Роберт Стивенсон - Похищенный, или приключения Дэвида Бэлфура Катриона
ГЛАВА XIX
МНОЮ ЗАВЛАДЕВАЮТ ДАМЫ
Переписка бумаг была скучным и утомительным занятием, тем более, что речь там, как я сразу же увидел, шла о делах совсем не спешных, и мне было ясно, что это только предлог меня задержать. Едва закончив работу, я вскочил в седло и, не теряя времени, ехал до темноты, а когда меня застигла ночь, остановился в каком-то доме близ Элмонд-Уотер. Еще затемно я снова был в седле, и лавки в Эдинбурге только открывались, когда я с грохотом проскакал по Уэст-Бау и осадил лошадь, от которой валил пар, у дверей дома генерального прокурора. При мне была записка Дойгу, доверенному милорда, от которого, как говорили, у него не было тайн, весьма достойному и простому человеку, толстенькому, самонадеянному и пропахшему табаком. Он уже сидел за конторкой, выпачканной табачной жвачкой, в той самой приемной, где я случайно встретился с Джемсом Мором. Он прочел записку истово, словно главу из Библии.
- Гм, - сказал он. - Вы несколько запоздали, мистер Бэлфур. Птичка улетела - мы ее выпустили на волю.
- Вы освободили мисс Драммонд? - воскликнул я.
- Ну да, - ответил он. - А зачем нам было ее держать, подумайте сами? Кому охота подымать шум изза ребенка.
- Где же она? - спросил я.
- Бог ее знает! - сказал Дойг, пожимая плечами.
- Наверное, она пошла домой к леди Аллардайс, - сказал я.
- Очень может статься, - согласился он.
- Так я скорей туда, - сказал я.
- Не хотите ли пожевать чего-нибудь перед дорогой? - спросил он.
- Нет, не хочу ни пить, ни есть, - сказал я. - Я напился молока в Рато.
- Так, так, - сказал Дойг. - Ну, по крайности оставьте лошадь и пожитки, квартировать ведь, небось, тут будете.
- Ну нет, - сказал я. - В такой день ни за что не пойду на своих двоих.
Дойг выражался очень простонародно, и я вслед за ним тоже заговорил на деревенский манер, право же, гораздо проще, чем я здесь написал; и я чуть не сгорел со стыда, когда чей-то голос у меня за спиной пропел куплет из баллады:
Седлайте, друзья боевые мои,
Коня вороного скорей,
И я полечу на крыльях любви
К красавице милой моей.
Я обернулся и увидел молодую девушку в утреннем платье, которая спрятала руки в рукава, как бы желая этим удержать меня на расстоянии. Но взгляд ее был приветлив, это я почувствовал сразу.
- Позвольте мне выразить вам мое почтение, мисс Грант, - сказал я, отдавая поклон.
- И мне также, мистер Дэвид, - отозвалась она и низко присела передо мной. - Я хочу напомнить вам старую-престарую поговорку, что месса и мясо никогда не помеха мужчине. Мессу я не могу вам предложить, потому что все мы добрые протестанты. Но съесть кусок мяса я вам настойчиво советую. Я же тем временем, думается, сумею рассказать вам кое-что небезынтересное, ради чего стоит задержаться.
- Мисс Грант, - сказал я, - и без того я у вас в долгу за несколько веселых и, как мне кажется, очень добрых слов на листке бумаги без подписи.
- Без подписи? - переспросила она с очаровательной задумчивостью, словно силилась что-то вспомнить.
- Если это не так, я вдвойне разочарован, - продолжал я. - Но у нас, право, еще будет время поговорить об этом, ведь отец ваш любезно предложил мне пожить некоторое время под одной крышей с вами. Но в данную минуту дурак не просит у вас, ничего, кроме свободы.
- Вы так нелестно отзываетесь о себе, - заметила она.
- Мы с мистером Дойгом рады принять еще более нелестные прозвища, если только их выведет ваше искусное перо, - сказал я.
- Мне снова приходится восхищаться скромностью мужчин, - заметила она. - Но если вы отказываетесь от еды, ступайте немедля. Тем скорей вы вернетесь, ведь дело у вас дурацкое. Ступайте, мистер Дэвид. - И она открыла передо мной дверь.
Вскочив на коня, он воскликнул: "Клянусь,
Меня средь лесов и полей
Ничто не удержит, пока не примчусь
К красавице милой моей".
Я не заставил ее повторять разрешение дважды и оценил строки, приведенные ею, уже по дороге в Дин.
Старая леди Аллардайс гуляла по саду одна, в высоком чепце, опираясь на черную, отделанную серебром трость. Когда я спешился и подошел к ней с почтительным поклоном, она вдруг покраснела и высоко вскинула голову, как мне показалось, с величием настоящей императрицы.
- Что привело вас к моему скромному порогу? - воскликнула она тонким голосом, слегка в нос. - Я бессильна его защитить. Все мужчины из моей семьи умерли и лежат, в земле. У меня нет ни сына, ни мужа, который встал бы у моей двери. Всякий бродяга может дернуть меня за бороду, и самое ужасное, - добавила она словно бы про себя, - что у меня и вправду есть борода.
Я был рассержен таким приемом, а от последних ее слов, похожих на бред сумасшедшей, едва не лишился дара речи.
- Видимо, я имел несчастье чем-то навлечь на себя ваше неудовольствие, сударыня, - сказал я. - И все же я беру на себя смелость спросить, где мисс Драммонд.
Она бросила на меня испепеляющий взгляд, плотно сжав губы, так что вокруг них разбежались десятка два морщинок; рука, сжимавшая трость, дрожала.
- Да это верх наглости! - вскричала она. - Ты спрашиваешь о ней у меня? Господи, если б я сама знала!
- Так ее здесь нет? - воскликнул я.
Она вскинула голову и стала наступать на меня с такими криками, что я в растерянности попятился.
- Лгун разнесчастный! - вопила она. - Как? Ты еще меня про нее спрашиваешь? Да она в тюрьме, куда ты сам ее упек! Вот и весь сказ! Как на грех ты подвернулся, ничтожество этакое! Трусливый негодяй, да будь у меня в семье хоть один мужчина, я велела бы ему лупить тебя до тех пор, покуда ты не взвоешь!
Видя, что неистовство ее растет, я счел за лучшее более там не задерживаться. Когда я пошел к коновязи, она даже последовала за мной; и не стыжусь признаться, что я ускакал, едва успев вдеть одну ногу в стремя и ловя на ходу второе.
Я не знал, где еще искать Катриону, и мне не оставалось ничего иного, как вернуться в дом генерального прокурора. Меня радушно приняли четыре женщины, которые теперь собрались все вместе и потребовали, чтобы я рассказал им новости о Престонгрэндже и все сплетни с Запада, что продолжалось довольно долго и было для меня весьма утомительно; тем временем молодая особа, с которой я так жаждал опять остаться наедине, насмешливо поглядывала на меня и словно наслаждалась моим нетерпением. Наконец, после того, как я вынужден был откушать с ними и уже готов был молить ее тетушку о разрешении поговорить с мисс Грант, она подошла к нотной папке и, выбрав какой-то лист, запела в верхнем ключе: "Кто не слушает совета, остается без ответа". Однако после этого она сменила гнев на милость и под каким-то предлогом увела меня в отцовскую библиотеку. Надо сказать, что она была изысканно одета и ослепительно красива.
- Ну, мистер Дэвид, садитесь, и давайте поговорим с глазу на глаз. Мне многое нужно вам сказать, и, кроме того, должна признаться, в свое время я не оценила по достоинству ваш вкус.
- В каком смысле, мисс Грант? - спросил я. - Кажется, я всегда оказывал вам должное уважение.
- Готова поручиться за вас, мистер Дэвид, - сказала она. - Ваше уважение как к самому себе, так и к вашим смиренным ближним, всегда, к счастью, было выше всяких похвал. Но это между прочим. Вы получили мою записку? - спросила она.
- Я взял на себя смелость предположить, что эта записка от вас, сказал я. - Вы были так добры, что вспомнили обо мне.
- Наверное, вы очень удивились, - сказала она. - Но не станем забегать вперед. Надеюсь, вы не забыли тот день, когда согласились сопровождать трех прескучных девиц в Хоуп-Парк? Тем менее причин для забывчивости у меня самой, потому что вы любезно преподали мне начала латинской грамматики, что оставило неизгладимый след в моей благодарной душе.
- Боюсь, что я показался вам несносным буквоедом, - сказал я, смущенный этим воспоминанием. - Но прошу вас принять во внимание, что я совсем не привык к дамскому обществу.
- А я еще меньше - к латинской грамматике, - заметила она. - Но как же это вы осмелились покинуть своих подопечных? "И он швырнул ее за борт, малютку Энни!" - пропела она. - И малютке Энни с двумя сестрами пришлось тащиться домой одним, как несчастным, покинутым гусыням. Насколько мне известно, вы отправились к моему папеньке, где проявили необычайную воинственность, а потом канули неведомо куда, взяв курс, как выяснилось, на скалу Басе, и на уме у вас были не красотки, а дикие птицы.
Так она подшучивала надо мною, но взгляд у нее был приветливый, и это давало мне надежду на лучшее.
- Вам доставляет удовольствие меня мучить, - сказал я, - а ведь я так беспомощен. Умоляю вас о милосердии. Сейчас я хочу узнать только одно: что сталось с Катрионой?
- Вы так и зовете ее в глаза, мистер Бэлфур? - спросила она.
- Право, я и сам не знаю... - сказал я, запинаясь.
- Пожалуй, я не стала бы так называть ее в разговоре с посторонним человеком, - сказала мисс Грант. - Кстати, почему вы столь заинтересованы делами этой юной особы?
