Валерий Гитин - Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 2
КСТАТИ:
«Люди обычно высказывают весьма неосторожные пожелания и бывают особенно несчастны, когда их мечты сбываются».
Анатоль Франс
Эта причина посерьезнее.
Нелюдимый мальчик из бедной корсиканской семьи, воспринимавший французов лишь как чужаков-оккупантов, становится офицером французской армии и приходит к простому логическому выводу из своих сумбурных размышлений о выборе жизненного пути: если не можешь чему-то противостоять, нужно это «что-то» возглавить. Может быть, этот вывод и не был столь прямолинейно обозначен, но вся дальнейшая жизнь Наполеона была так или иначе посвящена реализации этой мысли.
Представитель порабощенных, он стал самым главным среди их поработителей.
Бедняк, зачастую питающийся лишь хлебом и водой, он стал повелителем богачей.
Нелюдим, он стал самой публичной личностью своей эпохи.
Девственник по необходимости, так как в юности контакты с проститутками были ему не по карману, а контакты с порядочными женщинами были вообще немыслимы из-за своей дороговизны, отсутствия соответствующего имиджа и присутствия страха перед неудачей, он стал кумиром тысяч и тысяч самых роскошных, самых недоступных красавиц.
Ведомый, он стал ведущим.
Безвестный, он стал знаменитым.
Совсем как в Библии: «И последние станут первыми…» Правда, стал-то он один, в данном случае, и это хорошо, потому что такого рода превращение должно быть сугубо индивидуальным. Толпа «первых» — это уже компетенция психиатра.
А еще он обладал харизмой огромной, немыслимой силы, и харизма эта проявилась не сразу, не вдруг, а именно тогда, когда пришло ее время, когда ее носитель должен был занять положение первого среди миллионов, а не среди девятого «б» класса…
Революцию он не принял, называя ее «разгулом самой гнусной черни», однако хорошо понимая, что с любой самой паршивой овцы всегда можно взять хотя бы шерсти клок, Наполеон начал искать способ получения этого клочка шерсти.
И судьба улыбнулась ему со всей благосклонностью.
Бонапарт. Этапы карьеры
Поздней осенью 1793 года происходит контрреволюционное восстание в Тулоне, поддержанное английским флотом. Революционная армия осаждает город с суши. Осада приобретает затяжной характер, окрашенный вопиющей бездарностью революционных военачальников-выдвиженцев. Почти случайно оказавшийся в расположении войск двадцатичетырехлетний артиллерийский капитан Наполеон Бонапарт просит разрешения командования изложить свой план штурма Тулона. Командование милостиво разрешает, а затем ради эксперимента (чем черт не шутит?) позволяет этому молодому наглецу сделать то, что он задумал. В результате — Тулон взят, а английский флот, сильно потрепанный огнем орудий, столь умело расставленных Бонапартом, ушел подальше от берегов Франции.
После это блистательной и совершенно неожиданной победы революционное правительство присваивает Наполеону чин бригадного генерала.
Вот и первый клок…
Его вызывают в Париж и предлагают возглавить пехотную бригаду, направляемую в мятежную Вандею. Наполеон отказывается от предложения, мотивируя свой отказ тем, что ему как артиллеристу не пристало служить в пехоте. Думается, что дело было в другом: Наполеон понимал, что революция рано или поздно пройдет, как болезнь, и скорее рано, чем поздно, а вот участие в кровавой карательной акции в Вандее — это пятно, которое никогда не смыть, так что пусть уж граждане революционеры сами…
Его отказ повлек за собой отставку. И вот почти два года он слоняется по Парижу в поисках случайного заработка, пока случайно не попадается на глаза Баррасу…
И как раз вовремя, потому что в начале октября (вандемьера) 1795 года власть термидорианцев оказалась под угрозой ликвидации, когда Париж в очередной раз стал ареной противостояния разъяренных толп и государственной машины. В данном случае это был мятеж роялистов, которые, как и буржуа в 1789-м, не погнушались запрячь в свою карету массу люмпенов, которой в принципе все равно, за кого или против кого выступать, лишь бы сокрушить, разгромить, свергнуть… И вот термидорианский Конвент превратился в символ такого же характера, как не так уж давно — Бастилия. Толпы были многочисленны и довольно сносно вооружены стрелковым оружием. Они готовятся к штурму здания Конвента…
Баррас призывает Наполеона Бонапарта и задает ему прямой вопрос: «Можете ли вы что-то сделать в этой ситуации?»
«Могу», — отвечает тот.
И вот в ночь с 12 на 13 вандемьера, вернее, перед рассветом, к зданию Конвента свозятся артиллерийские орудия, и когда утром около 25 тысяч остервенелых люмпенов двинулись на штурм, по ним почти в упор ударила артиллерия, причем картечью…
Это был полный разгром. Восставшие бежали кто куда, спасаясь от огненной лавины, которая обращала в кровавое месиво многие сотни людей.
Вот тогда-то и родился знаменитый наполеоновский рецепт обращения с агрессивной толпой: «Расстрелять первые пять сотен, а остальные разбегутся сами».
За успешное применение этого рецепта Наполеон Бонапарт становится командующим парижским гарнизоном, любимцем главного директора страны Барраса и вообще, как говорится, не последним лицом в государстве.
Эта метаморфоза имела своим последствием знакомство Наполеона с Жозефиной Богарне (1763—1814), вдовой казненного генерала-якобинца, светской красавицей, к тому же креолкой, что очень импонировало темпераментному южанину, не избалованному женской лаской.
Она была на шесть лет старше его, обворожительная, загадочная, слегка надменная, к тому же виконтесса, что имело особое значение для Наполеона, хоть и пообтесавшегося в Париже, но продолжавшего быть чужаком-провинциалом, скрывавшего свои комплексы за напускной развязностью.
Жозефина тогда была любовницей Барраса. Собственно, учитывая характер и наклонности, слово «любовница» не соответствует истинному положению вещей, скорее — «сексуальный станок», да и то не постоянный, а по вызову, когда возникает должное настроение.
Она познакомилась с Бонапартом, конечно же, с ведома, если не по прямому указанию Барраса, который был заинтересован в молодом, предприимчивом и честолюбивом генерале, для которого в то время обладание такой женщиной, как Жозефина, было поистине пределом сексуальных мечтаний. Это был верный способ набросить узду на диковатого жеребца.
Но Баррас просчитался, делая ставку исключительно на сексуальное порабощение корсиканца. Да, это, несомненно, имело место, но привело к неожиданному повороту событий: они поженились. Они образовали таким образом союз, сила которого отныне подпитывалась совокупной волей к жизненному успеху, совокупной жаждой власти и совокупной неразборчивостью в средствах достижения своих целей. Как говаривал новый муж Жозефины: «Нет путей к победе, есть только победа». Не ново, но убедительно.
КСТАТИ:
«Проповедовать мораль легко, обосновать ее трудно».
Артур Шопенгауэр
Это уж точно.
Правда, боеспособность этого союза в немалой мере страдала из-за того, что Жозефина была прежде всего «машиной любви», а потом уже союзницей, «спутницей жизни» и т.п. Но и это не такой уж был бы порок, если бы не крайняя сексуальная разнузданность, присущая, как отмечали современники, скорее «туземной черной женщине», чем представительнице высшего света Франции.
Казалось, это о ней написал маркиз де Сад одну из своих иронических сентенций: «В каком бы состоянии ни пребывала самка, будь она девушкой, замужней или вдовой, она не должна иметь иной цели, иного занятия, иного желания, кроме траха с утра до вечера».
При этом она была весьма честолюбива, и это положительно влияло на ее неугомонного супруга, подстегивая сексуальную привязанность, которая, в свою очередь, стимулировала желание бросить к ее стройным ногам весь мир…
А через два дня после их свадьбы, 2 марта 1796 года, Наполеон отправился в поход, получивший у историков название Итальянского.
Официальной целью этого похода было блокирование действий держав антифранцузской коалиции, но в действительности речь шла о захвате Италии, которая уж очень, до неприличия плохо лежала.
И она была захвачена после разгрома на ее территории австрийских войск, выступавших от имени коалиции, а также военного контингента Сардинского королевства, которое в итоге подписало договор о своем вассальном подчинении Франции.
Да что там Сардинское королевство, когда Римский Папа Пий VI (1775—1799 гг.), ярый враг и французской революции, и лично «этого чудовища» Бонапарта, союзник Австрии и коалиции, после позорнейшего разгрома своих войск униженно просил мира на любых условиях, какие только угодно будет выдвинуть победителю! Папе пришлось купить мир за весьма значительную часть своих владений, а также за 30 миллионов золотых франков и лучшие картины из музейных фондов.
