Елена Проклова - В роли себя самой
Лежа в постели, я думала: а вот был бы у меня такой домик, совсем-совсем как настоящий, а в нем бы жила маленькая-маленькая куколка. Была бы она ростом с мой палец. И - живая. Она бы ходила по домику, у нее бы там были разные комнаты, в том числе ванная... Она бы снималась в кино, ее бы возили утром и вечером на машине...
Тогда мы ничего не знали о Барби - кукле, вписанной в интерьер бесконечных мелочей быта. Моя мечта отчасти сбылась для многих сегодняшних девочек. Но окажись Барби с ее миром в моих детских руках, ее скорее всего ждала бы судьба остальных резиновых и пластмассовых красавиц, "богатых невест". Ни сил, ни времени на нее у меня бы не хватило. Зато живая кукла в моих мечтах переживала отчаянные приключения, скакала на лошадях, уходила от погони, попадала в волшебные замки - в общем, жила и действовала вовсю. А я лежала под одеялом и физически была в состоянии только мечтать.
Разгул этой мечты-игры приходится на время съемок в фильме "Снежная королева", моей второй работы в кино. Приглашение вновь сниматься последовало вскоре после окончания выездных программ с предыдущей картиной "Звонят, откройте дверь!". А, если помните, моя семья планировала наложить запрет на продолжение моей артистической карьеры до совершеннолетия. Но когда речь зашла именно о "Снежной королеве", то все благие намерения взрослых улетучились. Семья начала твердить в один голос:
- Ну, ладно, ладно, Герду пусть она сыграет! А вот уже потом мы ей запретим.
Наверное, в душе каждый остается ребенком и при воспоминании о сказках Андерсена, при упоминании имен Кай и Герда испытывает некое умиление. И поэтому планируемый запрет не состоялся. Не состоялся однажды, ну а дальше просто покатился снежный ком - еще картина, и еще, и еще: всего их было пять до поступления в институт. Но задолго до этого поступления стало ясно, что обычное мое детство кончилось самым категорическим образом. Началась жизнь совершенно ни на чью не похожая.
Фильм ставила ленинградская студия, "Ленфильм". Там же, естественно, должны были проходить съемки в павильонах, и мы поехали в Ленинград. Мы это я в сопровождении и под присмотром моей прабабушки, в прошлом тоже актрисы. Ее звали Виктория Францевна, а для меня она была просто бабушка, даже без приставки "пра". Приехав, мы немного пожили в гостинице, но бабушка справедливо посчитала, что такая обстановка для ребенка не очень-то подходит. И деньги тоже посчитала - ведь дорого выходило: завтрак-обед-ужин в ресторане. Вскоре через "Ленфильм" для нас сняли комнату в коммунальной квартире - поближе к студии. Для меня снова нашли школьных педагогов, и день за днем началась работа в уже привычном ритме.
О картине я расскажу чуть позже, а сейчас - о Виктории Францевне Тернопольской, папиной бабушке. Она дожила до ста лет, была очень бодрой и деятельной, наша семья простилась с ней совсем недавно. Когда я навещала ее в больнице, уже в последние дни, мы с ней много разговаривали, вспоминали, в том числе наше житье в Ленинграде.
Например, такой забавный эпизод... Наша дорога на студию шла через кафе-мороженое - постоянный маршрут соблюдался неукоснительно, утром и вечером. Этого я требовала стойко, имея в виду одну-единственную лакомую цель. Отнюдь не маленькую: каждый раз мне была нужна порция разноцветных сливочных шариков общим весом около полкило. Как ни пыталась бабушка меня урезонить и хоть немного снизить дозу, ничего у нее не получалось. Зато однажды на моем аппетите она выиграла на пари бутылку шампанского - там же, в этом кафе. Дело было так. Бабушка сделала для меня обычный заказ полкило в ассортименте. Когда официантка принесла его и поставила на стол, из-за соседнего столика раздались голоса: мол, разве девчонка столько съест? Бабуля же, как она раньше ни протестовала против моих необузданных запросов, едва удостоила своих непрошеных "союзников" небрежным взглядом и коротко ответила:
- Съест.
Те стали упорствовать:
- Да ну, да что вы говорите!
Раз такое дело - пошли на пари. Я принялась за свою порцию с дополнительным энтузиазмом: я не только запросто смету свое законное мороженое, но и выиграю для любимой бабушки приз! Так оно все и получилось, из кафе мы ушли с шампанским. Шутки ради я не исключаю, что была и еще одна выгода: с тех пор я упорно не болею ангиной. А вот моя страсть давно сошла на нет - не сразу после того случая, но в конце концов к мороженому я стала гораздо равнодушнее.
Есть у меня и другое ленинградское воспоминание, особым юмором которого я обязана бабушке еще больше. В той квартире, где нам снимали комнату, я завела себе подружку, сверстницу. Мы потом устроили ее на "Ленфильм" моей дублершей. Мне сложно было и работать, и стоять, пока свет настроят. Это была тогда большая техническая проблема - настроить свет на артиста. Всегда главным актерам брали дублеров, на них направляли свет, их одевали в такие же костюмы, заставляли проходить репетиции.
С моей подругой по выходным мы всегда ездили в парк культуры и отдыха, на аттракционы. Я обожала прыгать с парашютной вышки, крутиться в "бочке". Может быть, не все знают, что такое "бочка"? Это комната-цилиндр, внутри которого по кругу вдоль стен стоят люди. Цилиндр укреплен на подвижном основании и вращается. С такой скоростью, чтобы участники аттракциона могли основательно почувствовать действие центробежной силы - "влипнуть" спиной в стену. Сначала "бочка" крутится в одну сторону, потом в другую. Выходили из нее обычно пошатываясь, нередко кого-то и тошнило. Мне же для полноты счастья требовалось прокрутиться раз пять-шесть. Я заходила, отдавала целую ленту билетиков, и снова, снова предавалась "острым ощущениям". Тренировалась, как космонавт. И не просто так: у меня ведь была мечта в космос полететь! Да и теперь она осталась. Мне иногда до сих пор сны снятся, как я лечу на Луну и обязательно в космическом корабле рожаю ребенка. Есть еще один из самых частых снов: я играю на рояле, на сцене концертного зала. Играю со всей возможной самоотдачей. Просыпаюсь - у меня болят руки... Не знаю, как в космос, скорее всего вряд ли (хотя Батурин-то все же полетел!), а на рояле я еще научусь играть. Ни на одном музыкальном инструменте я пока играть не умею, а вот рояль - это когда-нибудь будет, обязательно.
Вернемся к бабушке и к моей ленинградской подружке. Виктория Францевна очень волновалась: как она будет отчитываться перед моими родителями за расходы? Она вела тетрадь, скрупулезно записывая, сколько получили, сколько и на что потратили. Никто от нее никаких отчетов и экономии не требовал наоборот: ни в чем себе не отказывайте, тратьте полностью Леночкину зарплату, суточные, ради Бога! Но бабушка твердо стояла на своем - она должна по крайней мере показать, за что и сколько было уплачено. И писала: рогалик - 3 копейки, трамвай - 3 копейки, мороженое - столько-то. Все бралось на карандаш, а в конце каждой недели, по воскресным дням, в тетради прописывалась еще одна статья расходов - "Монплезир".
Бабушка хорошо говорила по-французски и словами "мое удовольствие" наградила в качестве прозвища ту самую мою подружку. Ведь мои требования были абсолютно непреложны: в парк - только вместе, без исключения на все "бочки", на все парашюты. Ну а раз удовольствие мое, то бабушка не могла себе позволить брать с родителей "Монплезира" компенсацию за билеты. Тетрадь с ленинградской бухгалтерией сохранилась.
Кроме этих маленьких кусочков детства, случился однажды кусок побольше. Если павильонные съемки "Снежной королевы" проходили в Ленинграде, то натурные - в Карпатах, в окрестностях Ужгорода. Там снимались сцены с разбойниками, карабканье по горам, переходы по мостикам, через водопады... И это было чудесно: Карпаты, райские уголки природы. Нет, лучше, чем райские - сказочные. Все было воплощенной сказкой: горы, пейзажи, маленькие домики, замки. И наряд Герды, ее длинное платье. Для любой девочки наряд значит так много - не меньше, чем для девушки, женщины. Или даже больше: ведь он может быть сказочным!
Я смогла пережить все это не только за счет усилий воображения. Я носила настоящий сказочный наряд. Надевая костюм Герды, я каждый раз была на седьмом небе от счастья, потому что я играла в сказку. Слову "играть" был возвращен детский неактерский смысл - при том, что и актерский тоже оставался. Я звалась Гердой, но внутри себя я точно знала, что я принцесса. Все об этом говорило: длинное платье, башмачки, мех, муфточка. И во всем этом великолепии я находилась не в павильонах, которые не любила они такие бесконечные, пыльные, гулкие, неуютные,- а на природе, совершенно роскошной. Солнечные пушистые горы, зеленые дубы, море грибов - боровики были как на картинках: толстые, тугие, с бархатными коричневыми шляпками. Кончалось лето, наступала осень, мне исполнилось тринадцать лет.
Как я помню эти эпизоды, когда надо было ехать в карете! Мне подавали карету, я ехала в ней по городу к месту съемок. Ощущение от этого я отказываюсь передать словами. Просто - чудо, просто - сказка. "Жить в сказке" - мы часто так говорим. А мне посчастливилось в тринадцать лет (кажется, самый что ни на есть возраст для принцессы!) узнать, как это на самом деле бывает. Быть взрослой актрисой и сниматься в фильме-сказке - это все равно удовольствие. Но это не та вера. Я не снималась, я жила в сказке, и это не заменить ничем. Мое детское воображение ничуть не сомневалось, что я принцесса. И что я Герда - вот так все сразу, одновременно.
