Егор Иванов - Честь и долг (Вместе с Россией - 3)
Впервые Алексею удалось так зримо увидеть закулисную историю того, что рядилось перед ним в тогу истинного патриотизма и любви к Отечеству. Он понял, что питерские рабочие и солдаты самоотверженно боролись против царской монархии за свободу, за землю для крестьян, за мир, против империалистской войны. В то время как англо-французский капитал в интересах продолжения и усиления этой бойни ковал дворцовые интриги, устраивал заговор с гвардейскими офицерами, подстрекал и обнадеживал Гучковых и Милюковых, подстраивал совсем готовое новое правительство, которое и захватило власть после первых же ударов пролетарской борьбы, нанесенных царизму.
У Соколова словно открывались глаза, когда он читал Ленина. Никогда еще так ясно он не понимал окружающий его мир, как теперь, когда он читал письмо к человеческому разуму, пришедшее из далека. Из захолустного и провинциального швейцарского городишки, каких десятки Соколов повидал за свои командировки. И гордость за то, что человек, написавший столь нужное ему сейчас письмо, тоже русский, тоже патриот своей родины и своего народа, желающий переделать мир так, чтобы он стал местом жизни счастливых и свободных людей, овладела Алексеем.
Соколов долго сидел, переваривая прочитанное. Потом аккуратно вырезал оба отрывка из газеты, скрепил их и спрятал в свой сейф. Он решил непременно перечитать их еще раз и при случае отправить в Петроград, домой. Настя, конечно, могла прочитать "Письма из далека" и без него, но теперь ему очень хотелось обсудить с ней некоторые строки...
Далеко за полночь вышел он из здания бывшей гимназии и решил пройти до гостиницы "Бристоль" пешком. На несколько секунд он замешкался на крыльце, застегивая верхнюю пуговицу бекеши. Вдруг от дровяного сарая грянул выстрел, и пуля сбила с него фуражку. Алексей упал с крыльца в тень, словно подкошенный пулей, и постарался приземлиться так, чтобы можно было достать браунинг. Услышав выстрел, показался часовой. Из подъезда выскочил военный жандарм внутренней охраны штаба. Они все смотрели в сторону дровяного сарая, выходившего задней стеной во двор дома на соседней улице. В ночной тишине за сараем послышался лошадиный всхрап, затем стук копыт рванувшегося с места наметом коня.
- Ушел! - с сожалением плюнул под ноги жандарм.
Алексей встал из-за крыльца, поднял фуражку с простреленной тульей, отряхнул ее от снега, надел.
- Хороший стрелок! - спокойно сказал он. - С семидесяти сажен попасть в фуражку - это высокий класс...
- А говорили недавно в контрразведке, что всех немецких шпионов в городе повыловили!.. - с упреком сказал жандарм в чей-то адрес. - Рапорт писать, ваше превосходительство?..
- Доложи коменданту штаба на словах о происшествии... - приказал Соколов. Он положил браунинг во внутренний карман бекеши и вышел на улицу. Хотя и центральная, она была полупуста. Часовой удивленно посмотрел вслед генералу: надо же! Только что стреляли в него, а он без охраны, даже без адъютанта или ординарца пошел себе в темень спокойно, словно к теще на блины...
Алексей действительно не ощущал опасности. Его захватили совершенно иные чувства. Он только что прикоснулся к огромному и величественному миру революции. Она наполнила собой все его сознание. И когда комок свинца, пробив фуражку, толкнул его воздушной волной, страха за жизнь не появилось. Однако через несколько минут на ночной улице холодный разум подсказал, что могут быть и другие стрелки.
"Жаль, что теперь не погуляешь один поздним вечером... - подумал Соколов. - Все-таки они не оставили меня в покое... А я-то думал, что события в Петрограде отвлекли от моей скромной персоны внимание господ заговорщиков, но, видимо, я чем-то им крупно досадил..."
65. Треллеборг - Стокгольм, март - апрель 1917 года
Около трех часов дня паром отвалил от пристани. С его палуб никто не махал шляпами и платочками остающимся на причале.
Большой любитель пешей ходьбы, Владимир Ильич с удовольствием использовал длинные верхние палубы для разминки после трехсуточного сидения в тесном вагоне. До шведского порта было четыре часа пути.
Легкое недоумение возникло, когда помощник капитана стал раздавать пассажирам обширные опросные листы. "Что за этим кроется? - невольно задумались эмигранты. - Может быть, неприятности на шведском берегу?" Беспокойство усилилось, когда капитан подошел к группе эмигрантов и спросил, кто из них Ульянов?
Владимир Ильич решительно выступил вперед:
- Я Ульянов. Что вас интересует?
Оказалось, что это Ганецкий, устав от ожиданий в шведском порту Треллеборге, получил разрешение администрации порта на запрос радиограммой капитана о том, есть ли на судне Ульянов и сколько с ним взрослых и детей?
Через двадцать минут в Треллеборг ушла радиограмма: "Господин Ульянов приветствует господина Ганецкого и просит его заготовить билеты". Далее сообщалось, сколько мужчин, женщин и детей в группе эмигрантов отправится из Треллеборга через Мальме в Стокгольм.
В начинающихся сумерках холодного вечера 30 марта (12 апреля) "Дроттнинг Виктория" дала приветственный гудок, разворачиваясь, чтобы кормой пришвартоваться подле мола к паромному причалу. На верхней палубе замер в ожидании высокий, в мешковатом пальто и без шапки Фриц Платтен. Он высматривал тех, кто должен был встречать эмигрантов в Швеции. Ждали, кроме Ганецкого, еще двух-трех шведских товарищей из левой социал-демократии. Но на пристани, кроме солдата и нескольких таможенных служащих, стояли всего два человека в цивильных платьях. Увидев Платтена и эмигрантов, эти двое дружно замахали руками. Эмигранты ответили тем же.
Наконец медленно движущаяся громадина мягко ткнулась в свое гнездо; откинут борт, и сходни легли на берег.
Сначала в объятиях эмигрантов оказался Яков Ганецкий, затем - шведский товарищ Отто Гримлюнд. Оказалось, что депутат Фредерик Стрем не смог дождаться в Треллеборге прихода парома, отбыл на важное совещание в Стокгольм и оставил вместо себя молодого газетчика и лидера молодежной организации левой социал-демократии на юге Швеции Отто Гримлюнда. Это был дородный, красивый, с крупными чертами лица молодой швед. Он с особенным восторгом смотрел на Ленина. Ведь несколько дней тому назад, 6 апреля, на первой странице популярной социал-демократической газеты Швеции "Политикен" был помещен портрет Владимира Ильича и статья о нем Вацлава Воровского.
"Ленин, портрет которого помещен выше, один из самых замечательных вождей русской социал-демократии, - писалось в статье. - Он вырос из массового движения русского пролетариата и рос вместе с ним; вся его жизнь, его мысли и деятельность неразрывно связаны с судьбами рабочего класса, для него была лишь одна цель - социализм, лишь одно средство - классовая борьба, лишь одна опара - революционный международный пролетариат..."
Не только Гримлюнд и Ганецкий ждали с нетерпением. Чиновники таможни поддались на уговоры Ганецкого и согласились пропустить русских эмигрантов без таможенного досмотра, лишь бы им показали Владимира Ленина. Ганецкий выполнил свое обещание. Подойдя к таможенникам, он указал им на энергичного человека среднего роста, с веселыми глазами, блистающими из-под полей потертой фетровой шляпы, в черном пальто с бархатным воротником, в грубых горных ботинках. Шведы и сами уже обратили внимание на этого человека. Он привлекал к себе внимание, будто от него исходила особая сила.
Группа эмигрантов в сопровождении Ганецкого и Гримлюнда дошли до маленького вокзального здания из красного кирпича со стрельчатой башенкой на углу. Здесь уже стоял под парами паровоз и состав из четырех вагонов. Один из них и заняли эмигранты. В купе к Ленину сел Ганецкий. Владимир Ильич сразу же стал атаковать его вопросами о положении в России, о свежих новостях, о делах большевиков, оставшихся пока в Скандинавии для связи с рабочими партиями Европы. Но путь до Мальме, где предстояла пересадка на стокгольмский поезд, короток, всего полчаса. Ганецкий не успел ответить и на половину вопросов, как вагон остановился у перрона вокзала в Мальме.
66. Мальме - Стокгольм, начало апреля 1917 года
Мальме - большой портовый и промышленный город, широко раскинувшийся на южном побережье Швеции. Здесь много высоких добротных домов, оживленные улицы центра, каналы, мосты... Неподалеку от вокзала, в пяти минутах хода роскошная гостиница "Савой". Заранее Отто Гримлюнд заказал ужин на всю группу. Усталые от четырехдневного путешествия, проголодавшиеся эмигранты с удовольствием поглощали шведские сморгосы - закуски на бутербродах. Кто-то из них бросает замечание: "Теперь я верю, что в России революция, раз эмигрантов можно так угощать..."
После ужина надо было спешить на вокзал, ибо поезд отходит в 22. 20. Спальный вагон заранее заказан Ганецким. Едва разместились в нем, как поезд тронулся.
Отдельное купе заняли Владимир Ильич, Надежда Константиновна, Платтен, Ганецкий, Гримлюнд. Никто здесь в эту ночь не спал. Сначала Ленин рассказывал о трудностях переезда, потом красочно описывал, как ехали через Германию и как немецкий социал-шовинист Вильгельм Янсон, деятель германского профсоюзного движения, пытался на одной из станций проникнуть в вагон с эмигрантами, чтобы поговорить с Лениным, и как был изгнан из него Платтеном...
