Людмила Морозова - Великие и неизвестные женщины Древней Руси
В предании несомненно сообщалось, что знатная и образованная княжна-монахиня занималась обучением молодых девушек, не только постригшихся в монастырь, но и обычных горожанок, живших поблизости. Ведь в то время учебные заведения существовали только при церквях и монастырях. Со временем слава о ее учености распространилась по всей округе, и к ней стали приходить за знаниями самые различные люди. Это прославило не только саму Евфросинию, но и Ризоположенский монастырь. Правда, несколько веков эта обитель была очень небогатой. Первый каменный собор появился в ней только в ХVI в.
Из преданий Григорий мог узнать, что Феодулия-Евфросиния обладала даром предвидения и часто видела вещие сны. Благодаря этому она заранее узнала о нападении на Суздаль полчищ Батыя, предупредила об опасности монахинь и научала, как поступить, чтобы спасти свою жизнь.
Интересно отметить, что Григорий трактовал нашествие монголо-татар как Божье наказание за людские грехи, прежде всего князей, которые все время ссорились и враждовали друг с другом и поэтому не смогли оказать сопротивление противникам. В итоге почти без боев и Владимир, и Суздаль были захвачены «иноплеменниками», разорены и сожжены, а жители угнаны в рабство. Спастись смогли только монахини Ризоположенского монастыря во главе с Евфросинией, поскольку они истово молились и просили у Бога защиты.[856] Кроме того, степняков могли напугать похожие на тени женщины, одетые в черное. Да и грабить в убогих кельях было нечего.
При описании нашествия Батыя Григорий пользовался каким-то письменным источником. Поэтому он правильно датировал захват Владимира и Суздаля в 1238 г. Однако битву князей с Батыем на р. Сити он неправильно отнес к следующему 1239 г.[857] На самом деле она была в том же 1238 г., 4 марта. Эти факты содержатся в Лаврентьевской летописи, которой у Григория не было.[858]
Источником сведений о битве на р. Сити у автора «Жития», видимо, была какая-то краткая повесть об этом событии. Поэтому в «Житии» правильно сообщено, что великий князь Владимирский Юрий Константинович был убит в ходе сражения, а ростовский князь Василько Константинович был сначала только ранен. Но потом за отказ сотрудничать с захватчиками он был казнен. Григорий, наверное, не слишком хорошо ориентировался в родственных связях владимирских князей, поэтому назвал Василько «братаничем» Юрия, в то время как на самом деле он был его племянником, сыном старшего брата Юрия, Константина.[859]
Плохо зная историю, Григорий представил ростовского князя Бориса предателем, сразу же перешедшим на сторону Батыя. За это тот якобы пощадил и не разграбил г. Ростов. К тому же, по его мнению, во время нашествия великим князем был Александр Ярославич, находившийся в Новгороде. Пример предателя Бориса Ростовского оказался настолько заразительным, что ему стали следовать и другие князья и вместо борьбы с захватчиками вступили с ними в сговор и получили назад свои вотчины.[860]
На самом деле, во время нашествия Батыя Борису, сыну Василько Константиновича, было только 7 лет. Никаких самостоятельных шагов в отношении хана он, конечно, предпринимать не мог. Великим князем Владимирским был Юрий Всеволодович, а после его смерти – брат Ярослав Всеволодович. Именно он признал себя улусником Батыя и получил от него ярлык на великое княжение. После этого за ярлыками на княжение стали ездить и другие князья. Отрицательное отношение Григория к Борису Ростовскому, видимо, возникло под влиянием «Сказания об убиении в орде Михаила Черниговского и боярина Федора», поскольку в этом произведении Борис уговаривал своего деда Михаила Черниговского притворно предать веру и выполнить ханскую волю.[861]
К этому можно добавить, что в Лаврентьевской летописи отмечалось, что Ростов не был сожжен и разграблен монголо-татарами только потому, что мать Бориса, княгиня Мария Михайловна, дала огромный выкуп за город.
Александр Ярославич, прозванный Невским, стал великим князем только в 1252 г., когда Михаила Черниговского уже не было в живых. Все это опять же свидетельствует о плохом знании монахом Григорием истории своего родного края, путался он и в хронологии и родственных связях.
Главным источником сведений о гибели в Орде Михаила Черниговского в «Житии Евфросинии Суздальской» является «Сказание» об этом князе и его боярине. Поэтому на это указывает целый ряд совпадающих деталей: Михаил правил в Киеве, когда к нему прибыли послы от Батыя; не желая слушать льстивые словеса, он их убил и бежал в Венгрию с «домашними своими»; через некоторое время он вернулся на родину и там узнал, что для получения права княжить он обязан поехать в ставку хана и там поклониться языческим идолам и святыням.[862]
В повествование «Сказания» монах Григорий вставил отрывок из письма, которое Евфросиния якобы написала отцу. В нем она заклинала отца не предавать Христову веру и принять за нее мученическую смерть.[863]
На самом деле суздальская монахиня вряд ли вообще могла узнать о происходящем в ставке Батыя в Сарае. Еще более маловероятно, что она отправила туда свое послание, ведь регулярного почтового сообщения в то время не было и никакой посыльный не отважился бы ехать в Орду по просьбе монахини.
Более реальным представляется, что все наставления дочери Михаил Всеволодович получил во время личной встречи с ней. Ведь его путь в ставку Батыя наверняка проходил через Ростово-Суздальскую землю, поскольку главным его провожатым стал внук Борис Ростовский, уже получивший ярлык на свое княжение.
Можно предположить, что Борис пытался уговорить деда подчиниться воле Батыя, поскольку он завоевал их землю и вправе распоряжаться ею по своему усмотрению. Евфросиния же, наоборот, убеждала отца не склонять голову перед захватчиками и твердо стоять за свою веру и убеждения. Ведь мученическим подвигом он мог показать пример другим князьям и поднять их на борьбу за свободу своей земли, своей родины. В ханской ставке слова дочери, вероятно, настолько оказались памятными и убедительными, что Михаил Всеволодович решил не покоряться ханской воле и не предавать свою веру, выражая почтение языческим богам и идолам. За это по приказу Батыя он был убит с особой жестокостью.
Следует отметить, что Михаил Черниговский был не единственным русским князем, сложившим свою голову в Золотой Орде. Раньше него в 1245 г. там был убит другой черниговский князь – Андрей Мстиславич.[864] В 1246 г. в ставке хана Угэдея был отравлен великий князь Ярослав Всеволодович.[865] В 1270 г. был замучен рязанский князь Роман Ольгович, в 1272 – Ярослав Ярославич и т. д.[866] Список этот можно было бы продолжить, однако именно Михаил Всеволодович и его боярин Федор первыми стали почитаться как святые мученики. Сначала это делалось только в Ростовском княжестве, благодаря усилиям его дочери княгини Марии и внукам. На их средства был построен храм, составлен текст службы и проложного «Жития». Потом было написано более пространное «Слово», вероятно, при участии суздальской монахини Евфросинии.[867] Данный вывод напрашивается из того, что в «Слове» резко осужден Борис Ростовский, пытавшийся убедить деда не противиться ханской воле и считавший, что любой проступок против веры мог быть потом отмолен. Естественно, что ростовская княгиня Мария не стала бы в негативном виде представлять собственного сына, тетка же могла это сделать, полагая, что отец погиб из-за неправильного поведения племянника в Орде. «Никто из русских князей не должен был во всем подчиняться ханской воле», – возможно, так думала Евфросиния, свято соблюдавшая Божьи заповеди.
Можно предположить, что Батый подвергал суровым испытаниям не всех князей, а только тех, кто не сразу ему покорился. Михаил Черниговский, как известно, сначала расправился с ханскими послами в Киеве, бежал в Венгрию, там женил сына на дочери венгерского короля, воевавшего с монголо-татарами. Потом он поехал к польскому королю, также вступившему в борьбу с Батыем. Только когда князь понял, что сопротивление бесполезно, он вернулся на родину и при ходатайстве внука, пользовавшегося покровительством хана, решил получить ярлык на свои прежние владения. Зная о поступках Михаила, Батый не был склонен ему верить, поэтому и подверг всяческим испытаниям: заставлял пройти через огонь, поклониться языческим идолам, в том числе и изваянию Чингисхана. Для православного человека все это означало отречение от христианской веры. Естественно, что Михаил Всеволодович не захотел стать предателем по отношению к вере предков и заслужить презрение со стороны современников, в первую очередь – старшей дочери. Поэтому он последовал ее совету и принял мученическую смерть.
