Казимир Валишевский - «ПЕТР ВЕЛИКИЙ, Историческое исследование
встречавшихся, насколько известно, в истории человечества: четырнадцать застенков были устроены в Преображенском и работали денно и нощно со всей обстановкой геенны обыкновенной и необыкновенной, вплоть до костров, над которыми должны были корчиться тела пытаемых. Один из них был подвергнут пытке семь раз и получил девяносто девять ударов кнутом, хотя довольно пятнадцати, чтобы убить человека. Подполковник Корпаков ножом перерезал себе горло, чтобы положить конец мучениям, но ему удалось только ранить себя, и допрос продолжался. Женщины - жены, сестры или родственницы стрельцов, служанки или приближенные Софьи - также подвергались допросу. Одна из них родила во время пыток. Добивались главным образом сведений относительно участия царевны и се сестер в подготовлении мятежного движения. Петр убежден был в их виновности, но он хотел доказательств, а допрос их не дапал. «Они могут умереть за нас», - наивно пишет одна из царевен, говоря о несколь-: ких служанках, которых ожидали пытки, но на молчание которых она рассчитывала. Один стрелец был поднят на дыбу, получил тридцать ударов кнутом, медленно поджаривался на огне и все-таки не проронил ни слова. Если удавалось вырвать -полупризнание или смутное указание, то едва пытаемый успевал перевести дух, как возвращался к своим первоначальным показаниям или снова замыкался ь прежнем молчании. И Софья, допрошенная и подвергнутая, как говорят, пытке самим Петром, осталась непоколебимой в своем отрицании. Ее младшая сестра Мария созналась лишь в том, что уведомила бывшую правительницу о скором приближении стрельцов и их желании видеть восстановление се власти.
В этом отношении допрос не дал никаких результатов. Текст весьма компрометирующего письма, будто бы посланного Софьей стрельцам, по признанию его издателя, вообще хорошо осведомленного, является просто документом, составленным из отрывков признаний, добытых в застенке, бессвязных и, вероятно, затем опровергнутых. В заключении в Новодевичьем монастыре за царевной был учрежден строгий надзор; отряд в сто человек охранял монастырь. Однако она имела возможность поддерживать сношения с внешним миром, вести ежедневную переписку с двором, остальными царевнами, всеми своими друзьями. Она могла даже продолжать в широких размерах гостеприимство; ей ежедневно отпускалось двором десять стерлядей, две щуки, два бочонка икры, два бочонка сельдей, печенье, ореховое масло, ведро меда,
ведро мартовского пива, четыре ведра пива обыкновенного, всевозможные яства и напитки с добавлением в праздничные дни бочонков анисовой водки и бочек водки обыкновенной. Ромодановский разрешил сестрам прибавлять к тому лакомства, постоянная присылка которых, как надо полагать, содействовала обмену тайной перепиской. Что касается приверженцев бывшей правительницы, они всегда имели свободный доступ в монастырь в толпе нищих и нищенок, составлявших в Москве привилегированную касту. В известное время года крупные обители принимали и давали кров ежедневно целым их сотням, причем вдовы стрельцов составляли значительную долю и занимали первое место среди этого бродячего населения, укрывавшего обыкновенно в своей среде недовольных. Движение пропаганды в пользу бывшей правительницы безусловно возникло при содействии этих посредников. Стрельчиха Офимка Кондратьева, вдова после трех стрельцов, между прочим, принимала в том деятельное участие. Но не было обнаружено никакого заговора в буквальном смысле этого слова.
Розыск ничего не подтвердил, он только раздражил склонность к насилию молодого царя, закалил его бесчувственность. Петр сам присутствовал при допросах и пытках, наслаждался, как утверждали многие, прикосновением к истерзанному телу, видом длительных агоний, страданий и смерти. Мы такого мнения не разделяем; скорее мы приписываем это любопытству человека, жаждавшего ощущений и неукоснительно стремившегося все видеть, до всего касаться самому, причем, конечно, его душа ожесточалась и воображение распалялось среди этой оргии верховного правосудия. По окончании розыска ему потребовались бесчисленные казни, головы, падавшие в кучу иод топором палача, леса виселиц, гекатомбы человеческих жизней…
30 сентября 1698 года первая партия из двухсот осужденных была выслана на место казни. Пятерым отрубили головы по дороге, перед домом царя, в Преображенском, и Петр сам исполнял обязанность палача. Факт этот подтверждается многочисленными свидетелями, признан мнением современников и допускается большинством историков. Сам Лейбниц, так расположенный к русскому государю, возмущается и негодует по этому поводу. И Петр не довольствовался тем, что сам рубил головы, он требовал того же от окружающих. Голицын оказался очень неловким, и его жертвам приходилось долго страдать; Меншиков и Ромодановский проявляли больше ист кусства. Только иностранцы, Лефорт и Бломберг, - последний полковник Преображенского полка, - отказались от исполнения ужасной обязанности. В Москве, на Красной площади, куда осужденных привозили по двое в санях, с зажженными свечами в руках, их клали рядами по пятидесяти человек вдоль бревна, заменяющего плаху. 11 октября снова 144 казни, 12-го - 205; 13-го- 141; 17-го- 109; 18-го -65; 19-го - 106. Двести стрельцов были повешены под окнами Софьи, перед Новодевичьим монастырем, и трое из них держали в руках прошения, обращенные к царевне, Сама она отделалась сравнительно дешево: лишенная титула, до сих пор за ней сохранявшегося, заключенная в узкую келью, она превратилась отныне в монахиню Сусанну. Ее сестру Марию постигла та же участь в Успенском монастыре, в теперешней Владимирской губернии, где она, царевнй, приняла имя Маргариты. Обе умерли в монастыре, первая в 1704 году, вторая в 1707 году.
Другие розыски, сопровождавшиеся массовыми казнями, происходили одновременно в Азовс и разных местах государства, Это было поголовное истребление. Прекращенные на несколько недель вследствие пребывания Петра в Воронеже с ноября по декабрь, допросы и казни возобновились в самой Москве в январе 1699 года. Тысячами убирали трупы, загромождавшие площади, довольствуясь, впрочем, тем, что их отвозили на соседние поля, где они продолжали гнить на открытом воздухе, а топор палача снова работал. И в ограде, возвышающейся среди Красной площади, зловещего места казней в Москве, обыкновенно предназначенной для палача, но оказавшейся слишком тесной в данном случае, на Лобном месте, каменном помосте, окруженном деревянным забором, - отрубленные головы на пиках и виселицы, отягощенные человеческими телами, оставались до 1727 года.
Лобное место! Это место, орошенное кровью, имеет особенный характер, странную историю, с которой надо познакомиться, потому что ей объясняется, - не смеем сказать, оправдывается, - и эта кровавая оргия, в которой Петр сам хотел быть участником, и самое это участие, каким оно ни кажется неизвинительным. Происхождение названия точно не известно; по мнению некоторых, оно происходит от латинского корня lobmm - место возвышенное, по убеждению других, от русского слова «лоб», «голова», синоним Голгофы. Предание говорит также, что здесь был похоронен Адам, и вот выясняется своеобразное, причудливое смешение понятий и чувств, связанных в народном представлении с этим зловещим возвышением. Это место казней, но в то же время место святое. Помещенное, наподобие иерусалимского «литострота», перед одним из шести ворот, ведущих в Кремль, оно имело значение религиозное и национальное. Здесь сначала ставились мощи и образа, привозимые в Москву; здесь в торжественных случаях и в настоящее время происходит богослужение; отсюда патриарх раздавал благословения богомольцам; отсюда, наконец, читались важные указы и объявлялось народу о перемене царствования. Отсюда в 1550 году царь Грозный приносил всенародное покаяние и умолял о прощении. Лжедмитрий отсюда возвестил манифест о своем восшествии на престол, а через несколько месяцев здесь же был выставлен его труп с маской на лице и волынкой в руках на поругание толпы.
Таким образом, орудия казни и трупы казненных, вся гнетущая обстановка человеческого возмездия не имела здесь того, что в иных местах составляет предмет отвращения и ужаса; она сопряжена с наиболее торжественными проявлениями общественной жизни. Вследствие этого Петр, появлявшийся тут с топором в руках, не унижал величия своего сана и не совершал гнусного деяния, он лишь продолжал исполнять свою обязанность верховного судьи. При случае всякий мог быть палачом. Когда дело не терпело, по улицам собирали добавочных исполнителей кровавой обязанности, и находилось их сколько угодно. Петр мог сделаться палачом, не переставая быть царем, как он бывал барабанщиком или матросом. Он здесь работал собственноручно, как при оснастке своих кораблей. Никого это не оскорбляло, никем не ставилось ему в упрек. Скорее находили его за то достойным похвалы!
![Брюс Стерлинг - Глубинные течения [Океан инволюции]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
![Брюс Стерлинг - Глубинные течения [Океан инволюции]](/uploads/posts/books/118617/118617.jpg)