Альфред Бёрн - Битва при Креси. История Столетней войны с 1337 по 1360 год
После двухнедельной стоянки в аббатстве Святого Мартина Эдуард, побуждаемый бездействием Филиппа, решает изменить стратегию: переходит в провинцию Тьераш (современный департамент Эна), рассчитывая, что таким образом вынудит противника сняться с места и последовать за ним. Внезапная остановка приведет в таком случае к столь желанной для него битве. Такой маневр имел еще дополнительное преимущество: союзники двигались параллельно и у границы между Францией и Геннегау, так что могли при необходимости свободно ее пересечь.
В соответствии с этим планом английская армия 16 октября повернула на восток. Отойдя на несколько миль и оставив Сен-Кантен правее, английские войска перешли Уазу возле Мон-Ориньи. Здесь английского короля ожидал сюрприз: союзники, и так не отличавшиеся усердием, объявили ему, что должны вернуться домой! Армия, заявили они, уже достаточно сделала для него; сезон давно кончился, а их запасы почти истощены, и потому им пора уйти на зимние квартиры.
Эдуард, должно быть, испытал те же чувства, что Христофор Колумб, когда его команда потребовала возвращения домой еще не достигнув Америки. Для молодого короля настал момент показать всем силу характера. Он убеждал, спорил, умолял и, наконец, пошел на компромисс. Если есть нужда в амуниции и продовольствии, он снабдит их из собственных запасов; даже уничтожит весь обоз (по размерам не уступавший обозу монархов XVIII века), чтобы посадить всю их армию на лошадей. Но в ответ на это союзники попросили дать им время обсудить детали его предложения. А вернувшись, сообщили, что остаются при своем решении, больше им нечего обсуждать с Эдуардом.
Эдуард, без сомнения, провел беспокойную ночь, но следующим утром ситуация неожиданно была спасена. В лагерь прибыл посыльный от французов – привез предложение французского короля. Согласно показаниям двух французских летописцев, Филипп не мог сносить «недовольства и ропота» в свой адрес со стороны армии и несчастных жителей и наконец решился действовать. Немедленным следствием стало передвижение его армии к Сен-Кантену, откуда недавно отошла на восток армия противника. События последующих дней трудно описать, поскольку о них существует масса свидетельств. Особенно много споров вызывают даты, но общая ситуация довольно ясна.
Придя в Сен-Кантен, Филипп отправил английскому королю свое сообщение. Имея оригинал или копию этого послания, мы более точно определили бы последовательность тех далеких событий и поняли бы их. Но к сожалению, документ, интересующий нас, не сохранился. Единственное свидетельство послания – письмо Эдуарда сыну, в котором содержится суть французского требования, и запись в хронике Найтона, которая практически повторяет письмо. В названных источниках говорится, что английский король должен «найти поле благоприятное для генерального сражения, где нет ни леса, ни болота, ни реки». Это свидетельство принято большинством историков, но точнее всего сообщение Хемингберга, цитирующего письмо по-латыни. Увы, старая латинская грамматика сложна и понять текст очень трудно, но из него ясно одно: английскому королю в любом случае пришлось бы сразиться. Возможно, Филипп специально оставил свое письмо неясным – пусть Эдуард расценит его смысл по-своему.
Сообщение неожиданно для английского монарха возымело действие на союзников. Как только до них дошло французское послание, их воинский дух возродился: они объявили, что желают остаться и принять участие в сражении. Но все решили на время не останавливаться и продолжить свой марш еще на 24 мили на восток, чтобы окончательно заманить французскую армию. Марш возобновили, и вечером 21 октября нашли подходящее место для сражения.
Позицию для своих войск Эдуард установил у Ла-Фламанжери, в 3 милях севернее Ла-Капелля и в 30 милях восточнее Камбре. Небольшая речка, протекавшая с востока на запад, захватывала только север деревни, – вероятнее всего, английские войска располагались на горном хребте лицом к югу. Французская армия шла за противником по пятам и остановилась на привал в ту же ночь, 21 октября, что и неприятель, – в Бюронфоссе, в 4 милях западнее Ла-Капелля. Дорога на Ла-Фламанжери проходила через Ла-Капелль и, таким образом, приводила французов к позициям противника с юга. Эдуард, узнав о приближении неприятеля, 22 октября отправил к французскому королю герольда с предложением сразиться на следующий день, – король предложение принял.
Назавтра, ранним утром, английская армия, приготовившись к сражению, расположилась следующим образом: в линию выстроились три «армии», или дивизии, четвертая в резерве; передовая дивизия, английская, тыл прикрывают брабантцы. Слева направо командиры частей располагались так: Дерби[40], Суффолк, Нортхемптон, Солсбери, Пемброк.
Роберт Артуа и сэр Уолтер Мэнни также участвовали в этом сражении, но, скорее всего, командовали незначительными отрядами. Вероятно, английские лучники располагались на флангах, прикрывая с обеих сторон тяжеловооруженных всадников, которые, как и вся армия, к началу битвы спешились. Это военное построение – копия того, которое Эдуард за шесть лет до того удачно применил при Хелидон-Хилл, и похоже на примененное Уолтером Мэнни в сражении при Кадзанде.
Король сам занимался построением войск, и, надо сказать, умело – союзники восхищались его способностями. Когда солдаты заняли нужные позиции, он еще раз объехал всю армию, после этого наконец спешился и стал с нетерпением ждать подхода противника. В официальном сообщении, адресованном парламенту, король сообщал, что его армия состоит из «более чем 15 тысяч солдат и неисчислимого количества простолюдинов». Вот и понимайте как знаете! Эжен Депрэ, который наиболее детально изучил эту кампанию, даже не стал оценивать силы противников.
Французская армия, как и английская, состояла из трех дивизий, выстроенных в линию. Вероятнее всего, она превосходила неприятеля по численности и занимала очень большую территорию. При армии находились все шесть главных вассалов короля: герцоги Бретанский, Бурбон, Нормандский, Бургундский, Лотарингский и Афинский. Кроме того, присутствовали три короля (Шотландский, Наваррский и Богемский) и 36 графов, включая Дугласа Шотландского.
Потребовалось несколько часов, чтобы подошли все французские части. Обе армии собрались в полном составе, но сражение не начиналось. Противники готовы ринуться в бой, однако не знают, кому первому начать атаку. Вероятно, Эдуард, исходя из вызова французского короля, ожидал ее от противника, но Филипп не торопился.
Внезапно по рядам английской армии пронесся крик. Во вражеском стане в ответ последовали шум и волнение: «Нас атакуют англичане!» Это один французский вассал посвящал в рыцари нескольких своих оруженосцев – обычная процедура в канун битвы. Но англичане не двигались, крик утих, – два зайца, скакавшие вдоль английских позиций, очень скоро нашли свой конец. А несчастных, которых в тот день произвели в рыцари, стали по прошествии времени называть рыцарями ордена Зайца.
Тем временем Филипп горячо спорил со своими военачальниками. Мнения командиров разделились: одни считали, что следует атаковать, другие советовали оставаться на своих позициях; аргументы обеих сторон заслуживали внимания, но странно – никто не отметил, что англичане занимают крайне удобную позицию. Наконец королю сообщили: астролог его, Роберт Сицилийский, увидел в гороскопе, что король будет побежден, если нападет первым. Это положило конец раздумьям Филиппа, – сражение решили не начинать[41], нелепый день кончился; к концу его немецкие князья решили: надо возвращаться домой. Союзники сели на коней и отправились на ночлег. Пройдя 10 миль на север, остановились у Авена: там армия сделала ночной привал, а Эдуард послал оттуда сообщение врагу, что желает сразиться завтра, на этом месте. На следующий день он стал ждать неприятеля, но французская армия так и не появлялась – фактически она уже возвратилась домой. «Наши союзники больше не желали оставаться», – объяснял английский король сыну, и английской армии пришлось вернуться в Брюссель, а позже вообще в Антверпен[42].
Таким образом, кампания, к которой так долго готовились и потратили на нее так много английских денег, окончилась полным фиаско. Многочисленные отчеты об этой кампании составляют о ней представление как о странной и озадачивающей. Но в ней нет ничего непонятного. Союзники Эдуарда колебались, не желая больше участвовать в его делах; с одной стороны, они боялись мощи Франции, с другой – жаждали английского золота. В течение всей кампании их раздирали эти два противоречия; когда они получили все причитавшееся им золото и основной мотив службы исчез, единственное, что стало волновать их, – как бы побыстрее оставить своего соратника, поскольку страх перед французским королем нарастал с каждой минутой. Следовательно, чтобы поскорее уйти, им требовалось найти какое-то оправдание своему поступку. Эдуард, надо сказать, столь же бессилен в искусстве управлять своими союзниками, сколь герцог Малборо четыреста лет спустя, к тому же Эдуарду, скорее всего, не хватало терпения и такта (чем так искусно умел пользоваться Уинстон Черчилль).
