современник Владимира Мономаха (1053–1125)! Польская «раздробленность» началась примерно тогда же, когда русская, и с того же самого: король Болеслав III разделил польскую землю между своими пятью сыновьями.
В романо-германском мире полагалось передавать престол только старшему сыну. На «праве первородства» настаивала и католическая церковь. Поляки были верными детьми папы Римского, но в Польше отец мог выбрать и не только старшего сына. Сам Болеслав Кривоустый, кстати, старшим сыном своего отца тоже не был.
Но в Польше король по старинным польским обычаям, оделяя владениями всех сыновей, одному из них давал больше других. Настолько больше, что если даже наступала междоусобица, выиграть мог заведомо только один.
Болеслав нарушил обычай, дав сыновьям примерно поровну. То ли он рассудил, что тогда ни один из его сыновей не сможет покорить остальных, то ли права легенда о том, что у смертного одра короля стояла его вторая жена, требовала, чтобы младшие принцы получили побольше.
