Сергей Соловьев - История России с древнейших времен. Том 4. От Княжения Василия Дмитриевича Донского до кончины великого князя Василия Васильевича Темного. 1389-1462 гг.
Но хотя это большее огрубение в нравах очень заметно в описываемое время, однако историк не имеет права делать уже слишком резкого различия между нравами описываемого времени и нравами предшествовавшей эпохи в пользу последней. Мы уже имели случай заметить, что увещание Мономаха детям не убивать ни правого, ни виноватого нисколько не служит доказательством, чтоб подобных убийств не было в его время; мы сомневаемся, чтоб торжественная смертная казнь была установлена Димитрием Донским, ибо не знаем, как Андрей Боголюбский казнил Кучковича. Говорят, что от времен Василия Ярославича до Иоанна Калиты отечество наше походило более на темный лес, нежели на государство: сила казалась правом; кто мог, грабил, не только чужие, но и свои; не было безопасности ни в пути, ни дома; татьба сделалась общею язвою собственности. В доказательство этих слов приводят одно известие летописи, что Иоанн Калита прославился уменьшением разбойников и воров. Хотя в источниках можно отыскать и более указаний относительно разбоев; однако, с одной стороны, мы не скажем, чтоб в приведенной картине краски не были слитком ярки, а с другой стороны, нет основания предполагать, чтоб прежде было много лучше и чтоб в других соседних христианских странах в описываемое время было также много лучше; в последнем усомнится всякий, кто, например, сравнит известия о разбоях в польских владениях во время Казимира Ягайловича. Говорят: легкие денежные пени могли некогда удерживать наших предков от воровства; но в XIV веке воров клеймили и вешали, причем спрашивают: был ли действителен стыд гражданский там, где человек с клеймом вора оставался в обществе? Но мы в свою очередь спросим: был ли действителен стыд гражданский там, где вор, отделавшись легкою пенею, без клейма оставался в обществе? К описываемому же времени относят появление телесных наказаний; но мы уже в Русской Правде встретили известие о муках или телесных истязаниях, которым виновный подвергался по приказанию княжескому; телесные наказания существовали везде в средние века, но были ограничены известными отношениями сословными; у нас же вследствие известных причин такие сословные отношения не выработались, откуда и произошло безразличие касательно телесных наказаний. Но если мы не можем допустить излишней яркости некоторых красок в картине нравов и резкости в противоположении нравов описываемого времени нравам предшествовавшей эпохи, то, с другой стороны, мы видели в описываемое время причины, которые должны были вредно действовать на нравственность народную, изменять ее не к лучшему.
В примерах жестокости наказаний нет недостатка в источниках; советники молодого князя Василия Александровича подверглись жестоким наказаниям: у одних нос и уши обрезали, у других глаза выкололи, руки отсекли.
Под 1442 годом летописец упоминает, что каких-то Колударова и Режского кнутом били; это известие вставлено в рассказ о войне великого князя Василия с Шемякою, и потому можно думать, что преступление этих людей состояло в доброжелательстве последнему. Под 1444 годом говорится, что князь Иван Андреевич можайский схватил Андрея Димитриевича Мамона и вместе с женою сжег в Можайске; после мы узнаем, что эти люди были обвинены в еретичестве. Старое суеверие, привычка обвинять ведьм в общественных бедствиях сохранялись: псковичи во время язвы сожгли 12 ведьм. Когда в 1462 году схвачены были дружинники серпуховского князя Василия Ярославича, задумавшие было освободить своего господаря, то Василий Темный велел их казнить – бить кнутом, отсекать руки, резать носы, а некоторым отсечь головы. Относительно нравов служебных встречаем известие, что Вятка не была взята по вине воеводы Перфушкова, который благоприятствовал вятчанам за посулы. Соблазнительная история о поясе, который был подменен на княжеской свадьбе первым вельможею, не может дать выгодного понятия о тогдашней нравственности. Вспомним и о страшном поступке последнего смоленского князя, Юрия. Лишенный волости, он жил в Торжке в качестве наместника великокняжеского. Здесь же нашел приют изгнанный с ним вместе князь Семен Мстиславич вяземский. Юрий влюбился в жену Вяземского Ульяну и, не находя в ней взаимности, убил ее мужа, чтоб воспользоваться беззащитным состоянием жены; но Ульяна схватила нож; не попавши в горло насильнику, ранила его в руку и бросилась бежать; но Юрий догнал ее на дворе, изрубил мечом и велел бросить в реку. Но, к чести тогдашнего общества, мы должны привести слова летописца: «И бысть ему в грех и в студ велик и с того побеже к Орде, не терпя горького своего безвременья, срама и бесчестия». Юрий умер в Рязанской земле, где жил у пустынника Петра, плачась о грехах своих. Мы видели, что митрополиты обратили внимание на нравственную порчу в Новгороде и Пскове, вооружились против буйства, сквернословия, разводов, суеверий, клятвопреступлений. Летописец новгородский особенно упрекает своих сограждан за грабежи на пожарах: от лютого пожара, бывшего в 1267 году, многие разбогатели; описывая пожар 1293 года, летописец говорит: «Злые люди пали на грабеж; что было в церквах, все разграбили, у св. Иоанна сторожа убили над имением»; подобное же известие встречаем под 1311 годом, потом под 1340 и 1342. Летописец сильно жалуется также на дурное состояние правосудия в Новгороде под 1446 годом. «В то время, – говорит он, – не было в Новгороде правды и правого суда, встали ябедники, изнарядили четы, обеты и крестные целования на неправды, начали грабить по селам, волостям и по городу, и были мы в поругание соседям нашим, сущим окрест нас; были по волости изъезды великие и боры частые, крик, рыдание, вопль и клятва от всех людей на старейшин наших и на город наш, потому что не было в нас милости и суда правого».
Страсть к вину в сильной степени выказывается в некоторых известиях, как, например, в известии об осаде Москвы Тохтамышем; в описании похода Василия Темного против дяди, Юрия, сказано, что великий князь взял с собою из Москвы купцов и других людей, которые были пьяны и везли с собою мед, чтобы еще пить. Ссоры, драки, убийства и всякого рода преступления по-прежнему всего чаще происходили на пьяных пирах; в 1453 году великий князь Василий Васильевич писал своим посельским и приказникам: «Говорил мне отец мой Иона митрополит, что ваши люди ездят в митрополичьи села по праздникам, по пирам и по братчинам незваные и на этих пирах происходят душегубства, воровства и других лихих дел много. И я, князь великий, дал митрополиту грамоту, что в его села по праздникам, пирам и братчинам никому незваным не ездить». Чем далее к северо-востоку, тем нравы были грубее: из послания митрополита Ионы к вятскому духовенству узнаем, что в Вятке некоторые брали по пяти, шести, семи и даже по десяти жен, а священники их благословляли и приношения от них принимали в церковь; некоторые жили с женами вовсе без венчания, иные, постригшись в монахи, расстригались и женились.
Мы видели, что митрополит уговаривал новгородцев воздерживаться от суеверий; в 1357 году они утвердились между собою крестным целованием, чтоб играния бесовского не любить и бочек не бить. Но борьбы, кончавшиеся иногда убийством, продолжались повсюду: так, в 1390 году в Коломне на игрушке был убит Осей, сын кормильца, или дядьки, великого князя Василия Димитриевича.
Невыгодное мнение о безопасности общественной мы получаем из летописных известий об ушкуйничестве; известий о разбоях, производимых не в столь обширных размерах, мы не находим в летописях, но находим в житиях святых. Относительно состояния общества любопытны приведенные нами выше известия – о судьбе митрополичьего десятильника, погибшего в Вышгороде, и о Луке Можайском, который, разбогатев, не сдерживался уже ничем при удовлетворении своих желаний.
Грубость нравов и приведенные причины этой грубости должны были задержать также и литературное развитие. Мы не встречаем нигде известий об образованности князей и вельмож: о Димитрии Донском прямо говорится, что он не был хорошо изучен книгами; о Василии Темном говорится, что он был ни книжен, ни грамотен, учились по-прежнему у лиц духовного звания; так, в житии св. Ионы новгородского говорится, что он учился у дьякона со множеством других детей. Хотя Исидор и отзывался о русских епископах, что они некнижны, однако мы должны принимать этот отзыв относительно: грамотность сохранялась в сословии духовном; книги не могли утратить своего значения как вместилища религиозных сокровищ; учение книжное не могло не оставаться желанною целию для лучших людей, как сообщавшее им познание вещей божественных, дававшее средства к религиозному совершенствованию. Книга, следовательно, продолжала считаться сокровищем; во время Тохтамышевой осады в Москву со всех сторон снесено было множество книг; книги усердно переписывались иноками, переводились с греческого, составлялись сборники; вместе с книгами духовного содержания переписывались и летописи; не одно врожденное человеку любопытство и уважение к делам предков давали значение летописям; они употреблялись как доказательства в княжеских спорах: мы видели, что князь Юрий Димитриевич доказывал права свои на старшинство летописями. Обычай записывать современные события также не прекратился; известия о событиях важных, возбуждавших особенное внимание и сочувствие, записывались с разными прибавками молвы стоустой, украшались по мере сил и знаний.
