Сергей Нефедов - История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции
«Европейский комитет» пытался распространить свою деятельность также и на Россию. Дж. Мадзини предлагал А. И. Герцену войти в состав руководителей комитета и взять на себя организацию революционной деятельности в России – однако Герцен отказался, объяснив, что за ним не стоит никакой революционной организации. В то время Герцен был эмигрантом-одиночкой, одним из участников дискуссий в «Центре связей». По своим идейным взглядам Герцен был радикалом и сторонником учения Сен-Симона. Еще до отъезда за границу, в Москве Герцен познакомился с прусским экономистом бароном Гакстгаузеном, который обратил его внимание на схожесть русской общины с теми коммунами-ассоциациями, которые пропагандируются европейскими социалистами. Эта мысль стала основой созданной Герценом концепции «русского социализма»: самоуправляемая, скрепленная совместным владением землей и духом коллективизма русская община есть та база, на которой может быть построено новое социалистическое общество. Поэтому главное, как полагал Герцен, – это освобождение общин из-под власти помещиков.[1119]
В Лондоне Герцен близко сошелся с членами «Европейского комитета», в том числе с Дж. Мадзини (которого он считал «величайшим политическим человеком»), а также с Р. Оуэном и с некоторыми видными радикалами. По примеру Дж. Мадзини Герцен пытался создать инфраструктуру «революции извне» и наладить в Лондоне выпуск пропагандистской литературы, которую доставляли бы в Россию по конспиративным каналам. В год начала Крымской войны Герцен открыл «Вольную русскую типографию» и стал выпускать листовки, призывающие крестьян не поставлять рекрутов и не платить налоги, а ополченцев – обращать оружие против царя. Листовки отправляли на театр военных действий, а также распространяли среди русских пленных; эта деятельность Герцена, несомненно, осуществлялась при поддержке английского правительства. Известно, что некоторые члены правительства и парламентарии оказывали содействие Герцену, в частности, в организации доставки его печатной продукции в Россию.[1120]
Крымская война была первым военным столкновением России с новой промышленной цивилизацией Запада. В глазах новой Европы Россия представляла собой оплот старого мира; она считалась мощнейшим государством континента: миллионная русская армия превосходила объединенные армии ее соседей. Техническое превосходство Англии и Франции долгое время не находило должного отражения в военной сфере, и в Европе сохранялся миф о могуществе России. Однако в середине XIX века – незадолго до начала войны – положение резко изменилось: промышленная цивилизация достигла решающего превосходства в военной технике. На морях появились линейные корабли-пароходы, намного превосходившие своими боевыми качествами парусные суда. Усовершенствование металлургического процесса позволило получать ствольную сталь и в массовых масштабах наладить производство нарезных ружей (штуцеров). Новые штуцеры стреляли расширяющейся пулей Минье, благодаря чему их было легко заряжать и их скорострельность не уступала скорострельности гладкоствольных ружей. В 1853 году на вооружение английской армии был принят капсульный штуцер «Энфилд» с прицельной дальностью 1300 шагов; большое количество штуцеров имелось и во французской армии. Между тем вооружение русских войск оставалось практически таким же, что и во времена Наполеона; гладкоствольные ружья русских солдат стреляли лишь на 350 шагов.[1121] Страны, запаздывавшие с модернизацией, оказались перед лицом превосходящей военной мощи; новая промышленная цивилизация готовилась перейти к широкомасштабной военной экспансии. Как это уже бывало не раз, военно-технические достижения должны были вызвать волну завоеваний.
5.5. Крымская война и первые реформы
В сентябре 1854 года англо-французские войска высадились в Крыму и вскоре встретились с русской армией в сражении на реке Альме. Пехота союзников издали расстреливала русских солдат, и, несмотря на отчаянные штыковые атаки, сражение закончилось поражением русских войск. «Грозная атака наших батальонов, – вспоминал участник битвы, – эта стальная движущаяся масса храбрецов… каждый раз была неожиданно встречаема убийственным батальным огнем…»[1122] Русский парусный флот не мог даже вступить в сражение с паровыми кораблями противника и был затоплен в севастопольской бухте. Эти два события как громом поразили русское общество: факт технической отсталости предстал во всей наготе. «Верный народ тебя призывает! – писал М. Н. Погодин Николаю I. – От безбрежной лести отврати свое ухо и выслушай горькую правду… Освободи от излишнего стеснения печать… дай средства нам научиться лить такие же пушки, штуцеры и пули, какими бьют теперь враги наших милых детей… мы отстали во всех сознаниях…»[1123]
Война является достаточно обычным проявлением исторического процесса, служа проверкой крепости связей в структуре «государство – элита – народ», и согласно демографически-структурной теории, может вызвать брейкдаун. Представляется важным рассмотреть, каков мог быть механизм этого брейкдауна в российских условиях.
Во время Крымской войны Россия была спасена от полного разгрома тем обстоятельством, что война имела локальный характер – она велась ограниченными силами на ограниченном театре боевых действий. Тем не менее к началу 1856 года страна находилась в преддверии социально-экономического кризиса.[1124] Как утверждалось в записке, составленной генералом Д. А. Милютиным для Государственного совета, промышленность была не в состоянии снабдить армию необходимым количеством военного снаряжения и боеприпасов. Из 1 млн. ружей, имевшихся в арсеналах к началу войны, в 1856 году осталось только 90 тыс.; еще хуже обстояло дело с порохом и снарядами. Таким образом, первая из порожденных войной проблем имела военно-промышленный характер: страна была не в состоянии обеспечить армию оружием. Это означало, что в случае продолжения войны полное поражение было неизбежным, а военное поражение было чревато утратой авторитета монархии и политическими потрясениями.
Вторая проблема была финансовая. В 1854–1855 годах на войну было истрачено 500 млн. руб. что было равно сумме трехлетнего дохода; в 1856 году дефицит бюджета достиг 300 млн. руб. Правительство финансировало войну, заимствуя средства из хранящихся в государственных банках частных капиталов, в результате внутренний долг вырос с 400 до 525 млн. рублей серебром, а внешний долг с 300 до 430 млн. рублей. Как отмечалось выше, средства, хранившиеся в государственных банках, принадлежали, в основном, дворянству, то есть государство обращалось к финансовой поддержке элиты. Это была ненадежная поддержка, средства банков в любой момент могли быть востребованы вкладчиками, и государственным банкам грозил крах (что и произошло после войны). Однако средств все равно не хватало, и главным способом финансирования военных расходов была эмиссия бумажных денег. Сумма кредитных билетов, находившихся в обращении возросла за 1853–1856 годы с 311 до 735 млн. руб. В результате этой эмиссии стал невозможен свободный размен билетов на серебро и курс рубля упал до 75 % номинала; цена ржи на Черноземье увеличилась почти в 2 раза, в стране началась мощная инфляция, которая при продолжении военных действий грозила развалом экономики [1125].
Третья проблема – степень надежности армии. За время войны было призвано 800–900 тысяч рекрутов, примерно десятая часть взрослого мужского населения. Взятие крепостного в рекруты означало его освобождение, и рекрутские наборы вызывали недовольство помещиков. Правительство пыталось решить проблему путем призыва крестьян в ополчение; ополченцы должны были после войны вернуться к своим помещикам. Но призыв в ополчение спровоцировал массовые крестьянские волнения: весной и летом 1854 года десятки тысяч крестьян самовольно двинулись на призывные пункты, требуя, чтобы их записали в ополчение или в казаки и дали свободу. В 10 губерниях произошли массовые беспорядки, для усмирения которых пришлось использовать войска. Весной и летом 1855 года такие же волнения имели место в 6 губерниях. В южных уездах крестьянское движение приняло иной характер: крестьяне, собираясь огромными толпами, двигались в Крым, где, по слухам, «англо-французы дали волю».[1126] После окончания войны вернувшиеся домой ополченцы, так же как в 1815 году, отказывались повиноваться помещикам и «увлекали к тому крестьян». Массовые волнения происходили в нескольких губерниях, в Калужской губернии в августе 1856 года имело место восстание 726-й дружины ополченцев, воспротивившейся роспуску по домам и возвращению к помещикам.[1127] Война снова возбудила страх перед восстанием крестьян в тылу русской армии, страх взрыва «порохового погреба под государством». «При современном состоянии крепостного сословия, – писал Ю. Ф. Самарин, – ничтожный беспорядок может также легко перейти в бунт, а бунт развиться до всеобщего восстания».[1128]
