Михаил Постников - Критическое исследование хронологии древнего мира. Библия. Том 2
Здесь под «словом» и «светом» явно имеется в виду Иисус. Представление об Иисусе как о бестелесном Слове — это уже весьма поздняя идеология, для возникновения которой необходимо полное забвение чисто человеческих черт Спасителя. Автор евангелия Иоанн говорит всегда об «ученике, которого любил Иисус», ни в коем случае не отождествляя себя с этим любимым учеником (которым, как мы уже знаем, был Иоанн Златоуст, первый пророк). Можно только догадываться, что автор евангелия считает себя с этим Иоанном в каком–то мистическом родстве, быть может, веря, что душа Златоуста переселилась в него и диктует ему его произведения. В связи с этим очень любопытен следующий фрагмент: «Петр же, обратившись, видит идущего за ним (т.е. за Иисусом после его воскресения. — Авт.) ученика, которого любил Иисус и который на вечери, преклонившись к груди его, сказал: Господи! кто предаст Тебя? Его увидев, Петр говорит Иисусу: Господи! а он что? Иисус говорит ему: если Я хочу, чтобы он пребывал, пока прийду… И пронеслось это слово между братиями, что ученик тот не умрет. Но Иисус не сказал ему, что не умрет, но: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду (возродившись в Иоанна–евангелиста. — Авт.) что тебе до того? Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие; и мы знаем, что истинно свидетельство его» (Иоанн, XXI, 20—24). Кто этот «мы», который знает, что истинно свидетельство автора этой книги? Скорее всего, это и есть сам автор, который в этой фразе отделяется от самого себя и считает свою книгу за текст, таинственно продиктованный ему непосредственным учеником Иисуса.
Кандидата в авторы этого евангелия не приходится долго искать. Это должен быть крупный ученый–теолог, который не мог не оставить заметного следа в идеологической истории своего времени, даже после насильственного перемещения в I век н.э. И действительно, в VIII веке мы находим в «Житиях» замечательную личность, удивительно подходящую на роль автора поэтическо–мистической биографии Иисуса. Это знаменитый средневековый писатель ИОАНН ДАМАСКИН, умерший в 776 г. н.э. Его биография под углом совпадения ее с биографией Иоанна–евангелиста подробно проанализирована Морозовым (см. [1], стр. 493—502). Мы этот анализ изложим лишь вкратце. Всюду в дальнейшем в кавычках цитаты из «Житий Святых» в передаче Морозова.
В детстве Иоанн Дамаскин поражал окружающих своими успехами в изучении риторики, философии, «тонкостей грамматики, диалектики, философии, арифметики… Иоанн, как орел, парящий по воздуху, постигал все…» Эти слова «Житий» удивительно сопрягаются с тем, что общепризнанным небесным символом евангелиста Иоанна является орел (как правило, всегда рисуемый на иконах за его плечом).
«Жития» далее сообщают, что Иоанн Дамаскин и его учитель Кузьма «не преминули они увидеть и тайны астрономии, и тайны богословия. Они были совершенные в премудрости духовной, особенно Иоанн, который превзошел своего учителя и стал таким великим богословом, каким и обнаруживают его написанные им боговдохновенные книги». Тут тоже стоит заметить, что Иоанн–евангелист считается, согласно церковной традиции, выдающимся богословом и прямо так называется: Иоанн Богослов.
Литературная деятельность доставила Иоанну большую славу, но в то же время и большие неприятности. «Жития» рассказывают, что за какое–то свое писание, приписанное потом Льву Исаврянину, ему отрубили правую руку, которая, правда, вскоре чудесным образом восстановилась. Учитывая, что это единственное чудо в большой, весьма подробной и достаточно реалистичной биографии Иоанна, можно думать, что «отсекание руки» является метафорой; реально же от Иоанна было оторвано какое–то близкое ему сочинение. В качестве дополнительного наказания Иоанн был отдан в услужение безграмотному монаху, причем ему было категорически запрещено что–либо писать. Однако скоро к этому монаху явилась Богородица и сказала: «Зачем заградил ты родник, могущий источать сладкую и изобильную воду? Оставь течь источник, который напоит всю вселенную. Пусть превзойдет он песни Моисея и ликования Марии! Бесполезные Орфеевы песнопения будут ничто против него. Он напишет догматы православной веры, сердце его отрыгнет благое слово и изречет пречуднейшие дела Царя». Упоминание в этом контексте о царе является прямым указанием на Великого Царя–Иисуса. Здесь Иоанн Дамаскин прямо называется евангелистом. Когда же перепуганный монах отпустил Иоанна на волю тот сказал: «Отверзи твои уста. Да привлечешь Дух, который ты принял своим сердцем. Да возглаголют твои уста премудрость, которой ты научился своим богомышлением. Взойди на высокий Синай боговидения и откровения божественных тайн и пиши благовествование Иерусалиму, ибо преславное было мне сказание о тебе богоматерь…» Это напутствие замечательно тем, что «евангелие» в точности и есть «благовествованне». Скажем, в русской православной церкви евангелия официально так и называются «святыми благовествованнями».
В связи с материалом следующего § 6 весьма интересно также, что автор «Житий» ставит в один ряд «песни Моисея», «ликования Марии» (?!) и «Орфеевы песнопения».
Конечно, хотелось бы более непосредственных указаний на тождество Иоанна Дамаскина и Иоанна–евангелиста. Но не надо забывать, что когда церковь отнесла Иисуса в первый век, она одновременно постаралась уничтожить в биографиях истинных авторов евангелий все следы этого авторства. Поэтому могли остаться лишь косвенные свидетельства и, в лучшем случае, не замеченные редакторами оговорки.
По совокупности всех обстоятельств можно с определенной уверенностью считать Иоанна Дамаскина автором четвертого евангелия.
Евангелист Матфей
В противоположность предыдущим евангелистам, мы не имеем для Матфея ни одного одноименного с ним святого за все время христианства, что с теологической точки зрения совершенно непонятно. Как мог самый подробный из четырех канонических евангелистов, не прославить своего имени хотя бы в одном греческом «святом» подвижнике? А ведь его литературный коллега Лука прославляется в семи, Марк в двенадцати, а Иоанн даже в 63–х одноименных с ним святых. Согласно учению церкви святой, в честь которого окрещен младенец, является его пожизненным покровителем. Поэтому чем авторитетнее святой, тем больше людей, а значит и святых, носят его имя. Почему же евангелист Матфей является исключением?
Мы уже знаем подобные исключения: ими являются искусственные имена пророков (см. гл. 9, § 5). Поэтому невольно встает вопрос, а не связано ли отсутствие святых «Матфеев» с тем, что слово «Матфей» также является не именем, а искусственным образованием?
Чтобы ответить на этот вопрос, мы обратим внимание, что имя «Матфей» по–еврейски значит «Божий Дар» и, следовательно, равнозначно с греческим именем «Феодор». Замечательно, что святых Феодоров необыкновенно много — 30 (в численности они уступают только святым Иоаннам). Это вполне соответствует выдающейся роли, которую среди синоптических евангелий играет евангелие Матфея. Не является ли поэтому «Матфей» лишь псевдонимом какого–то «Феодора» — человека, подходящего на роль евангелиста? Оказывается, что такой святой есть и притом только один! Им является знаменитый ФЕОДОР СТУДИТ (759—826 гг.). В изложении его биографии будем следовать, как всегда, Морозову (см. [1], стр. 503— 512). В кавычках — цитаты из жития Феодора в передаче Морозова.
Феодор Студит родился в Константинополе и получил хорошее книжное образование. Его отец был очень благочестив, и когда Феодор был еще очень молод, раздал все свое имущество и ушел в монастырь. «Феодор же, выучившийся к тому времени всей эллинской премудрости, стал совершенным ритором и философом, и в спорах с возникавшими тогда при Константине Копрониме иконоборцами никто никогда не мог его переговорить». Вскоре Феодор Студит с единомышленниками создает монастырь во имя Иоанна Богослова, в котором Феодор принял пострижение в монахи и подвизался больше всех других. Все удивлялись, как человек, получивший такое книжное воспитание, «сам колол дрова, таскал камни, носил воду и был слугою всем». Здесь любопытно, что Феодор организует монастырь в честь Иоанна Богослова вскоре после смерти Иоанна Дамаскина (умершего в 776 г.), вероятного автора евангелия от Иоанна; это очень похоже на преемственность: подражая Иоанну Дамаскину, Матфей–Феодор вполне мог переработать евангелия Марка Афинского и Иоанна уже для своих, новых для его времени целей.
Феодор был известен своей огромной работоспособностью; он, знал наизусть большинство текстов Ветхого Завета, но более всего он изучал жизнь Василия Великого (очень знаменательное обстоятельство!).
Константинопольский патриарх Тарасий сделал Феодора иеромонахом и дал ему большую власть. «Многие иноки роптали на него за строгость и неуступчивость, но он не обращал на них никакого внимания и этим всех привел к повиновению себе и к духовным подвигам». Когда Ирина, вдова Льва, была свергнута с престола своим сыном Константином, тот захотел удалить в монастырь свою жену Марию и взять другую — Феодотию. Это было совершено против воли многих церковных авторитетов и, в частности, Феодора Студита, который даже отлучил Константина от церкви. Новая царица «послала Феодору много злата, чтоб он благословил их брак, но Феодор не принял ее даров». Сам Константин якобы явился в монастырь, но его не впустили по приказу Феодора. Взбешенный Константин приказал взять монастырь штурмом и Феодор с 11 главными сподвижниками был сослан в Солунь. Однако в результате дворцовых интриг Константин был вскоре убит, и воцарившаяся вновь Ирина «вызвала Феодора в Царьград и почтила великими почестями». Эта история ярко характеризует Феодора как фанатика и изувера. После возвращения Феодор не успокоился, а, напротив, он и его монахи «с чрезвычайным пылом и крайне непреклонно поддерживали притязания церкви… Правительство вынуждено было с ними бороться…» ([30], стр. 65). В своем монастыре Феодор установил строжайшую дисциплину, безжалостно карал за малейшие нарушения устава.
