Владимир Бацалев - Загадки древних времен
Но родоначальник монотеизма держался твердолобым молодцом и в двадцать один год решил сочетать себя браком. Надо полагать, худородная царица Тэйе и ее брат Аанен, бывший первым жрецом («самым великим из видящих») Ра и вторым — Амона, воспитатель Эхнатона Эйе и его жена — кормилица Нефертити — составили мятущейся душе блок поддержки. От Аменхотепа III они просто отмахнулись, как от чудака, ничего не смыслящего в любви и жизни. Тэйе, катаясь с фараоном в лодке, проедала ему плешь, ратуя за сына; ее брат нагло врал фараону, что брак уже благословлен на небесах; Эйе с супругой, знавшие жениха и невесту с пеленок, шептали в кулуарах дворца, что будущую царицу сам Ра послал для спокойствия империи. Такую красотку не стыдно и иноземным послам показать и собственный взгляд потешить! Аменхотеп III махнул рукой.
Итак, сыграна свадьба, первая страсть реформатора утолена, Нефертити беременна. Никто еще не знает кем, но мы знаем — девочкой. Все довольны, только у старого фараона голова болит: как бы дожить до тридцатого года правления, устроить народу хеб-сед и объявить сына соправителем.
«Праздник» хеб-сед, «отмечавшийся» по истечении тридцати лет царствования и затем повторявшийся через каждые три года, был очень древним. Первоегиптяне смотрели на вождя-фараона, как мы на барометр. От здоровья вождя зависел урожай, приплод в стаде, удачная охота и военные победы. Дряхлый старик на троне означал засуху и массовый падеж людей и скота. Дождавшись «праздника», египтяне убивали фараона и, может быть, даже съедали, ликуя и радуясь, что наконец-то сын соединился с небесным отцом. Но ко времени Аменхотепа III хеб-сед модернизировали. Теперь фараону достаточно было продемонстрировать перед народом ряд легкоатлетических упражнений, сделать ритуальную гимнастику, доказывающую его бодрый дух, и выполнить кросс[14], после чего жрецы инсценировали убийство фараона и даже хоронили «убиенного» в специально построенной для хеб-седа ложной гробнице, которая называется кенотаф. Полагают, что большинство пирамид именно такие кенотафы.
Итак, дождавшись хеб-седа, сделав ритуальную зарядку и «похоронив» себя в кенотафе, Аменхотеп III прилюдно объявил сына фараоном-соправителем. Но, вероятно, зарядку он сделал «на троечку», народу не понравилось, народ засомневался в физической полноценности фараона. Возможно, раздался и другой ропот: сам сидит не по праву, так еще и сына притащил! И тогда старый развратник доказал свое право, женившись на собственной дочери Сатамон, то есть на фараонской дочке.
Ну, а Нефертити стала называться «женой царевой любимой, возлюбленной его образом коей доволен владыка обеих земель», то есть царь Верхнего и Нижнего Египта.
Некоторое время все были счастливы: земля кормила, скот размножался, подданные царьки сидели тихо, — но уже назревали в стране события, сопоставимые разве что с Великим Октябрьским переворотом в России. Обретя власть, Эхнатон усиленно стал готовить для Египта эпидемию чумы — введение монотеизма. Эхнатон очень хотел, чтобы все думали, как он, и поступали соответственно. Ведь такими людьми управлять куда как легче.
Шесть лет в Фивах
Вопрос «кем стать?», мучающий нас в детстве, для египетских девушек решался посредством четырех вариантов: танцовщицей, жрицей, плакальщицей или акушеркой. Однако обеспечить каждую египтянку восьмичасовой загруженностью по специальности мужчины не могли и поэтому предлагали им по совместительству самую древнейшую профессию, оплачивавшуюся тогда не деньгами (которых еще не было), а браслетами и кольцами. Мужчины преследовали повивальных бабок в неурочное время, напропалую кутили с танцовщицами, из благочестия обхаживали жриц и уходили к небесному отцу, провожаемые толпой рыдающих и рвущих на себе одежды гражданок. Далекие от разврата сельские женщины основное время уделили хозяйству и детям, а в сезон помогали мужу на поле, и лишь спорадически, по общественной необходимости уподобляли себя то плакальщице, то акушерке. Феминистической заразой древние египтянки не страдали. Кроме того, в отличие от наших современниц они мочились стоя (мужчины сидя); по улицам ходили босиком, а обувались только в доме; придя в отчаянье, хватались не за голову, а за уши; наконец, многие египтянки были самые натуральные алкоголички, на пирах они упивались в дым, и их приходилось разносить по домам.
Став супругой фараона, Нефертити больше не ломала голову, пойти ей в танцовщицы или стать жрицей. У нее была единственная должность — служить фараону на один шаг впереди придворных и придворных дам, быть первой женой государства, «госпожой женщин всех», супругой сына Ра.
Как всякой царице, ей выделили собственное хозяйство, размеры которого мы не знаем, но ясно, что это не шесть соток и даже не правительственная дача с пристроенным экологически чистым совхозом. В низовьях Нила располагались виноградники Нефертити (судя по обилию пометок на сосудах — весьма солидные), где-то неподалеку паслись ее стада, собственные корабли везли добро на собственные склады, а под рукой всегда находился собственный казначей и домоправитель в толпе собственной прислуги, писцов и стражи. Таким образом, быт был налажен, спокойствие и размеренность гарантированы, хватало даже любви, хотя муж был очень занят религиозными преобразованиями и строительством новых храмов.
Юношеская затея Эхнатона (ставшая уже наследственной чертой) — поменять всех богов на солнце — по-прежнему свербила эпилептичный мозг фараона. Теперь, получив реальную власть, он перешел в наступление по всему фронту, не замечая сожженных за собой мостов. Напрасно пытался переохотить его отец, напрасно отговаривали придворные, имевшие свои «плюсы» от многобожия, напрасно даже любимый дядя — второй жрец Амона — доказывал Эхнатону идиотизм подобной затеи.
(Примерная речь дяди Аанена на ухо царствующему племяннику:
— Пораскинь мозгами, владыка Верхнего и Нижнего Египта, до чего же ты глуп! Разве народ без тебя не знает, каким богам полезней поклоняться? Логично помолиться крокодилу: он может съесть. Логично приносить дары Нилу: он возьмет да и пересохнет. Даже бога с головой барана (жрецом которого я являюсь) есть смысл уважить хотя бы за то, что вот такой он не от мира сего. Но какое рациональное зерно можно сыскать в солнцепоклонничестве? Разве когда-нибудь солнце не всходило? Или не садилось? Разве подмечали за ним какие-нибудь выкрутасы? Разве выкидывало оно неожиданные коленца на небосводе? Затмения?.. Полная чушь! Их рассчитали две тысячи лет назад на две тысячи лет вперед. Никогда и никого солнце не подводило. Народ тебя не поймет, ты останешься в дураках, а твое имя станет нарицательным.
Но юный Эхнатон не принимал логики и возражений; ответ был один:
— Солнце-Шов[15], отец мой, да ликует он в небесах от даров моих!)
В первые четыре года правления религиозный оппозиционер умудрился четыре раза поссориться с фиванским жречеством. Видимо, жрецы приходили во дворец и грозили фараону небесными карами или обещали оставить его тело без погребения, как до этого успешно пугали Тутмоса VI и Аменхотепа III. («Партбилет на стол!» в тридцать седьмом — подзатыльник рядом с этой угрозой.) Но все было без толку: Эхнатон лишь злился и лез на рожон.
К святая святых — святилищу Амона в Фивах (современный Карнак) — фараон приказал с восточной стороны пристроить Дом Атона, чтобы на рассвете тихой песней и овощными дарами приветствовать подъем любимого отца. В храме возвели более ста колоссов Эхнатона. Народ диву давался, глядя на них: одежда, корона, скрещенные руки с символами власти (плетью и жезлом) — вроде те же, что и прежде, но лицо и тело! Где это видано, чтобы фараона изображали в натуральном виде, как живого и даже внешне неприятного человека! И фараонов и богов испокон века показывали одинаково красивыми, одинаково стилизованными и одинаково идеализированными. Египтолог А. Море оставил нам такое описание внешности фараона: «Это был юноша среднего роста, хрупкого телосложения, с округлыми женоподобными формами. Скульпторы того времени оставили нам правдивые изображения этого андрогина[16], чьи развитые груди, чересчур полные бедра, выпуклые ляжки производят двусмысленное и болезненное впечатление. Не менее своеобразна и голова: слишком нежный овал лица, наклонно посаженные глаза, плавные очертания длинного и тонкого носа, выступающая нижняя губа, удлиненный и скошенный назад череп, который кажется слишком тяжелым для поддерживающей его хрупкой шеи»[17].
На все недоуменные вопросы посетителей Дома Атона скульптор Бек лишь разводил руками: «Меня научил сам царь», — хотя отлично знал, где собака зарыта: если бы Эхнатон не изменил канон и стиль изображений, неграмотный египтянин не уловил бы разницу между Амоном и Атоном. Новая религия требовала новых изобразительных форм, и раз солнце теперь изображают не соколом, а в натуральном обличье — кругом, то почему сын солнца должен был выглядеть неискренне?
