Михаил Ковалевский - Очерки по истории политических учреждений России
Разбогатев благодаря откупу татарской дани и быстрому увеличению числа своих подданных и плательщиков податей, московские князья вскоре нашли могущественного союзника в основателе великой Троице-Сергиевой лавры, расположенной близ Москвы. Ее первый настоятель, Сергий, советник Дмитрия Донского, этого народного героя первого победоносного сражения русских войск с магометанскими завоевателями, вскоре прослыл святым, и толпы народа стали ежегодно стекаться к его гробнице в Кафедральном соборе Троицка. Так как Киев, первая столица русского митрополита, непрерывно подвергался татарским набегам, то находившаяся подле него Печерская лавра начала терять свое прежнее значение в пользу Троицкой, основанной святым Сергием. Несколько позже эта лавра приобрела то же значение, какое до реформы имело для англичан Кентерберийское аббатство. Кроме окружавшего лавру высокого почитания, увеличению популярности московских правителей способствовал еще один фактор: Москва стала постоянной резиденцией главного представителя русской православной церкви. Киев не был для последнего достаточно безопасен и, после короткого пребывания во Владимире, он поселился в Москве в качестве могущественного союзника правившей там династии.
Вскоре митрополит стал законной опорой московских князей в их трудной задаче объединения Великороссии и поглощения как автономных городов-республик, Новгорода и Пскова, так и независимых княжеств — Тверского, Ростовского, Владимирского, Смоленского и т. д.
Внутренняя организация Московского княжества, а впоследствии Московского царства, была удивительно приспособлена к беспредельному расширению — так далеко, как была распространена русская речь и православная русская вера. Историки говорят о ней, то, как о системе поместья в увеличенных размерах, то, как о своего рода обширном военном лагере. И она, действительно, имела много общего с тем и другим, с тою лишь особенностью, что и поместье, и военный лагерь были открыты для всякого пришельца. Будь то авантюрист царской крови, русский, литовец или даже татарин, ищущий службы и земли, или свободный крестьянин, тоже желающий приобрести землю в потомственную аренду, с условием, чтобы известная часть необходимого для эксплуатации капитала была выдана ему собственником, — обе эти категории людей охотно принимались великим князем или землевладельческой аристократией. Ибо нарождающееся государство, более богатое землею, чем жителями, готово было обеспечить всякому пришельцу возможность получения ежегодного дохода путем обработки девственных полей и никем не занятых земель.
Военнослужащие, так называемые служилые люди, зачислялись в княжеское войско и их услуги оплачивались в форме военных бенефиций или пожалования земель, которые, не становясь собственностью военнослужащего, находились в его владении в течение его действительной службы.
Свободные земледельцы, известные под именем серебреников — указание на деньги (серебро), ссуженные им землевладельцем, — селились на необработанных полях, принадлежавших либо князю, либо какому-нибудь другому земельному собственнику. Они получали от землевладельца необходимое количество семян, скота и лесу, а иногда и денег, чтобы иметь возможность покрыть первые издержки по своему устройству на девственной почве. На таких условиях они соглашались служить в качестве солдат под начальством князя или кого-либо из его подчиненных и платить государственные налоги. Сверх того, с них взималась арендная плата натурой или деньгами, а во время жатвы они должны были бесплатно помогать холопам, жившим на усадебной земле и исполнявшим их обычные обязанности.
Кто знаком с экономической жизнью средневековых замков Англии, Франции или Германии, тот легко заметит сходство между этой помощью, оказывавшейся в известные дни в году свободными московскими арендаторами, и love boons англосаксонской эпохи, известным также на всем континенте Европы под латинским названием precariae autumnae. До такой степени верно, что юридические институты создаются не столько индивидуальным гением той или иной нации или расы, сколько потребностями самой жизни, что одни и те же институты могут встречаться у самых различных народов в различные века. Неудивительно поэтому, что в юридическом положении свободных арендаторов Московского государства, как и московских сельских рабов, встречаются, хотя здесь и речи не может быть о каком-либо прямом подражании, много черт общих с coloni и qlebae adscripti императорского Рима и с soemen и мужиками средневековой Англии времен Плантагенетов.
Тут же параллель можно было бы установить между земельными угодьями, которые жаловались московским князьям за военную службу и теми угодиями, весь доход с которых принадлежал англосаксонским thanes и позже рыцарям феодальной Англии. Общеизвестен тот факт, что во времена Веды вся обработанная земля настолько бесспорно считалась естественным достоянием военных людей, что англосаксонские короли вызывали упреки в нелепой щедрости за уступку монастырям земель, которые-де нужно было сохранить исключительно для вознаграждения за военную службу. Тот же взгляд неоднократно проявляется и в истории Европейского континента, например, когда сам Карл Мартель по тем же соображениям раздавал своим товарищам по оружию земли, уже находившиеся во владении церкви, или когда уже в XVI веке, в Москве, был возбужден вопрос, не следует ли конфисковать монастырские владения, «дабы земля из службы не выходила». Хотя московские военные бенефиции и отвечали потребности — оплачивать услуги, оказанные государству, раздачей земель — потребности, общей всем феодальным монархиям средних веков, — тем не менее русские историки неосновательно заявляют, что военные бенефиции Московской Руси являются учреждением исключительно местным. Факт тот, что до xv столетия нет и речи о русских князьях, оплачивающих военную службу иначе, чем раздачей денег или вещей, взятых в качестве добычи на войне, между тем как распределение военных поместий под названием iktaa было хорошо известно во всем магометанском мире, и особенно у татар, за целые века до появления подобной практики в Москве. Эти соображения приводят к выводу, что такого рода практика установилась в Москве и других русских княжествах в подражание татарским ханствам.
Широкое применение этой системы — раздачи служилым людям земельных бенефиций — естественно привлекало в Москву со всех концов России и из соседних стран, граничивших с нею на западе и на востоке, много военных авантюристов. Этим путем и вошли в состав русской земельной аристократии литовские князья из некогда царствовавшей династии Гедемина, как например Трубецкие и Голицыны. Наряду с ними главное ядро русского титулованного дворянства составили немецкие изгнанники — Толстые и Щербатовы, русские князья из присоединенных княжеств, члены правителей династии Рюрика: Курбские, Лобановы-Ростовские, Кропоткины и Горчаковы; финские и татарские начальники — Мещерские, Мордвиновы и Урусовы, не говоря уже о князьях Черкасских кавказского происхождения. Все эти фамилии поселились в xv и XVI веках на территории быстро разраставшегося княжества, рядом с потомками подвластных московским князьям феодалов; среди последних мы находим и род Романовых, к которому, как известно, принадлежит ныне царствующая династия. Таким образом, русская аристократия с самого начала составляла смесь элементов чрезвычайно разнородных, местных и пришлых, среди которых княжеские семьи вовсе не были более аристократического происхождения, чем нетитулированные дворяне, как например Романовы или Шереметевы. То обстоятельство, что Россия никогда не знала права первородства (майоратное право), за исключением периода с 1721 года до восшествия на престол Анны Иоанновны в 1730 году и что, следовательно, земельная собственность и титул передавались по наследству всем потомкам дворянской семьи, должно быть рассматриваемо как главная причина того, почему русская аристократия не только не расширяла своего влияния и богатства, но непрестанно теряла и то, и другое. И это верно по отношению к ней почти с самого начала поселения иностранных княжеских семей на территории Московского княжества или, точнее, с того момента, как это поселение из временного стало постоянным. Ибо не нужно забывать, что солдаты, искавшие службы и вознаграждения за нее землею, имели обыкновение менять своих нанимателей; они покидали князей, одного за другим, сообразно со своими выгодами и личными вкусами. Эта свобода перехода из одного подданства в другое была формально признана союзными договорами, время от времени заключавшимися между русскими князьями. «А вольным слугам меж нас вольным воля» — такова неизменная формула, подтверждающая в документах этого рода право переселения из одного княжества в другое.
