Жан Фавье - Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого
Помимо двух писцов на службе у Мариньи находились также два капеллана, появившиеся, по нашим сведениям, лишь 29 апреля 1312 г. Берто де Монтегю, являвшийся родственником архиепископа Руанского Жиля Асцелина де Монтегю,[157] был священником;[158] по приказу 21 апреля 1315 г. его арестовали как капеллана Мариньи.[159] Жерве дю Бю, автор «Романа о Фовеле», находился на службе у Мариньи более года. Нам неизвестно, когда он стал капелланом Ангеррана, но скорее всего это произошло до конца апреля 1312 г.;[160] 1 июня 1313 г. Жерве дю Бю все еще оставался капелланом,[161] а в одном из счетов королевского отеля за первый семестр 1313 г. он фигурирует как королевский нотариус:[162] следовательно, он должен был уйти от Мариньи в июне 1313 г. Но поскольку четырьмя другими нотариусами, обозначенными в счете как числящиеся на службе в отеле, были Жан Мальяр, Жан дю Тампль, Жак де Жассен и Ги де Ливри, подписи которых часто стояли под королевскими актами, в отличие от Жерве дю Бю, имя которого никогда там не появлялось, можно подумать, что он в действительности не исполнял своих обязанностей и что Мариньи некоторое время еще продержал его у себя на службе. В любом случае, в 1314 г. Ангерран взял на его место священника по имени Жан Друази.[163] Вторым капелланом все так же оставался Берто де Монтегю.
Помимо этого, для управления своим нормандским доменом Мариньи нанял на службу бальи, Пьера Певреля, которого в 1316 г. допрашивали комиссары, уполномоченные произвести оценку имущества Ангеррана.[164] К этим титулованным служителям, то есть к двум капелланам, двум писцам, бальи и, безусловно, оруженосцу, добавлялись временные и домашние слуги, которые часто смешивались с королевскими слугами. Реньо Паркье, королевский нотариус, в официальных актах представавший также как папский нотариус[165] в апреле 1312 г. находился на должности ректора[166] Гайфонтена, где сеньором являлся Мариньи, и в то же время получил пост декана в Нефшатель-ан-Брей – причем подтверждающий этот факт документ был заверен Климентом V, очевидно, по просьбе Мариньи.[167] Можно предположить, что речь здесь шла об одном из способов вознаграждения за услуги, оказанные камергеру. Равным образом Мариньи выделил из королевской казны ренту в 40 ливров Готье де Мезьеру, слуге короля, за помощь, которую тот ему уже оказал и еще окажет.[168] По тем же причинам он отказался от ренты, которую ему был обязан выплатить Майо Ле Вилен, тоже бывший, без всякого сомнения, одним из слуг.
Наконец, назовем имена тех деловых людей, чьими услугами Мариньи воспользовался для заключения сделок, к рассказу о которых мы вернемся в следующей главе: тот, кто, согласно документам, взялся управлять землями, купленными в Вермандуа, «достопочтенный и мудрый человек, монс. Пьер Мюле, прокурор упомянутого монс. Ангеррана»;[169] тот, кто представлял в Англии Мариньи и Тота Ги, поименованный в «Calendar of the Close Rolls» «Ваннус Пуций Фортгер, поверенный Ангеррана де Мариньи»,[170] причем так же назывались компаньоны флорентийских Барди, Манан Франциски и Тальдус Валорис,[171] к которым, вероятно, нужно причислить Жиня Боненсеня; наконец, Тот Ги, происходивший из семьи луккских Гиди, бывший сначала слугой короля, затем королевским сборщиком налогов в Лилле и во Фландрии; одновременно он исполнял любые поручения Мариньи, причем Берту де Бенжи, сборщик налогов в Артуа, в своих счетах 1309 и 1310 гг. три раза назвал его «приближенным монсеньора Ангеррана де Мариньи».[172] Именно эти люди служили Ангеррану де Мариньи. Прибавив к этому списку обычное окружение камергера, то есть комнатных слуг и обслуживающий персонал королевского отеля, мы сможем представить себе, каким был его образ жизни: хотя и не принца, но знатного сеньора.
Для того чтобы обратиться к той информации о личной жизни Ангеррана де Мариньи и Алис де Монс, которую мы смогли извлечь из документов, необходимо сначала рассмотреть канонические привилегии, пожалованные им Климентом V.
С 9 апреля 1308 г. Мариньи пользовался правом иметь при себе переносной алтарь, что позволяло ему вместе со своим капелланом служить обедню там, где ему было угодно,[173] и даже, в случае необходимости, до восхода солнца.[174] К числу именно этих привилегий нужно отнести существование «часовенки» из меди, украшенной лиможскими эмалями, о которой мы уже говорили. Двадцать девятого декабря 1312 г. Климент V даровал Ангеррану и Алис право выбирать исповедника; мы не упомянули об этом человеке, рассказывая о людях камергера, так как нам неизвестно, действительно ли он принадлежал к окружению Ангеррана, или же, что более вероятно, он был, как и королевский исповедник, францисканцем или доминиканцем из одного из монастырей Парижа. В любом случае, этот «скромный священник или монах»[175] был вправе отпустить Мариньи все грехи, вплоть до позволения не отлучать его от церкви за жестокость к писцам или принятые к ним насильственные меры, но, впрочем, не в случае убийства или нанесения увечья.[176]
Он также мог проводить для Мариньи и его супруги религиозные таинства в любом месте и заменять, согласно их пожеланиям, обет паломничества (кроме паломничества в Рим и Компостелу) на благочестивые дела.[177] Во время их первой встречи, 31 мая 1307 г., Климент V дал Мариньи позволение входить в женские монастыри, предварительно заручившись согласием короля,[178] а Алис де Монс разрешил посещать мужские монастыри.[179]
Эти льготы и привилегии, впрочем, не являются доказательствами набожности Мариньи. Нет никаких сомнений в том, что Филипп Красивый был действительно набожным человеком, но нет никаких сведений, которые позволили бы утверждать то же самое в отношении его советника. Мариньи основал множество церковных учреждений, он делал щедрые денежные вложения в созданные им капитулы, он построил церковь и несколько часовен, но все это могло быть лишь проявлением его амбиций. Безусловно, основание церкви Экуи – поступок, совершенный с благочестивыми намерениями, но также наверняка продиктованный желанием увенчать подобной постройкой создание его домена, о котором мы поговорим в следующей главе. Мотив присвоения перечисленных привилегий примерно такой же: собственная часовенка, переносной алтарь, капелланы, исповедник, наделенный необычайной властью, были прежде всего элементами практически королевского образа жизни.
В свете вышеизложенного нам уже не покажется удивительным то, что Климент V даровал Ангеррану де Мариньи, Алис де Монс, их детям и Луи де Мариньи высшие посмертные почести: право разделить их тела, с тем чтобы одна его часть была погребена в любом месте по выбору, а другая в новой семейной усыпальнице, в коллегиальной церкви Экуи.[180]
3. Ангерран и его близкие
Согласно правилу, действовавшему во все времена, благорасположение короля к Ангеррану де Мариньи стало бесценным подарком для всей его семьи. Впрочем, в первую очередь сам камергер изыскивал всевозможные средства для того, чтобы устроить своих родственников на официальные должности или добиться для них бенефициев. Он также извлекал пользу из этой семейной политики, полагаясь в некоторых делах на тех, кто был ему обязан своим благополучием и в ком он был уверен. Мы еще не один раз обратимся к этой теме во второй части нашей работы, а здесь нужно рассмотреть три области, в которых действиями Мариньи управляло его стремление преумножить благосостояние своей семьи: заключение браков, официальные должности и церковные бенефиции.
Браки были, во-первых, одним из способов укрепления взаимовыгодных союзов и продвижения по социальной лестнице, а во-вторых, помогали осуществлять финансовые операции. Поэтому у нас не должен вызывать удивления тот факт, что Ангерран очень рано женил своих детей, кроме Мари, дочери Жанны де Сен-Мартен, которая еще ребенком стала монахиней в Мобюиссоне. Луи было около пятнадцати лет, когда его женили, а Изабель, с соизволения церкви, письменного подтверждения которому мы не нашли, но которое необходимо было получить, вышла замуж за Гильома де Танкарвиля, когда обоим супругам исполнилось всего лишь семь лет!
Брачный контракт Луи де Мариньи был заключен в Аррасе[181]14 декабря 1309 г. между Ангерраном, с одной стороны, и Робером де Бомецем, Идой, госпожой де Круазиль, дедом с отцовской стороны и матерью невесты, Роберты де Бомец – с другой стороны. Маго д'Артуа, чье имя, по ее настоянию, было проставлено во введении к договору, подписала его, а в январе 1310 г. король подтвердил документ.[182] Бракосочетание состоялось в Венсенне после 10 января,[183] в одно время с заключением брака Гильома де Танкарвиля и Изабель де Мариньи, а также Жана де Мелона и Жанны де Танкарвиль.[184] Маго преподнесла Роберте и ее матери золотые венки с рубинами и изумрудами,[185] а ее дочери, Бланка и Жанна Бургундские, подарили Роберте золотой венок стоимостью 105 парижских ливров,[186] оплаченный из фонда Палаты короля и принцев королевской крови. Согласно контракту 14 декабря 1309 г., Ангерран обязался ежегодно выплачивать своему сыну 2000 турских ливров; причем после обретения сыном юридической дееспособности Мариньи вместо этой ренты должен был передать ему земли с ежегодным доходом 800 ливров, в число которых должен был войти замок Плесси-о-Турнель в Шампани.[187] Ида де Круазиль предоставляла своей дочери ренту в 500 парижских ливров с поместья Круазиль.
