Леонид Иванов - Смерть диверсантам и шпионам!: Правда о СМЕРШе
Приходилось вникать в тонкие оперативные вопросы, постоянно вести работу по сохранению скрытого управления войсками (СУВ), по недопущению утечек секретов по любым каналам, по укреплению воинской дисциплины и т. д.
Органы «Смерш» всех уровней систематически предоставляли информацию командованию о результатах своей работы, о задержаниях шпионов, о борьбе с изменой Родине, о нарушениях СУВ, военной дисциплины…
Что касается таких органов «Смерш», как армейское и фронтовое звено, то они постоянно предоставляли информацию Военным советам армий и фронтов, вносили конкретные предложения по укреплению боевой готовности войск и дисциплины. Члены Военных советов всегда с максимальным вниманием относились к такой информации и принимали необходимые практические меры.
Таким образом, заключая, следует подчеркнуть, что органы «Смерш» были подлинно боевыми органами, всегда находились в гуще фронтовых событий и были их активными участниками.
Своей отвагой, мужеством, принципиальностью работники «Смерш» завоевали огромный авторитет и уважение у командования и личного состава войск. Свою работу контрразведчики строили при полной поддержке армии.
В годы Великой Отечественной войны были задержаны или убиты десятки тысяч подготовленных неприятельских агентов и диверсантов, предотвращены тысячи диверсий и измен. В том, что на территории страны не было допущено ни одной крупной диверсионной или террористической акции, есть результат труда сотрудников «Смерш».
Офицеры ВКР всегда находились в войсках, вместе с личным составом были на переднем крае, ходили в атаки и держали оборону. Нередко в случае гибели командира они возглавляли части и подразделения. В ходе боевых операций контрразведка несла большие и невосполнимые потери. За годы войны 7000 сотрудников «Смерш» было убито, 3000 ранено и 4000 пропало без вести. И это при том, что по штатам органам «Смерш» полагалось, в общем-то, скромное число оперработников.
Так, в отделе контрразведки «Смерш» нашей дивизии работал всего 21 человек, включая следователя, коменданта и секретаря-шифровальщика. Кроме того, надо иметь в виду, что все оперработники хотя и составляли общий отдел, но были разбросаны по частям, почти не имели личных встреч с руководством отдела, не вели никакой документации, не проводили совещаний, т. е. были лишены всех тех организующих мер, что присутствуют в мирное время. Конечно, это создавало дополнительные трудности, и оттого тем ценнее вклад контрразведчиков.
…В Москве, на территории расположения Управления особых отделов по Московскому военному округу, находится замечательный памятник в честь погибших офицеров «Смерш». Там же имеется комната боевой славы с наличием большого количества документальных материалов и фотографий, раскрывающих героический и тяжелый труд смершевцев в годы Великой Отечественной войны. Тысячи офицеров «Смерш» были неоднократно награждены боевыми орденами и медалями Советского Союза, а четверым военным контрразведчикам за беспримерный героизм и мужество было присвоено звание Героя Советского Союза.
Подводя итоги сказанному о деятельности военной контрразведки в период Великой Отечественной войны, можно с уверенностью утверждать, что нынешнему поколению военных контрразведчиков есть с кого брать пример.
Заканчивая обзор деятельности «Смерш», хотел бы перейти к изложению небольшой биографической справки о себе и своей службе в военной контрразведке «Смерш» в годы Великой Отечественной войны и, кратко, в послевоенный период.
Тамбовские корни
Я родился при форс-мажорных обстоятельствах, во время налета банды атамана Антонова на село Чернавка в Тамбовской губернии 18 августа 1918 года. Мать моя, заслышав крики и выстрелы, поспешила с поля домой, но не дошла — я помешал ей своим появлением на свет прямо во дворе отцовского дома.
Село Чернавка — одно из крупнейших сел Тамбовской губернии, живописно раскинулось на левом берегу чистейшей реки Вороны, по мнению некоторых знатоков, несущую в Хопер лучшую воду Европы. По бытующему в этих заповедных местах преданию жил здесь некогда небогатый помещик, которому Бог послал трех дочерей. Дочери были ладные на загляденье, и назвал он их Красивка, Хорошевка, а младшей, самой очаровательной, по иронии судьбы дали имя Чернавка. Пришло время, дочери повыходили замуж и расселились по хуторам. Были у них дружные большие семьи. Потомки дочерей исправно плодились и размножались, приходили сюда и новые люди. Так появились на тамбовщине еще три села — Красивка, Хорошевка и Чернавка.
Спокойная умиротворяющая прелесть реки Вороны не осталась незамеченной людьми: на ее берегах немало усадеб семейств, известных в русской истории: Нарышкиных, Горчаковых, Чичериных, Державиных…
Родители мои жили бедно, находя приют в убогой крестьянской избе, крытой соломой. Я был младшим, шестым ребенком в семье. У меня было три брата и две сестры. Родители мои работали на земле денно и нощно, но «оскудевшие» (по официальной терминологии того времени) тамбовские земли давали очень небольшой урожай. С детских лет я старался помогать им, и первое, что мне удалось освоить и что запомнилось, была молотьба цепом. Цеп был велик, тяжел, непослушен и подчинился мне не сразу, а лишь после того, как несколько раз огрел меня по спине, плечам и голове. Но нужда — лучший советчик. Мало-помалу научился я молотить, а заодно и просеивать обмолоченное зерно, лопатой подбрасывая его на ветерке в воздух.
Довелось мне видеть своего деда Андрея, отца матери — рыжего горбоносого богатыря, стриженного под скобку. Ходил дед в огромном коричневатом армяке, опоясанный кожаным поясом, жил в селе Ивановка…
Мать рассказывала, что как-то по зимнику он поехал молоть зерно. Зимник был узок — в одну колею: недавно прошли снегопады. Навстречу деду встретилось несколько саней с мукой, и мужики не больно-то ласково попросили у деда дорогу. Дед разозлился и одни за другими перевернул все встречные сани вместе с лошадьми, а сам поехал к мельнице:
— Знай наших!
Когда мне было лет пять-шесть, вся семья перебралась в Инжавино — районный центр, где жила поначалу в небольшом барском доме вместе с десятком других семей, занимая «роскошную» четырнадцатиметровую кухню с русской печью. Я с братом Александром спал на печи, сестры укладывались на полу, два брата на полатях, родители на кровати.
Уклад жизни оставался прежним — крестьянским, да и само Инжавино фактически было большим селом. Таким оно осталось и сегодня, хотя получило статус поселка городского типа.
Отец мой, Георгий Федорович, с утра до вечера был занят хозяйством и, имея три класса образования в церковно-приходской школе, слыл грамотеем. В последние годы жизни он даже работал на должности бухгалтера в одной из артелей. Родом он был из деревни Семеновка. Смутно помню его мать — свою бабушку…
Дом наш, все немудреное хозяйство целиком держались на матери. Мама, Александра Андреевна, была высокая, энергичная женщина, красивая в молодости, активная в жизни, но не получившая не то что образования, но даже азов грамотности. Трудолюбивая, упорная, с яркой речью, она была примером для всех нас и в детстве, и позднее.
— Эх! Мне бы грамотенки чуть-чуть… Я б горы свернула, — иной раз в задоре говорила она.
— Будешь большим, сынок, никогда не зарься на чужое добро, лучше отдай свое. Будь всегда честным и порядочным. Этот наказ матери я старался выполнять в течение всей своей жизни.
Сегодня, оглядываясь на прожитую жизнь, думаю, что своим желанием учиться, своим учебным усердием я прежде всего обязан матери — Александре Андреевне.
Меня с самого начала увлекла учеба. С учетом сложных семейных обстоятельств — беспросветной бедности — только в высокой грамотности я видел свое спасение. Учеба захватила меня настолько, что и тогда, в детские годы, и позднее, в разных учебных заведениях, я старался быть только отличником. Никаких наград тогда не было. Да я их и не ждал. Учеба была для меня и стимулирующим, и успокаивающим, и развлекающим началом.
Учиться было голодно, но советская власть нашла уже тогда, в тридцатые годы, возможность давать детям чечевичный суп и сладкий чай бесплатно. Помню свои мысли того времени, которые можно озвучить, наверное, так: «Пусть я беден, пусть нету меня нарядной рубахи и аппетитного куска хлеба, пусть худы мои ботинки и ветхо пальтецо из старой шинели, которое я донашиваю уже третьим, но учебой своей я докажу, что не хуже своих богатых товарищей». В таких, отнюдь не «вертеровских», размышлениях находил я тогда опору.
В школе того времени царили порядок и дисциплина — работал учком, не упускал из вида отстающих, закрепляя за ними хорошо успевающих. Был оборудован спортивный уголок — перекладина, брусья, кольца, городошные дорожки, волейбольная площадка.
