Владимир Крючков - Личное дело
Когда-то примерно столько же приходилось на долю Советского Союза, а сейчас наша доля составляет всего несколько процентов от мировой торговли!
Спрашивается, ради чего же все это было сделано? Мы что — помогли тем странам, которые борются за свое национальное, политическое, экономическое освобождение? За свою политическую независимость? За то, чтобы проводить самостоятельный курс? Или в мире стало меньше оружия? Конечно, нет!
Я не знаю, есть ли еще такой министр иностранных дел, такое государство, которое могло бы похвалиться такими «победами», одержанными на всех фронтах внешней политики за небывало короткий срок. Думаю, что политологи, историки, экономисты будут поражаться тому, что произошло с нами за годы так называемой перестройки, и особенно в последней фазе ее развития. Их усилия помогут найти разгадку феномена, а следовательно, и ответ на этот вопрос. Уверен, что ответ на него потрясет мир. Он покажет, как предавались интересы нашего Отечества, как мы отказывались от своих ценностей, которыми имели все основания гордиться. Мы сами себе копали глубокую яму, из которой так нелегко нам будет выбраться.
В то же самое время был взят крен в сторону поиска (любой ценой!) новых друзей в лице США, развитых капиталистических стран Европы, Японии. Мы явно обгоняли события, забегали вперед, стали называть наши отношения кое с какими государствами партнерскими, а то и дружественными, иногда даже союзническими, невзирая на реальное положение вещей и реакцию в тех или иных странах.
Некоторые наши деятели пустились в самое настоящее состязание — кто кого переплюнет. Ничего, кроме улыбок, на Западе это не вызывало. Мы же спешили подтянуть свои отношения с этими странами до обозначенного на словах уровня — опять-таки путем уступок, лести и откровенного самоуничижения. Важнейший показатель нерезультативности такой политики заключался в отсутствии прогресса в торгово-экономических отношениях: развивать их с нами никто не торопился.
Уже после своей отставки в 1991 году Шеварднадзе зашел ко мне, чтобы объяснить подлинные мотивы ухода с поста министра иностранных дел. Он считал наши отношения достаточно тесными и полагал, что я должен был услышать от него некоторые откровения.
Я с готовностью встретился с ним. Он признал, что переживает по поводу своей отставки, но другого выхода для себя не видит. Оценив обстановку в стране как критическую и логически допуская возможность прихода жесткой власти, Шеварднадзе выразил надежду, что его шаг заставит Горбачева все-таки решиться пойти на меры, соответствующие условиям. Какие меры и против кого, не пояснил. Затем он коснулся, на его взгляд, деликатного аспекта вопроса, который был для него особенно мучительным.
Будучи министром иностранных дел, членом высшего руководства Союза, сетовал он, ему пришлось принимать непосредственное участие в реализации ряда непопулярных решений. Не стало содружества социалистических стран, выводятся из них наши войска, прекратила свое существование Германская Демократическая Республика. Вполне возможно, «придется решать территориальные вопросы с некоторыми соседними государствами». Его, как грузина, могут не понять, ему, мол, не жалко «российской» земли. «Словом, — заключил он, — лучше на этом посту держать русского».
Как к человеку, у меня не было оснований относиться к Шеварднадзе плохо. Тогда я допускал, что в своих побуждениях, возможно, он был искренен, стремился сделать как лучше. Но в эту последнюю встречу я говорил с другим Шеварднадзе, совсем не тем, что в начале 80-х годов в Тбилиси.
Прежний Шеварднадзе — это обычный партийный работник, каких сейчас часто средства массовой информации изображают в негативном плане, как консерваторов, демагогов. Но, вне всякого сомнения, то был способный человек, которому были присущи чувство нового и желание поиска.
Шеварднадзе в конце 1990 года — это совсем другая личность, он полностью переродился, не только пополнил, но и возглавил ряды радикальных, неуемных «демократов». Еще немного, подумал я, и он порвет с КПСС, активно включится в движение за новое «демократическое» общество, полностью поменяет своих друзей в стране и еще больше приобретет их за рубежом.
В Грузии времен Гамсахурдиа он был персоной нон грата, тогдашние власти республики обрушили на него сокрушительную критику. Для него, как любящего свой родной край грузина, это была огромная личная трагедия.
В своих оценках вовсе не хочу претендовать на роль судьи, на истину в последней инстанции. Эту роль выполнит история, собственно говоря, она уже делает это, потому что личная трагедия Шеварднадзе не закончена. Она уже имеет и еще будет иметь свое продолжение, причем затронет не только его лично, но и всю Грузию в целом.
Я отрицательно относился к Гамсахурдиа, считал его националистом, безудержно стремившимся реализовать свои иррациональные замыслы, не считаясь с тем, принесут они Грузии благо или нанесут ущерб. Гамсахурдиа был не способен реально оценить ситуацию в республике и вокруг нее. Он бил своих политических противников, провозглашал лозунги, выдвигал цели, совершенно не задумываясь об их реальности. Он не мог мыслить масштабно, категориями взаимозависимого и взаимосвязанного мира.
Для характеристики Гамсахурдиа следует сослаться на некоторые его высказывания. В октябре 1989 года он во время беседы с московскими представителями, по словам одного участника встречи, так изложил свои взгляды: «В настоящее время в Грузии имеет место ренессанс гуманистических и патриотических идеалов меньшевизма, причем с опорой на самого радикального теоретика и практика перестройки А. Н. Яковлева». По мысли Гамсахурдиа, основная цель перестройки в Грузии — достижение политической независимости и установление несоциалистического социально-политического строя. Этот процесс должен был идти в два этапа: сначала — достижение экономического суверенитета, а затем — политического.
Рассказывая о планах достижения экономического суверенитета, Гамсахурдиа заметил, что это не его личная идея, а «часть западного плана помощи перестройке в СССР». О втором этапе он сказал, что те консультации, которые давал А. Н. Яковлев своим доверенным людям из ЦК КП Грузии, касались в первую очередь преобразования Национал-Демократической партии Грузии в партию социал-демократической ориентации и превращения ее в основную политическую силу.
Гамсахурдиа признал, что на примере Грузии и Прибалтики он убедился, как целенаправленно работают сторонники радикального крыла перестройки в Политбюро — Яковлев и Шеварднадзе. Если Яковлев контактирует, например, в ЦК КП Грузии со своими доверенными лицами напрямую, то Шеварднадзе дает указания тем из членов руководства грузинской партии, кто настроен консервативно или прогорбачевски, и никогда не стал бы контактировать или сотрудничать с радикалами. Таким образом, и Шеварднадзе, и Яковлев, проводя общую политическую линию, заключал Гамсахурдиа, задействуют для ее реализации людей, имеющих сильно различающиеся взгляды.
Когда в 1992 году Шеварднадзе решил вернуться в Грузию, он был, в общем, неплохо встречен, пожалуй, большей частью населения республики. Но ни мира, ни успокоения в Грузию Шеварднадзе не принес.
Конфронтация была продолжена, открывался один фронт за другим. Люди и группы лиц с другими политическими оттенками немедленно подверглись преследованию. Его обещания ничего хорошего для Грузии не принесли, Грузия продолжала катиться вниз, в пропасть. В результате ее народ оказался в исключительно тяжелом, плачевном состоянии: голод, разруха, кровь, жертвы, изгои, похищения женщин, детей, стариков и бесконечные военные конфликты, войны, войны.
Представители одной национальности сводили свои исторические счеты с другой. Жертвы оправдывались действиями другой стороны, а то и вовсе мотивировались высшими национальными интересами.
Внешняя политика Грузии отличается крайностями, непоследовательностью, отсутствием всякого реального учета действительности.
Ничего не получалось у Шеварднадзе на Западе, а ведь он рассчитывал, что его личные связи помогут решить многое. Какой грубый просчет! Какая наивность! Таким людям нет места в большой политике, поскольку они не имеют чувства реальности и не понимают, что сугубо личные отношения в большой политике играют невероятно малую роль.
Помню, в свое время на мой вопрос, может ли Грузия прожить без России, Шеварднадзе ответил, что вполне, но не больше десяти дней, после этого Грузия просто начнет погибать. И все же, на словах понимая ситуацию, Шеварднадзе тем не менее довел дело до разрыва связей между Грузией и Россией, отчего пострадала, конечно, и Россия, но в меньшей мере, а грузинский народ оказался в нищете, голоде, в ужасных страданиях.
Несчастье Грузии — тоже следствие той большой беды, которая обрушилась на бывший Советский Союз. Каждый может спросить себя, зачем нужно было разрушать государство? Зачем нужно было всем нам разбегаться в разные стороны? Безответственными заявлениями провоцировать межнациональные конфликты, гражданские войны то в одном, то в другом регионе нашей страны? Зачем испытывать судьбу, сворачивать с того пути, по которому наши народы шли веками и добивались многого?
