Шапи Казиев - Имам Шамиль
Агент царской разведки в Стамбуле итальянец Франкини, имевший чин полковника, слал в Петербург панические рапорты о возможном возвращении Магомед-Амина на Кавказ. Ставший к тому времени военным министром Милютин велел посольству в Стамбуле всячески удерживать Магомед-Амина, а тем временем приказал разобраться, чем грозит его возвращение. Свои отзывы на этот предмет представили Барятинский, Евдокимов и тифлисский генерал-губернатор Г. Орбелиани. Общее мнение выразил Евдокимов, считавший, что серьезных последствий ожидать не стоит, так как "Магомед-Амин — это не Шамиль, который фактически создал в горах суверенное государство и управлял им в течение 25 лет".
Магомед-Амин и сам колебался, не желая начинать все заново без надежных гарантий и реальной поддержки. Прежний опыт подсказывал ему, что горцы опять могут оказаться лишь пешкой в чужой игре, которой пожертвуют тотчас же, как только в ней отпадет надобность.
В российском Военном министерстве относились к донесениям своей агентуры весьма внимательно. И находились чиновники, усматривавшие в колебаниях Магомед-Амина влияние Шамиля, с которым они встречались в Калуге. Однако в дневнике Руновского об этих встречах ничего тревожного найти не удалось. Напротив, Шамиль представал человеком весьма осторожным в политических высказываниях, а Магомед-Амин будто бы и не помышлял о возвращении к своим прежним занятиям на Кавказе. Он лишь писал своим сподвижникам, чтобы те постарались удержать народ от переселения в Турцию. Тем не менее решено было сменить пристава при Шамиле, с тем чтобы новый вникал в дела и жизнь Шамиля более настойчиво и критически.
Такой человек быстро нашелся. Это был подполковник Павел-Платон Гилярович Пржецлавский. Он имел польские корни, но происходил из дворян Тверской губернии.
Службу Пржецлавский начал в 1838 году юнкером в Псковском полку. В 1844 году он уже воевал на Кавказе в чине прапорщика. Быстро усвоив некоторые местные языки и проявив административные способности, он с 1849 года занимал должность ленкоранского участкового заседателя. Еще через три года он стал полковым адъютантом Дагестанского конно-иррегулярного полка. В 1854 году он был контужен под селом Уркарах осколком камня при попадании ядра в саклю. За отличие в делах с горцами он награждался орденами, рос в званиях и даже получил высочайшее благоволение. С августа 1857 года Пржецлавский был прикомандирован помощником к генерал-адъютанту князю Шамхалу Тарковскому. Через год он стал управляющим Дербентским уездом и был произведен в майоры. Затем занимал должность помощника военного начальника Среднего Дагестана и за особое рвение получил звание подполковника. 23 ноября 1861 года Пржецлавский был назначен приставом при военнопленном Шамиле и прибыл в Калугу 1 апреля следующего года.
СУДЬБА РУНОВСКОГО
Сдав дела новому приставу, Руновский вновь отправился на Кавказ, получив назначение состоять для особых поручений при наместнике Барятинском Но в Тифлис он прибыл только в конце июля 1862 года, когда новым наместником, вместо болевшего Барятинского, фактически был великий князь Михаил Николаевич. Руновский сделался у него одним из главных советников, используя обширные знания, почерпнутые из бесед с Шамилем и его семейством Видимо, советы Руновского оказались столь ценными, что 8 ноября 1866 года он был произведен из штабс-капитанов сразу в полковники, перешагнув тем самым три чина. Не заставили себя ждать и ордена. После восьми лет на Кавказе опыт и знания Руновского потребовались в Туркестане, который стремительно завоевывался царскими войсками. 31 января 1871 года Руновский был прикомандирован к штабу войск Оренбургского военного округа, а оттуда направлен в распоряжение туркестанского генерал-губернатора. Здесь он трудился в комиссии по пересмотру положения об управлении Туркестанским краем. Руновский дослужился до председателя Сырдарьинекого областного управления, но генеральского чина не получил. Он вышел в отставку с повышенной пенсией, намеревался продолжить свои публицистические опыты, но насладиться вольной жизнью так и не успел. 28 апреля 1884 года на 61-м году жизни он скончался "от изнурительного поноса", подхватив дизентерию. Похоронен Руновский на Ташкентском христианском кладбище.
Руновский опубликовал много статей о Шамиле, а "Записки Руновского" печатались в Актах Кавказской археографической комиссии и вышли отдельным изданием в Петербурге в 1860 году.
ИНТРИГИ ПРЖЕЦЛАВСКОГО
Руновский, как и все, кто окружал Шамиля, был человеком не простым, но, исполняя свою службу, он сумел заслужить расположение Шамиля и стал ему почти другом. Новый же пристав больше походил на полицейского надзирателя. Отношения его с Шамилем омрачились с первых же дней. Еще до приезда в Калугу пристав был твердо убежден, что Шамиль — опаснейший глава мюридизма, мечтающий бежать обратно на Кавказ и поднять восстание.
Намерившись предотвратить новую Кавказскую войну, Пржецлавский превратился в кандалы на ногах Шамиля, постоянно напоминая ему о статусе хотя и почетного, но все же военнопленного. Пристав лез во все дела Шамиля и его семейства, ограничивал в чем мог, следил за каждым его шагом и трактовал как затаенную крамолу все его высказывания.
Заметив на столе Шамиля карту России, пристав заподозрил его в намерении сплавиться до Каспия по рекам, а в раздаче нищим милостыни ему мерещились встречи с подпольными заговорщиками.
Такая назойливая опека становилась для Шамиля все более тягостной. Но Пржецлавский не хотел оставаться только приставом. Он намерен был употребить соседство с Шамилем для стяжания некоторой известности в обществе. В Дагестане он раздобыл копию рукописи бывшего секретаря Шамиля Магомед-Тагира Карахского "О трех имамах" и даже перевел ее с арабского на русский язык, чтобы издать, заработать денег и прославиться. Свой перевод хроники Пржецлавский показал Шамилю. В свое время имам сам поручил Магомед-Тагиру описать события войны и даже вызывал очевидцев, чтобы те рассказали секретарю то, чему они были свидетелями. Шамиль очень заинтересовался рукописью, но хотел увидеть арабский оригинал, чтобы убедиться в точности перевода. К тому же до него дошли слухи, что Пржецлавский исказил многие факты. Однако пристав отказался показать рукопись Магомед-Тагира, настаивая, чтобы Шамиль подписался в верности лишь русского перевода. Шамиль усомнился в верности того, чего он не мог проверить, и подписывать не стал. К тому же поведение Пржецлавского не давало Шамилю никаких поводов ему доверять.
С тех пор отношения Шамиля с приставом испортились окончательно. Рапорты Пржецлавского теперь напоминали донесения с линии фронта, а Шамиль изображался как раненый зверь, готовящийся к последнему броску.
СЕМЕЙНЫЕ ДРАМЫ
Калужский климат, сначала показавшийся горцам таким мягким, оказался для них не очень подходящим. Частые простуды и болезни осложнялись ностальгией по родине. Горцы становились мрачны, замыкались в себе и часами глядели на лесные просторы, открывавшиеся за широкой Окой. В ненастные дни напоминали о себе и старые раны Шамиля.
В мае 1862 года скончалась Каримат. "Роза Кавказа" была прекрасна даже на смертном одре. Гази-Магомед был потрясен потерей жены, которую он так любил и за которую так яростно боролся.
Гази-Магомед видел, что его жене плохо в Калуге. Но не замечал, насколько ей было тоскливо и холодно. Каримат была не из тех роз, что цветут вдали от родины. Чтобы вернуться, ей оставалось лишь умереть.
Гази-Магомед получил разрешение ехать на Кавказ, чтобы похоронить Каримат в родной земле.
Отправляясь в свой печальный путь, Гази-Магомед спросил отца, что передать Даниял-беку, с которым ему теперь предстояло встретиться.
"Поручений к бывшему наибу моему никаких не даю, — ответил Шамиль. — Но если бы можно было, я бы охотно протянул руку из Калуги в Дагестан, чтобы задушить предателя". Проводив сына до моста через Оку, Шамиль дал понять, что будет ждать возвращения его в Калугу, а на прощание сказал: "Храбрым привет мой, трусам — презрение. В спутники даю тебе мир".
В том же 1862 году, от той же чахотки, скончалась в Петербурге Аминат жена Магомед-Шапи. Ее тоже похоронили на родине.
КТО КОГО
В январе 1863 года вспыхнули восстания в Польше и тех ее частях, которые после разделов вошли в состав Белоруссии, Литвы и Украины. Подготовленное подпольным Центральным национальным комитетом восстание поддержал либеральный Комитет русских офицеров, родившийся в недрах царских войск в Польше. Герцен из Лондона призвал присоединиться к восстанию всех честных людей.
Сторонники революционеров пытались открыть второй фронт, подняв восстание в Поволжье, и надеялись на активизацию горцев Кавказа.
