Даниил Альшиц - Начало самодержавия в России
Когда Адашев «действует государевым словом», выступая в качестве выразителя воли самодержавной власти, он укрепляет ее авторитет. Когда Адашев от имени царя «приказывает казначеям», сам формулирует государев приговор (как бы мы сказали сейчас, резолюцию царя) на своем докладе о холопьих отпускных, когда «приказывает» выдачу жалованных грамот, возглавляет розыск по изменным делам крупнейших бояр, ведет дипломатические переговоры от имени царя, фактически контролирует деятельность всех приказов (министерств), проверяя результаты «розыска» по поступившим в Челобитенный приказ челобитным, контролирует воевод, проводивших казанскую политику, он укрепляет авторитет государя.
С именем А. Ф. Адашева связаны реформы 1540—1550-х гг. С его именем историки справедливо связывают и успехи внешней политики Русского государства в середине XVI в.
То, что Адашев правил от имени царя, приказывал «государевым словом», не умаляет его главенствующей роли в делах государственного управления, а лишь указывает на тот известный факт, что Адашев не был царем. «Государевым словом» в монархических государствах во все века действовали даже самые могущественные диктаторы.
Одной из главных забот правительства, пришедшего к власти после восстания 1547 г., было создание впечатления о решительной демократизации правления. Наиболее ярким шагом в эту сторону было создание Челобитенного приказа — символического моста между царем и народом, на котором любой человек чуть ли не из рук в руки сможет передать самому царю свое прошение или жалобу, А если все-таки не из рук в руки, то через вполне надежного человека, потому что во главе Челобитенного приказа поставлен не «ленивый» и хищный «богатина»-вельможа и не мздоимец-дьяк, а человек, известный своим бескорыстием, праведной жизнью, своей близостью к простым, сирым и болезным людишкам, к тому же «ангелоподобный» кротостью нрава и даже внешним обликом. Если бы такого человека не существовало, его в тот момент, как говорится, следовало бы выдумать. Но, по счастью, выдумывать нового «Алексея — человека божьего» необходимости не было. Такой Алексей реально существовал и был хорошо известен московскому люду.
Адашев по своим воззрениям был совершенно очевидным выразителем интересов служилых людей — широких масс дворянства, основной социальной опоры и вооруженной силы централизованного государства. Дворянство ожидало и решительно требовало немедленного удовлетворения своих чаяний.
Неоднократные вооруженные антиправительственные выступления служилых людей, опасная поддержка местными дворянами мятежей своих удельных князей против центрального правительства, солидарность некоторых отрядов служилых людей с восставшим в 1547 г. «черным людом», более всего напугавшая феодальные верхи, наконец, самая настоятельная необходимость поднять боеспособность дворянского войска — все это делало проблемы, связанные с положением дворянства, неотложными, а их решение — самой насущной задачей государства. Это также было источником силы и авторитета Адашева, обусловливало известное понимание его деятельности со стороны аристократической Боярской думы и обеспечивало ее участие в реформах 50-х гг. В сложившейся ситуации не только Адашев был необходимым сотрудником царя, но и царь был сознательным и активным сотрудником Адашева.
Нельзя отказать в доверии безыскусному, дышащему неподдельной искренностью и неподдельной достоверностью рассказу Пискаревского летописца начала XVII в. об Алексее Адашеве: «А как он был во времяни, в те поры Руская земля была в великой тишине и во благоденстве и управе. А кому откажет, тот в другорядь не бей челом; а кой боярин челобитной волочит, и тому боярину не пробудет без кручины от государя; а кому молвит хомутовкою (с неодобрением. — Д. А.), тот больши того не бей челом: то бысть в тюрьме или сослану. Да в ту же пору был поп Сильвестр и правил Рускую землю с ним за один и сидели вместе в ызбе у Благовещения, где ныне полое место между палат».
Итак, Адашев «правил русскую землю» вместе со священником Сильвестром — утверждает источник, совершенно независимый от писаний Грозного и Курбского, утверждающих то же самое.
Новорожденная монархия в лице Ивана Грозного имела к вопросу о характере царской власти свое отношение. Она тяготела к единовластию, к созданию и укреплению монархической системы правления, не ограниченной ни в какой форме, ни в какой степени и ни с чьей стороны. Однако для того чтобы стать реальностью, единовластие нуждалось не только в формальном его провозглашении, не только в намерении самого монарха быть самодержцем и даже не просто в поддержке тех или иных влиятельных социальных слоев. Как и всякое государство, оно нуждалось в организованной политической силе — в собственных вооруженных отрядах и в аппарате власти.
Восхождение Ивана Грозного к единовластию было долгим и трудным. Оно прошло через различные этапы, каждый из которых был необходимой ступенью этого восхождения. Даже собственная система взглядов царя приобрела законченный вид лишь в начале 60-х гг. Точнее, в эти годы она была впервые с предельной четкостью сформулирована.
До венчания на царство, в годы боярского правления, мальчик, а затем юноша великий князь московский был «пленником» боярской олигархии, правившей страной.
Несмотря на ранние проявления своего властного характера, молодой великий князь оставался орудием в руках то одной, то другой боярской клики. Он мог проявлять «свою» власть лишь в тех пределах, которые ему порой предоставляла ожесточенная борьба между враждующими группировками феодальной знати. В этих случаях он мог выступать против одной из них при поддержке другой. Трудно сказать, как долго пришлось бы Ивану IV оставаться «боярским» царем и как развивалась бы дальше история его царствования, если бы не июньское восстание 1547 г.
Народное восстание было для юного царя огромным потрясением. Чуть ли не вчера отзвучали торжественные славословия и молитвенное пение, сопровождавшие его венчание на царство, гудели праздничные колокола, виделось сияние бесчисленных свечей. Только вчера при его появлении восторженная толпа подданных падала на колени и склонялась в земном поклоне. Разноцветный ковер из людских спин устилал землю внутри Кремля, всю Красную площадь, прилегающие улицы… И вдруг внезапно все так страшно переменилось. Вместо «свещного огня» — «огнь пожарный», вместо курения фимиама — удушливый дым пожара, в пламени вся Москва. Вместо торжественного перезвона — неумолкающий гул набата. Вместо коленопреклоненных, переполненных верноподданническим экстазом покорных людей — разъяренные толпы вооруженных горожан. Они собрались на вече, они требуют выдачи им на расправу бывших правителей во главе с царскими родственниками. Они врываются в церковь, выволакивают и побивают камнями родного дядю царя. Они движутся к царским палатам, требуя выдачи других царских родственников. В грозном реве толпы можно различить и царское имя. Явственно слышатся голоса, призывающие убить царя, который заодно со своими боярами и родственниками, грабившими народ и будто бы поджегшими Москву. Защитить царя и его семью от ярости восставших некому. Вчерашние всесильные правители — бояре разбежались. Призывов митрополита и других священников не слушают. Своего надежного войска у царя нет. Некоторые отряды провинциальных служилых людей, находившиеся в Москве, перешли на сторону восставших.
Царь с семьей и небольшой охраной бежит из столицы в подмосковное село Воробьево. По призыву городского палача, оказавшегося во главе восставших, мятежные толпы движутся вслед за царем «и со щиты и с сулицы, яко к боеви обычаи имаху». Царь был отчаянно перепуган, «узрев множество людей, удивися и ужасеся». Пережитый в тот момент страх не забывался еще много лет. «От сего убо вниде страх в душу мою и трепет в кости моя и смирися дух мой», — признал он через несколько лет на Стоглавом соборе. «От сего» времени молодому царю должно было стать вполне ясно, что высокий его титул сам по себе не дает ни силы, ни защиты и что звание «самодержец» не более, чем пустой звук, если носитель этого державного титула не имеет надежной опоры, пе обладает реальной силой. Тогда, в 1547 г., ни достаточно прочной опоры, ни силы у царя не было.
Волна народного гнева, остановившаяся буквально у порога царской резиденции в Воробьеве, смыла с политической авансцены правившую боярскую группировку. Восстание деморализовало и ослабило власть всесильной до того феодальной аристократии. Сохранившийся на местах созданный в годы ее власти аппарат, хищнически кормившийся за счет населения, был безнадежно скомпрометирован.
Объективным результатом этого было освобождение царя из-под тяжелой опеки прежних боярских правителей. В его окружение смогли выдвинуться новые люди, выступавшие от лица «всей земли», выражавшие интересы служилого дворянства и верхушки городского посада, с требованиями которых феодальной аристократии приходилось все больше считаться. Образовалось правительство, в которое вошли представители наиболее дальновидных кругов как боярства, так и дворянства и представители духовной иерархии. При этом, однако, следует подчеркнуть одно важное обстоятельство: компромисс, на котором было основано новое правление, имел не две стороны (о них постоянно идет речь в историографии: феодальная аристократия — с одной, и служебное дворянство — с другой), а три. Царь Иван также был участником компромисса в качестве одной из его сторон. На этом этапе царь вынужден был отказаться от претензий на неограниченную власть и удовольствоваться, как он сам позднее писал, «честью председания» сложившегося вокруг него совета.
