Софья Короленко - Книга об отце
В течение четырех лет пребывания в Петербурге отцу приходилось постоянно участвовать в суде чести, в кассе взаимопомощи, в Литературном фонде, выступать на вечерах с благотворительной целью. Его литературная работа не шла, нервность и бессонница не проходили. В 1900 году он решил уехать из Петербурга в провинцию, все равно куда, лишь бы подальше от столицы, где он чувствовал себя очень плохо.
"Петербург не по мне,-записал Короленко в дневнике 1901 года. ...Мелкие "подлитературные" дрязги, пересуды, столкновения... Потом цензура, объяснения с авторами, концерты, чтения, обеды с речами, суд чести, кажется, нужный только для того, чтобы портить настроение самим судьям и, пожалуй, сторонам... Одним {44} словом - сутолока и притом довольно бестолковая... Прибавить к этому болезнь (с 96 года) -и четыре года долой из жизни!" (Дневник, т. IV, стр. 186. Записано в январе 1901 г.).
Помню, на столе разложили карту России, и все, в том числе и мы с сестрой, с интересом путешествовали по ней, выбирая место будущей жизни. Мы были привлечены к этому обсуждению, как равноправные, и я вспоминаю интерес, который приобрели вдруг кружочки и черные буквы на карте. За ними скрывалась таинственность новых мест, не оставлявшая сожаления о разлуке с Петербургом, где началась наша сознательная жизнь и возникли первые дружеские связи.
Для нового места отец поставил два условия,-это должен быть маленький городок, по возможности без газеты, так как он хотел хоть на первое время быть свободным от провинциальной газетной работы, и в хорошем климате на юге, потому что моя младшая сестра была очень слабой и часто хворала.
Выбор по совету М. И. Сосновского, полтавца, знакомого отца по ссылке и литературной работе, остановился на Полтаве. Казалось, этот тихий маленький городок удовлетворял нашим требованиям: в нем не существовало в то время газеты, был прекрасный климат, масса зелени. Зимой на маленьком пруду устраивался каток. Отец продолжал увлекаться коньками, выучив и нас хорошо кататься.
Переезд в Полтаву связывался с надеждами отца начать более интенсивную литературную работу, что было невозможно в столице.
Весной 1900 года мы уехали из Петербурга на лето Уральск.
ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН.
ПОЕЗДКА В УРАЛЬСК
Среди работ, которые давно занимали отца, была мысль о большом историческом романе из времен пугачевского движения. Намеки на эту тему, еще совсем не оформленные, появляются в ранних записных книжках отца. К 1886 году относится набросок, в котором можно видеть зародыш будущей темы. В нижегородской архивной комиссии,- членом ее Короленко состоял с 22 октября 1887 года до отъезда из Нижнего Новгорода,- разбирая бумаги Балахнинского магистрата, он натолкнулся на дела, связанные с пугачевщиной, вероятно, и направившие его интерес по этому руслу. В историческом очерке "Колечко" отец писал:
"Только десять лет прошло с того времени, как над Русью пронеслось ураганом пугачевское движение. Взметнувшись легким снежным облачком из-под копыт первого пугачевского отряда у Бударинского форпоста,- оно затем набралось в грозовую тучу, нависшую вплоть и над нижегородским краем, отделявшим ее от Москвы. До Балахны не доходил ни один пугачевский отряд и городовому магистрату не пришлось ведать ни одного дела, непосредственно касавшегося великого бунта. Но зато, если бунт не бывал в Балахне, то Балахна в лице своих граждан весьма бывала в бунте. В тех же делах, откуда мы почерпнули эти строки о злоключении бедной вдовицы, есть, несколько рассказов нескольких балахонцев-судопромышленников о том, как с их судов с криками "ура" скопом бегали работные люди, уходя в сборище того государственного злодея и самозванца Емельки Пугачева" (К о р о л е н к о В. Г. Колечко. (Из архивных дел.) "Нижегородский листок", 1896, 5 марта.). {46} На страницах повести "Арзамасская муза" (Короленко В. Г. Полное собрание сочинений. Посмертное издание. Т. XVI. Госиздат Украины, 1923, стр. 15 и сл.), написанной также по архивным материалам в начале 90-х годов, опять встречается упоминание о надвигающейся "пугачевской грозе", мелькает фигура молодого офицера, уезжающего "куда-то на Волгу", "на степь", навстречу неведомой судьбе. Возможно, что это уже намек на образ будущего героя романа "Набеглый царь".
В связи с возникшим в процессе архивной работы интересом ко времени Пугачева отец летом 1891 года съездил в Уфу - для осмотра места расположения лагеря сподвижника Пугачева, Чики. В записной книжке отца сохранился набросанный карандашом план этого лагеря. Дневник нижегородского периода хранит записи живых впечатлений от частых поездок по Волге и пеших путешествий отца, отголоски преданий разинского и пугачевского времени. Среди них встречаются наброски размышлений о жизни и литературном способе ее передачи, прослеживая которые нельзя не думать, что у их автора назревает мысль об историческом романе. К этому времени относится связанный с волжскими мотивами рассказ "Художник Алымов", где также выступают образы двух бунтарей, зарисованных впервые в отрывке дневника 1886 года.
Возникший в конце 80-х годов замысел исторического романа из времен пугачевщины, проходя через 90-е и 900-е годы, расширяется и углубляется изучением эпохи, поездками и работой в архиве. Еще в Нижнем Новгороде, занимаясь делами Балахнинского городового магистрата, отец наметил принципы исторической архивной работы, которые пытался формулировать в своем докладе: "Дело о описании прежних лет архивы". Здесь он говорит: {47} "Массовая подкладка событий, незаметно складывающаяся из атомов жизнь народа, постепенно назревающие перемены в глубине этой жизни - все широкие бытовые явления - уже давно привлекают внимание историка, понимающего, что показная сторона истории очень часто, если не исключительно, составляет не причину, а только следствие этих мелких в отдельности, но огромных в своей совокупности явлений... Но массовые явления изучаются только широкими массовыми приемами, и только кропотливый труд, только черная работа собирания мелких фактов бытовой и общественной жизни прошлого может дать тот материал, из которого вытекают затем новые широкие выводы и обобщения..." (Короленко В. Г. Дело о описании прежних лет архивы сто лет назад и в наше время. Издание Нижегородской архивной комиссии, 1895.).
Свое пребывание в Уральске, путешествия по казачьим станицам, впечатления, легенды о Пугачеве отец описал в очерках "У казаков".
"Ранним июньским утром 1900 года, с билетом прямого сообщения Петербург - Уральск я приехал в Саратов [...] Дует теплый ветер, плещется на отмели речная струя от проехавшего парохода [...] Наконец - звонок, и наш поезд ползет по низкой насыпи с узкой колеёй, на этот раз с очевидным намерением пуститься в путь. Степь тихо развертывает перед нами свои дремотные красоты. Спокойная нега, тихое раздумье, лень... Чувствуется, что вы оставили на том берегу Волги и торопливый бег поездов, и суету коротких остановок, и вообще ускоренный темп жизни. [...] Я с любопытством вглядывался в эту однообразную ширь, стараясь уловить особенности "вольной степи" [...] Нигде, быть может, проблема богатства и бедности не ставилась так резко и так остро, как в этих {48} степях, где бедность и богатство не раз подымались друг на друга "вооруженной рукой". И нигде она не сохранилась в таких застывших, неизменных формах. Исстари в этой немежеванной степи лежат рядом "вольное" богатство, почти без всяких обязанностей, и "вольная" бедность, несущая все тягости... А степь дремлет в своей неподвижности, отдаваясь с стихийной бессознательностью и богатому, и бедному, не пытаясь разрешить, наконец, вековые противоречия, то и дело подымавшиеся над ней внезапными бурными вспышками, как эти вихри, взметающие пыль над далеким простором...
Вихри и в эту минуту вставали кое-где над степной ширью и падали бесследно... А под ними все та же степь недвижимая, ленивая и дремотная...
Около двух часов дня вправо от железной дороги замелькали здания Уральска, и, проехав мимо казачьего лагеря, поезд тихо подполз к уральскому вокзалу, конечному пункту этой степной дороги[...] Влево, за густой пылью, высились колокольни городских церквей и затейливая триумфальная арка в восточном стиле. Из города к садам по пыльной дороге ползли телеги с бородатыми казаками, ковыляли верблюды, мягко шлепая в пыль большими ступнями. На горбу одного из них сидел киргиз, в полосатом стеганом халате, под зонтиком, и с высоты с любопытством смотрел на велосипедиста в кителе, мчавшегося мимо. Верблюд тоже повернул за ним свою змеиную голову и сделал презрительную гримасу. Я невольно залюбовался этой маленькой сценой: медлительная, довольно грязная и оборванная, но величавая Азия смотрела на юркую и подвижную Европу..." (Короленко В. Г. Полное собрание сочинений. Посмертное издание. Т. XX. Очерки и рассказы. Госиздат Украины, 1923, стр. 39-43.).
Мы поселились близ Уральска на даче М. Ф. Каменского. 21 мая 1900 года отец писал Ф. Д. Батюшкову: {49} "Здесь - мы в садах. В трех саженях от балкона нашей хибарки - река Деркул, в которой я уже купался раза три. За речкой (чудесная речонка, в плоских зеленых берегах, с белесым ивняком, склоняющимся к воде!) -тоже луга и сады, с колесами водокачек и желобами для орошения. Тепло, даже, вернее, жарко, тихо, уютно. На всех нас первый день нашего пребывания произвел отличное впечатление. А для меня вдобавок среди тишины этих садов и лугов бродит еще загадочная тень, в которую хочется вглядеться. Удастся ли,- не знаю..." (К о р о л е н к о В. Г. Письма. 1888-1921. Под ред. Б. Л. Модзалевского. Пб., "Время", 1922, стр. 145.).
