Иван Калинин - Русская Вандея
Ген. Болховитинов бежал с Кавказа. По телеграмме из Тифлиса его арестовали в Ростове, но по телеграмме из Петрограда выпустили. Керенский назначил его командиром 1-го армейского корпуса на северо-западном фронте.
После Октябрьского переворота ген. Болховитинов одним из первых предложил свои услуги военно-революционному совету, а через полгода с небольшим одним из первых же бежал к ген. Деникину. Здесь для проформы его судили, приговорили к расстрелу, расстрел заменили разжалованием в рядовые; потом восстановили в правах и назначили председателем комиссии по оказанию помощи лицам, пострадавшим от большевиков.
Теперь этот генерал, владелец такого пестрого прошлого, спасал Россию в роли военного министра Кубани, вместе с сумасбродным Букретовым и вздорной Радой.
Кубань теперь имела свою армию, которой командовал Шкуро.
Деникин, с отступлением Кавказской Добровольческой армии от Царицына на линию Маныча, уже не мог воспрепятствовать Раде объявить ее своей собственностью. О Покровском, который предводительствовал этой малочисленной армией после Врангеля, Рада и слышать не хотела. Герой ноябрьских событий, опасаясь мести, с наиболее преданной ему шайкой отъявленных архаровцев, поспешил уплыть к берегам Крыма. Его примеру последовал и Врангель, оставшийся теперь не у дел и столь же ненавистный кубанским политикам, как и генерал-вешатель.
Кубанская троица, ген. Шкуро, Букретов и Бол-ховитинов, формировала теперь пополнение для кубанской «национальной армии» под аккомпанемент бешеной свистопляски, происходившей в державных верхах.
Деникин жил в Тихорецкой, в поезде.
В Екатеринодаре собрался Верховный Круг.
По всей Кубани, по словам ее официоза, рассеялись злопыхатели, ненавидящие казачью демократию, провалившиеся в своем завоевательном стремлении.
«Выброшенные из Курска, Орла, Киева, Харькова, изгнанные восставшими крестьянами из Украины, все эти губернаторы, вице-губернаторы, патентованные патриоты очутились в кубанских станицах», — глумилась «Вольная Кубань» над «единонеделимцами».
5 января открылись заседания Верховного казачьего Круга, в который вошло по пятидесяти представителей от Дона, Кубани и Терека.
— Верховный Круг строит оплот, о который должны разбиться волны большевизма, — гордо провозглашал официоз этого учреждения в № 1.
В председатели избрали кубанца И. П. Тимошенко, после чего, стоя, пропели три «национальных гимна» — донской, кубанский и терский.
У собравшихся первоначально было определенное намерение создать общеказачье государство, без всякого участия «единонеделимцев». Провал политики особого совещания вызвал у казачьих политиков такое враждебное отношение к кадетам, что даже Харламов не попал в Верховный.
Деникин отлично понимал, что никакого общеказачьего государства не удастся создать «орателям», но он опасался, как бы эс-эрящий Верховный Круг не пошел на мировую с большевиками.
6 января на Круге выступал Богаевский. Ему дали задачу урезонить Круг и не порывать с Деникиным.
— Не забудьте того, — говорил междупланетный премьер, — что союзники обещали свою материальную помощь только ген. Деникину. Не забудьте, что Деникин, при прорыве фронта Буденным, приказал Добровольческой армии итти на соединение с Донской. Добровольческая армия выполнила тяжелый фланговый отход. «Если же теперь, — сказал мне Деникин, — казачество не пожелает итти рука об руку со мной, что делать… У меня есть Крым, Польша… Но России я не изменю». И, господа, Деникин своему слову не изменяет. Пусть вы порвете с ген. Деникиным, — его армия уйдет. Уверены ли вы, что ваши части устоят? Я предлагаю не выбрасывать лучшего работника на благо России. От ваших решений зависит — быть или не быть России, быть или не быть казачеству.
Кубанский атаман Букретов уличил Богаевского в передержках.
— Ген. Хольман, глава английской миссии, любезно обещал дать все нужное для кубанской армии.
Гром аплодисментов приветствовал появление Мамонтова. Этот вождь теперь тоже громил Доброволию.
— Высокий идеал, провозглашенный Деникиным: «За великую, единую и неделимую», нам оказался не по плечу. Ни для кого не секрет, что Деникиным были допущены ошибки. При нем не было казаков, его советчиками были люди, чуждые казачеству. Они губили народное дело. Мы продвигались вперед, а за армией ехали губернаторы и везли с собой становых приставов и помещиков. Мне самому говорили русские мужики: «Вы нас обманули. Мы вас ждали, а вы отдали нас в рабство помещикам, предложив два дня работать на себя, а третий на помещика». Неужели при ген. Деникине не нашлось ни одного умного человека, который сказал бы: если нужен армии хлеб, возьми третий сноп и отдай интендантству, но не устанавливай барщины.
Провозгласив неприкосновенность депутатского звания (слабая гарантия от повторения ноябрьского кровопускания!), Верховный Круг начал обсуждать вопрос о взаимоотношении общеказачьего государства к России. Полились бесконечные разговоры о том, что более приемлемо, автономия или федерация, и в каких пределах продолжать борьбу с большевиками, защищать ли только свои области или освобождать всю Россию.
Сотник Филимонов, линеец, когда-то яростный сторонник Деникина и войны до победы, теперь пел уже другое:
— Нам надо в первую же голову декларировать, что целью нового государственного образования является защита края, своего физического существования и мозолями нажитого имущества. Что касается пределов борьбы, то эта последняя должна быть ограничена рамками наших краев. Дальше мы не пойдем, не имеем права этого делать. Казаки шли недавно освобождать, помогать русскому народу, а вышло, что мы шли устанавливать старые порядки. Наш поход оказался, действительно, походом контр-революции.
Н.М. Мельников, председатель донского правительства, высказался, вторя Богаевскому, против федерации:
— Объявить себя союзным государством — значит порвать с теми, кто охраняет сейчас самое уязвимое место. Обстановка фронта заставляет иногда принимать решения и не такие, какие хотелось бы.
— Горбатого исправит одна могила! — крикнул кто-то из делегатов с места.
Эту реплику следовало бы отнести не к Мельникову, а ко всему Кругу, который после этого еще десять дней спорил о целях, задачах и конституции общеказачьего государства. Наконец, 17 января на заседание явился Деникин, которому надоела эта волынка.
— Все ищут объяснения причин неудачи, — сказал он. — Правые — в недостаточно твердом проведении своих программ, левые — в реакционной политике правительства, другие — в нетерпимости главного командования к государственным образованиям, и все — в грабежах и бесчинствах. И вот теперь, когда все горит в огне политических страстей, развивается шкурничество и сеется преступная пропаганда за прекращение войны, что делает тыл для воодушевления борцов? Екатеринодар устранил Россию, создал казачье государство, формирует самостоятельную армию и готовится принять на себя всю полноту военной и гражданской власти на юге России. Одно только не принято во внимание, что Добровольческая армия и главнокомандующий служат России, а не Верховному Кругу. Тем не менее екатеринодарские речи сделали свое дело. На фронте явилась неуверенность. Там знают, что, в случае разрыва, я уйду и отзову из казачьих армий русских офицеров с техническим образованием. И в тот день рухнет весь фронт. Большевики не забудут ни чрезвычайных судов, ни порок. Пощады не будет. Кубанская и Донская армии должны драться заодно с Добровольческой. Борьба до конца! Надо спасти Россию, а будущую ее судьбу предрешит Учредительное Собрание.
Деникину ответил председатель Круга:
— Мы пойдем сражаться, но не как рабы, а как свободные граждане, которые не подчиняются никакой диктатуре, как бы велик диктатор ни был. Казачество хочет свободной жизни. Крупная ошибка расценивать современные достижения как измену и предательство. Мы знаем, что уход добровольцев — гибель для казачества, но едва ли это спасет и добровольцев. Не в этом дело. Мы смущены тем, что наши разногласия погубят идею великой России и осуществится мечта Троцкого об единой, великой, неделимой Совдепии. Нужно пойти на уступки.
Терская фракция настаивала на организации общерусской власти на юге России, а не казачьей гегемонии, ссылаясь на то, что на Тереке слишком мало казаков, «русского» элемента много и гегемония не пройдет. Донцы, которых несчастие стукнуло по башке, тоже склонялись к той мысли, что с Деникиным, пожалуй, лучше не ссориться. Кубанцы остались в меньшинстве и сдались.
К Деникину отправили делегацию, во главе с Тимошенко и Гнилорыбовым, которая предложила ему возглавить южно-русское государство, если он согласен иметь представительное учреждение с законодательной властью и ответственное перед этим учреждением правительство. Круг, в свою очередь, соглашался вести войну до победного конца, т. е. до «восстановления» России.
