Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо
Глава 4.
ВЗЯТИЕ КИЕВА ВОЙСКАМИ АНДРЕЯ БОГОЛЮБСКОГО (1169)
Андрей первым из русских князей не просто поставил религию на службу государственным интересам (до него это делали многие), а превратил религиозную санкцию если не в единственную, то, во всяком случае, в самую мощную опору своей власти. Не довольствуясь евангельским «нет власти, аще не от Бога», он был готов сказать своим подданным: «Моя власть вручена мне самим Богом, я княжу с Божьего благословения». Он чувствовал себя «царем» в своих владениях, потому что в них царствовали Господь и Его Пречистая Матерь, которых Андрей выбрал своими небесными патронами. Эта черта его правления сближала княжескую власть в Ростово- Суздальской земле с византийской теократией.
Естественно, что, полагая источником своей власти Божественное откровение, Андрей не особенно нуждался в каких-то внешних подтверждениях своего права считаться великим князем — будь то родовое старейшинство или обладание старшим киевским столом. Отсюда то равнодушие к делам русского Юга, которое он демонстрировал на протяжении почти тринадцати лет своего владимирского княжения. За исключением помощи, оказанной им в 1159 г. князю Изяславу Давыдови-чу[383], летописи не запомнили другого случая вмешательства Андрея в между княжескую борьбу за Киев. С высоты своего владимирского стола он взирал на нее, как на какую-то мышиную возню, недостойную того, чтобы участвовать в ней. Такая позиция наследника Юрия Долгорукого сильно облегчила жизнь великому князю Ростиславу Мстиславичу, а после его смерти открыла дорогу в Киев Мстиславу Изяславичу.
К тому времени принцип старейшинства фактически изжил себя. Собственно, старшими в княжьем роду после кончины Ростислава были: по линии Мономашичей — «мачешич» Владимир Мстиславич, последний сын Мстислава Великого, сидевший в Треполе; по линии Ольговичей — черниговский князь Святослав Всеволодович. Но их авторитет среди княжеской «братьи» был невысок, собственные силы и средства — невелики, а надежды найти союзников, готовых поддержать их претензии на киевский стол, у того и другого не было никакой. И хотя оба они отнюдь не страдали от отсутствия честолюбия, природное здравомыслие удержало их от того, чтобы заявить о себе как о кандидатах на великое княжение. Такую же скромность проявил и старший сын Ростислава Роман, удовольствовавшийся княжением в Смоленске. Имя волынского князя Мстислава Изяславича, напротив, было у всех на устах, несмотря на то что Киев не мог считаться ему отчиной, так как отец его, великий князь Изяслав Мстиславич, умер, не будучи старшим в роду. Однако он, подобно своему родителю, имел репутацию храбреца, который головой добывает себе место, пользовался поддержкой киевлян и черных клобуков и ранее уже дважды завладевал Киевом, пускай и для того, чтобы уступить его старшему дяде. Было совершенно ясно, что теперь он не уступит великокняжеский стол никому, тем более что Андрей Боголюбский — единственный государь, способный оспорить у него права на Киев, — не испытывал ни малейшей охоты вступать с ним в распрю.
В этой сложной династической ситуации Владимир Мстиславич и двое младших Ростиславичей — Рюрик и Давыд, посаженные их отцом соответственно в Овруче и Вышгороде, решили не дожидаться, пока Мстислав Изяславич воссядет на великокняжеском столе благодаря своей удали, а пригласить его в Киев на началах избрания. Они рассудили, что в обмен на добровольное признание его формального старшинства им будет сподручно «взяти» лакомые волости «по своей воле». В скором времени к этой коалиции присоединились еще двое князей: Владимир Андреевич Дорогобужский и брат Мстислава Изяславича Ярослав Луцкий, мечтавший о владимиро-волынском столе.
Нужно было очень плохо разбираться в людях, чтобы рассчитывать на то, что Мстислав Изяславич согласится быть великим князем только по имени, а не на деле. Когда его «приятели» в Киеве сообщили ему о происках заговорщиков, он призвал на помощь ляхов, галицкие полки, дружины союзных ему городенских князей и во главе большой рати двинулся на Киев. Киевляне и «черные клобуки» с радостью приветствовали его. 19 мая 1167 г. Мстислав вошел в Киев и, сотворив поряд с горожанами и верной ему княжеской «братьей», в тот же день повел войска к Вышгороду, где затворились Владимир Мстиславич с младшими Ростиславичами. Два дня противники «бились крепко» у городских стен, после чего начали пересылаться между собой и, наконец, урядились на том, чтобы Мстиславу сидеть на великом княжении, а «мачешичу» и Ростиславичам владеть прежними их волостями.
Однако это была только видимость примирения. Затаенное недовольство присягнувших Мстиславу князей, обманувшихся в своих надеждах на приобретение новых волостей, то и дело прорывалось наружу. У Владимира Мстиславича еще не успели обсохнуть губы после целования креста в Вышгороде, как он уже опять «нача думати» на великого князя («мачешич» вообще легко нарушал клятвы, был «вертляв» перед своею «братьею», по выражению киевского летописца). Правда, и на этот раз быстро выяснилось, что заговорщик из него никудышный. Держа свой замысел в великой тайне от собственной старшей дружины, он был зато вполне откровенен с боярами Давыда Ростиславича, один из которых и выдал его великому князю. В результате, когда настала пора действовать, старшие дружинники Владимира, обиженные тем, что князь пренебрег их советом и мнением, заявили ему: «А собе еси, княже, замыслил [ты, князь, один, без нас, все это задумал], а не едем по тобе, мы того не ведали». Владимир Мстиславич с одной младшей дружиной отправился к берендеям, с которыми у него прежде был уговор, но и они, увидев, что он приехал один, без союзников, встретили его неприветливо: «Ты нам тако молвяше: братья вси со мною суть… но се ездиши один и без мужей своих, а нас перельстив». Чтобы загладить свою вину перед великим князем, «поганые» напали на дружину Владимира и перебили всех его отроков; сам он едва ушел, раненный двумя стрелами. Убегая все дальше и дальше от гнева Мстислава Изяславича, «мачешич» в конце концов отдался под покровительство Андрея Боголюбского, пообещавшего наделить его волостью.
Чуть позже, в 1168 г., у Мстислава Изяславича вышла ссора с дорогобужским князем Владимиром Андреевичем, приехавшим в Киев припрашивать себе волостей (он очень желал получить Берестье/Брест). Великий князь напомнил ему о недавнем крестоцеловании и не дал ничего, чем превратил Владимира Андреевича в своего врага.
В обстановке почти всеобщего недовольства несговорчивым характером Мстислава Изяславича чрезвычайно легко произрастали различные интриги и козни. Так, в том же 1168 году двое киевских бояр, которых великий князь прогнал от себя, ложным изветом настроили против него Рюрика и Давыда Ростиславичей.
Пытаясь сплотить вокруг себя подвластных князей, Мстислав Изяславич организовал два больших похода на половцев. В первый из них отправились почти все правители южнорусских княжеств[384], — «поискати отец своих и дед своих путей и своей чести». В начальных числах марта 1168 г. объединенные русские полки спустились вниз по Днепру до его притоков — Угла и Снепорода и одним своим появлением нагнали такого страху на половцев, что те бежали, побросав свои вежи и семьи; их настигли у Черного леса, многих порубили, еще больше взяли в плен. Когда же посчитали свои потери, оказалось, что из всего русского войска убито только два человека. Но даже и тут возник повод для злоб и обид на великого князя, который вырвался вперед с дружиной и захватил львиную долю добычи. «И сердце их не бе право с ним», — говорит о князьях киевский летописец. Поэтому на призыв Мстислава Изяславича той же осенью посторожить у порогов купцов-«гречников» не откликнулась добрая половина участников весеннего похода, в том числе одни из главных политических игроков на юге Руси — черниговские Ольговичи, с тех пор отказавшие великому князю в своей поддержке.
Положение Мстислава осложнялось еще и тем, что и сам он при случае грубо ущемлял княжескую «братью» во владетельных правах. Влиятельный род Ростиславичей великий князь оттолкнул от себя уже через несколько месяцев после того, как сел на киевском столе. Распря возникла из-за Новгорода, где княжил один из сыновей покойного Ростислава, Святослав (см. с. 302). Новгородцы не ладили с ним, так как он сидел «на всей воле его», то есть в нарушение новгородских вольностей. Ростислав Мстиславич незадолго до своей кончины был вынужден мирить новгородцев с сыном, и добился того, что представители городских властей Новгорода дали ему клятву не искать другого князя, кроме Святослава, и держать его у себя, пока тот будет жив. Но как только Ростислава Мстиславича не стало, новгородцы позабыли о своем обещании и прогнали Святослава, а потом послали к Мстиславу Изяславичу с просьбой прислать им его сына. Оскорбленный Святослав обратился к Андрею Боголюбскому, который принял его под свое покровительство и направил ему в помощь ростовские полки. Кроме того, за изгнанного Ростиславича вступились его братья, смоленские князья Роман и Мстислав, а также полочане. Союзное войско сожгло Торжок, опустошило новгородские села и «за-яша» все «пути», чтобы лишить новгородцев возможности сноситься с киевским князем. Однако те только пуще разгорячились: перебили в городе многих явных и тайных сторонников Святослава и все-таки нашли способ отправить в Киев послов. Мстислав Изяславич дал им своего сына Романа, не посмотрев на то, что этим поступком восстанавливает против себя всех Ростиславичей. «И болши вражда бысть на Мьстислава от братье», — свидетельствует киевский летописец.
