Морис Бувье-Ажан - Аттила. Бич Божий
Юный Аттила вел жизнь варварского принца со всеми присущими ей парадоксами. Вероятно, уже в детстве он освоил азы латыни, и вполне возможно, что в период нормализации отношений между Римом и его отцом ему давал уроки учитель латинского языка, живший в дворце. Позднее он приступит и к изучению греческого.
Правда, юный принц недолго оставался в варварском мире: чрезвычайные события вскоре перевернули всю его жизнь.
Мундзук умер в 401 году, когда его сыну Аттиле было лет шесть. Октар по-прежнему затевал одну авантюру за другой, нарушая договоренности с Империей. Правда, его опасно участившиеся рейды за Дунай были направлены в основном против готов и бургундов, пришедших с берегов Вислы и заселивших весь дунайский запад до Герцинского леса и долины Майна. Роль «суверенного вождя» перешла к Роасу, серьезному и относительно сдержанному политику, способному вести переговоры с иностранными державами. Эбарс занялся связями с другими гуннами и, если можно так выразиться, внутренними делами.
Роас старался поддерживать максимально корректные отношения с императором Гонорием, что было нелегко изза выходок Октара. К тому же ему было известно о стремлении гуннского короля Ульдина монополизировать дружбу с Римом и о его беспрестанных предложениях услуг Империи. И тогда Роас предложил наставнику императора и военачальнику Стилихону направить к нему знатного римлянина, способного на месте оценить его политику и возможности честного партнерства. Стилихон согласился и отозвал от двора вестготского короля Атанариха — который, кстати, уже начал вызывать у него беспокойство — юного аристократа Аэция и направил его в окружение Роаса. В 405 году, к моменту прибытия, этому весьма даровитому юноше было пятнадцать или шестнадцать лет. Он понравился Роасу, и Роас ему также пришелся по душе. Аэций познакомился с десятилетним Аттилой, который взрослел гораздо быстрее, чем рос. Юноша и ребенок прониклись к друг другу взаимной симпатией. Аэций вызвал некоего образованного уроженца Паннонии, который не только преумножил знания Аттилы в области латыни, но и приобщил его к изучению греческого.
А тем временем разворачивались грандиозные события. В Италию вторглись внушительные силы вестготов под предводительством Радагеза. Стилихон, отбросив все сомнения, призвал на помощь гуннов Ульдина. Великолепная конница гуннов проявила чудеса храбрости и внесла немалый вклад в победу Стилихона под Флоренцией. Радагез был схвачен и обезглавлен, половина его войска перебита, а оставшиеся бежали, преследуемые гуннами.
Аланы, жившие между Доном и Волгой, устали от гнета гуннов, которые эксплуатировали этих несчастных, бывших своих врагов, формально ставших союзниками. И многочисленные контингента аланов направились в районы Лемана и Альп, куда еще раньше бежали первые волны их соплеменников. Продолжая движение, они проникли в Галлию почти одновременно с вандалами. Часть аланов осталась в районе Баланса и к югу от Луары, тогда как вторгшимся вандалам частично удалось осесть в окрестностях Байё и Кана. Впервые появившись в этих местах в конце 406 года, и те и другие будоражили Галлию в течение почти четырех лет, и только угроза обращения к гуннам в борьбе против них помогла вытеснить большую их часть в Испанию.
Бургунды, осевшие на территории между Арденнами и Рейном, без конца подвергались нападениям со стороны других варваров из долины Майна, а также гуннов Октара. Император Гонорий, уступив их просьбам, предоставил им право проживания в Гельвеции, откуда они распространились по всему юго-востоку Галлии. Октар обрушился на тех, кто задержался у Майна, и, одержав победу, отметил успех с таким размахом, что упился до смерти. Из «суверенных вождей» королевства Турды остались двое: Роас и Эбарс.
Роас усилил дипломатическое давление на императора Западной Римской империи Гонория, прислушавшись к совету своего друга Аэция, рекомендовавшего ему установить отношения с императором Восточной Римской империи — Феодосием II, который в 408 году сменил у власти своего отца Аркадия. Феодосия больше заботила судьба дунайских провинций, которые составляли основу его империи, к тому же Гонорий сделал ставку на Ульдина и не был заинтересован в реальном союзе с Роасом. Кроме того, Гонорий ревновал к славе своего наставника, вокруг которого коррумпированные придворные всегда плели сеть заговоров и интриг, и решился на убийство Стилихона, вандала, которого многие авторы называли «последним римлянином». Стилихон, похоже, был единственным, кто мог осуществить союз Западной Римской империи с «королевством» Роаса. Аэций же, которому тогда было около двадцати, уезжает в Рим, где его ждали удачная женитьба на богатой патрицианке и головокружительная карьера с трагическим концом.
Его советы Роасу принесли свои плоды: Феодосий принял предложения Роаса и даже назначил его римским полководцем! Был заключен договор, по которому Дунай считался границей Империи и гунны не имели права переходить с его северного берега на южный, кроме как по просьбе императора в целях совместных военных действий. В оплату жалованья и соблюдения условий союза Роас ежегодно получал из Константинополя 350 фунтов золота.
Почти в то же время Феодосий II заключил аналогичный союз с Ульдином. Разница состояла лишь в том, что от Ульдина тотчас же потребовали выступить против гота Гайнаса, который состоял на службе Империи, но поднял мятеж и провозгласил себя императором на территории между Дунаем и Рейном. Ульдин становился единственным признанным военачальником и полномочным «королем» гуннов и мог оставаться к западу от Дуная сколько хотел. Во главе своей несравненной конницы он направился к лагерю Гайнаса, рассеял его орды, захватил его самого, лично обезглавил и направил изящно упакованную голову поверженного врага императору Феодосию, который оценил подарок, добавив еще один кошель золотых к установленной плате.
Необходимо было что-то предпринять, чтобы снискать не меньшее расположение императоров, чем этот Ульдин, и Роас предлагает Гонорию в залог дружбы принять при императорском дворе одного из членов своей семьи. Это должно было свидетельствовать о вере в единство двуглавой империи и желании заявить о преданности обоим правителям. Гонорий посоветовался с Аэцием и принял предложение в весьма лестных выражениях. В 408 году Роас направил к нему члена королевской фамилии, своего племянника, сына великого Мундзука, юного друга Аэция — тринадцатилетнего Аттилу.
Часто Аттилу и Аэция называют заложниками, соответственно, Гонория и Роаса. Однако в данном случае смысл этого слова несколько иной.
В обычном понимании заложник — это пленник, которого удерживают, заставляя его близких выполнять те или иные условия. Жизнь его находится под постоянной угрозой в течение всего времени, пока идет торг между сторонами. При заключении договора тот, кто сомневался в честных намерениях другой стороны, мог потребовать заложников из числа достаточно высоко чтимых лиц, с которыми хорошо обращались, пока договор соблюдался, но которых ждала мучительная смерть в случае предательства.
К Аэцию и Аттиле это никоим образом не относилось.[3] Они были так называемыми «почетными заложниками», то есть своеобразным залогом дружбы. Они тоже подвергались определенному риску в случае разрыва, но в меньшей степени, чем можно было бы подумать. На них распространялся своего рода дипломатический иммунитет. Они были не пленниками, а гостями, которых один правитель принимал у себя по просьбе другого правителя в знак высокого расположения. Заложник-гость становился живым свидетельством уважения, которое его господин испытывал к принимающей стороне. Обычно таким «заложником» становился молодой человек, чей господин хотел показать, что время, проведенное им при дворе принимающего правителя, станет для него полезной стажировкой, которая положительно скажется на становлении будущего государственного деятеля и предрасположит его к пониманию союзника и сотрудничеству, когда он займет высокий пост в своем отечестве. Заложник-гость, как правило, следовал за хозяином во всех поездках, но при этом пользовался большой свободой передвижения и мог возвратиться домой, когда бы этого ни пожелала его сторона. Этим определялась и роль посла-посредника, которую часто играли «почетные заложники».
И вот Аттила — при дворе Гонория, то в Риме, то в Равенне. Какая перемена! Он видит роскошь, разврат, пороки и интриги. С ним обходятся как с юным принцем, каким он в сущности и был и каким его воспринимали эти «римляне», все больше полагавшиеся на «суверенных» и прочих вождей варваров в деле защиты и укрепления столь обветшавшей Империи!
Какая перемена! Из деревянного терема — в мраморный дворец, от сырого мяса к изысканнейшим блюдам, из звериных шкур в тогу, от вони гуннского кочевья к благовониям римского двора, от размахивающих руками и орущих воинов Роаса к эротическим танцам и песням артистов Гонория!
