Павел Рейфман - Из истории русской, советской и постсоветской цензуры
Дело изменилось с 1762 г, после воцарения Екатерины II, благоволившей Миллеру, его журналу. Но вскоре последний прекратился. В начале 1765 г. Миллер назначен главным надзирателем Воспитательного Дома в Москве. Перед отъездом он выразил желание, чтобы журнал продолжался и без него, обещал целиком снабжать его материалами. Но Ломонсов такое предложение оспорил, вместо издания журнала предложил выпускать 4 раза в год сборник экономических и физических сочинений. Академия с ним согласилась. В итоге не осталось журнала, не появилось и сборника.
Подобным же образом Ломоносов относился к журналу «Трудолюбивая пчела» Сумарокова, единственному частному журналу. До 1759 г. Сумароков — наиболее деятельный сотрудник «Ежемесячных сочинений». Затем, после какой-то ссоры с Миллером, он подает заявление в канцелярию Академии о разрешении ему журнала; просит печатать его в академической типографии. Академическая канцелярия (Тауберт и Ломоносов) высказываются против: за Сумароковым есть еще долг академической типографии; кроме того Академии нет времени рассматривать его пьесы и стихи, а если в них «какая противность» окажется, «кто будет в ответе?» Но Разумовский разрешил и журнал, и печатанье его в академической типографии (Сумароков принадлежал к партии Разумовского, делавшей ставку на Екатерину, еще не императрицу, в противность партии Шувалова, фаворита Елизаветы, в которую входил и Ломоносов). «Трудолюбивая пчела» даже посвящена была великой княгине Екатерине Алексеевне, которая в немилости у Елизаветы. Это придавало журналу оппозиционный характер, делало его враждебным для всех сторонников Шувалова, для Ломоносова. Наблюдение за журналом поручили академику-астроному Никите Попову. И уже 22 апреля 1759 г. Сумароков жаловался в канцелярию Академии на цензора, обвиняя его в нетрезвой жизни и в придирках к журналу. Сумароков просит назначить нового цензора, на что Разумовский согласился. Цензорами стали два академика. Один из них, Котельников, тщетно просит уволить его от цензурных обязанностей (29).
Попов был назначен цензором, видимо, не без влияния Ломоносова. Когда наблюдающие за «Трудолюбивой пчелой» с майской книги 1759 г. сменились, в журнале стали появляться материалы, направленные против Ломоносова, которые, вероятно, Попов не пропускал. Выпады в адрес Ломоносова содержались в статье Тредьяковского «О мозаике» (Ломоносов — пайщик стекольного завода). Ломоносова высмеивала пародия Сумарокова «Вздорные оды». Печатались и иные материалы такого рода. Ломоносов обратился в Президиум Академии с просьбой о запрещении нападок на него. Он сам стал вмешиваться в цензуру содержания «Трудолюбивой пчелы», в дела журнала, помимо назначенных цензоров. По его распоряжению в типографии остановлено печатание «Вздорных од». Он жалуется Шувалову на статью «О мозаике». Сумароков, в свою очередь, обращается к Шувалову с жалобой на самозванное цензорство Ломоносова. Всё это происходит в 1759 г. В результате всех этих свар «Трудолюбивая пчела» просуществовала всего два года.
Некоторые итоги по периоду: первой половины ХVIII в.: вся печать находится в руках правительства. Казенно-официальный характер ее, при всех внутренних противоречиях. В обществе, если о нем можно говорить, отсутствуют не только оппозиционные, но и всякие самостоятельные мысли. Нет никакого противостояния правительству. Правительство — владелец всех типографий, заинтересовано в их работе. Частные типографии отсутствуют. Потребность в книгах невелика. Их покупают настолько плохо, что рассматривают предложение о насильственной продаже книг. Не возникает нужды в особом цензурном ведомстве. Надзор над духовными книгами осуществляет Синод (поручая цензуру книги тому или другому своему члену). Светские книги, периодические издания, кроме «Санкт Петербургских ведомостей», контролирует Академия. В редких случаях следуют доклады на высочайшее имя. Полный разнобой, хаос, отсутствие четких правил. Академия скорее не цензор, а коллективный редактор (исправляет сочинения, редактирует их). Нет особых карательных мер за погрешности печати. Взаимная цензура и взаимные обвинения.
Новый период начинается с царствования Екатерины II (1762–1796). Появление в какой-то степени независимой интеллигенции, самостоятельной критической мысли. Правительство вначале содействует и покровительствует этой силе, ориентирующейся на европейское развитие. Такая ориентировка характерна и для самой императрицы, а, следовательно, для правительства. Затем происходит довольно существенное изменение, в особенности во время и после событий французской революции. В годы правления Екатерины можно выделить два периода:1) первое десятилетие царствования, 2) последующие годы. Еще до Екатерины началась деятельность Академии, а с 1756 г. и университета, направленная на развитие в стране культуры. В Россию ввозилось большое количество иностранных книг просветительского толка. Ряд указов и распоряжений, поощряющих распространение подобной литературы. После вступления Екатерины на престол довольно продолжительное время (около 20 лет, особенно первые 9-10) более или менее сохраняются относительно печати прежние порядки (беспорядки), в целом благоприятные. Существует самый ничтожный контроль, почти фиктивный. Издается ряд журналов, связанных с Московским университетом, с деятельностью Хераскова и Богдановича. Принимаются меры поддержки типографий. Наряду с казенными типографиями появляются частные. 1 марта 1771 г. выходит Сенатский, высочайше утвержденный, указ: о разрешении иноземцу Иогану Михелю Гартунгу основать вольную типографию в Санкт-Петербурге, для печатания книг на всех иностранных языках (на российском не разрешается). Речь идет и о контроле за этими книгами, о предварительной цензуре их: «книги, кои не предосудительны ни Христианским законам, ни Правительству, инже добронравию» до печати «объявлять для свидетельства в Академию Наук», «что дозволено будет, то и печатать»; и на каждом экземпляре ставить, что печатанье в его типографии дозволяется. Разрешено печатать и объявления, но с дозволения полиции. В п. 3 специально оговорено, что нельзя печатать на русском языке, чтобы не подрывать дохода казенных типографий. На иностранных языках тоже не печатать без дозволения Академии Наук и ведомства полиции, «под опасением конфискации и лишения сего дозволения». Разрешено также лить шрифты, и иностранные, и русские, но продавать их позволяется только в казенные типографии, «а не кроме сих мест» (17). Эти права передаются и наследникам, что не препятствует появлению других приватных типографий; каждый имеет право просить об утверждении таких типографий, как та, которая разрешена Гартунгу. И опять напоминание, что нужно остерегаться печатать книги, где порицается Христианство, Правительство, добронравие. И новое добавление: о книгах должны знать не только Академия и Главного полицеймейстера Канцелярия, но и Военная, Адмиралтейская, Иностранная Коллегии, Московский университет, Главная таможенная Канцелярия, Сухопутный кадетский корпус, Канцелярия Главной Артиллерии и Фортификации (16–18).
Как видно из приведенного текста, дозволение не столь уж либерально. Книги ставятся под контроль не только непосредственно цензуры, но и множества административных инстанций. И всё же указ 1771 г. направлен на расширение книгопечатанья, на развитие просвещения.
Сенатский указ 22 августа 1776 г., аналогичный предыдущему, о дозволении книгопродавцам Вейтбрехту и Шнору печатать книги, не только иностранные, но и русские. И снова о том, что печатать можно только книги, «непредосудительные Православной церкви, правительству, добронравию». На каждом экземпляре должно быть указано, что напечатано именно у них. Печатаемые книги должны перечислятся в особом каталоге. Объявления разрешено печатать с дозволения полиции. Позволяется лить свободно и русские, и иностранные литеры, продавать их и в казенные, и в частные типографии, но русские литеры «ни под каким видом» не продавать «партикулярным людям». Запрещено перепечатывать напечатанные в других типографиях в России книги, русские и иностранные, без согласования с этими типографиями; то же относится к другим типографиям (им запрещено перепечатывать без согласования изданное Вейтбрехтом и Шнором). Последнее направлено в защиту типографской собственности, своеобразное С (copy-right). Вновь речь идет о наследникax, о праве печатать в других типографиях. «Особое надзирание» духовных книг поручено Синоду, светских — Академии Наук (т. е. указы идентичны, но с некоторыми разночтениями. Вводится и важное дополнение: действие последнего указа распространено и на русские книги).
Появляется ряд частных распоряжений и указов, ориентированных на указ 22 августа 1776 г. 17 октября 1776 выходит указ о дозволении епископу католической церкви Белорусской губернии употреблять в заведенной им типографии российские буквы. Но при этом не должно быть расхождений с печатаемыми в России книгами. Надзор за указом поручен генерал-губернатору. К указу прилагается копия разрешения Вейтбрехту — Шнору, чтобы действовать согласно ему (20–21). 8 апреля 1780 выходит еще один Сенатский указ: чтобы в ведомостях академии Наук и Московского университета печатать только те указы и постановления, которые предназначены для всенародного сведения (22). Указ явно направлен на ограничение информации, но общей установки на либерализацию цензурной практики он не нарушает. 31 мая 1780 г. Сенатский указ: о надзоре за печатаньем духовных книг. На основании мнения Синода. Приказано не печатать и не переводить такие книги без разрешения последнего. Из приложенной справки 1775 г. видно, что при всех казенных типографиях определены смотрители, которые должны наблюдать, «чтобы в печатаемых книгах и в прочих сочинениях ничего противного, а особливо закону, Правительству и благопристойности, не было», а все, что касается веры, Священного Писания пересматривали бы духовные персоны, с апробацией Синода, а в Московском университете его конторы. Синод требует, чтобы этому постановлению следовали и частные типографии (23-4).
