Анатолий Уткин - Русско-японская война. В начале всех бед.
Царь Николай в конечном счете стал жертвой процесса, которого он не мог контролировать. (Раскаты грома для Романовых послышались в Крымскую войну, позором стало поражение в войне с Японией и все решила Первая мировая война). Он настолько лишен был “инстинкта правителя”, что не создал даже небольшой группы непосредственных помощников. Каждое утро он исполнял огромный сизифов труд знакомства и подписи государственных бумаг. Огромный государственный корабль шел в тумане и капитан должен был находиться на мостике с биноклем и рулем, а он корпел в каюте над бумажной работой.
Западные послы сомневались в решающем для правителя качестве — воле. Французский посол Палеолог, отмечая простоту, мягкость, отзывчивость, удивительную память Николая II, указывает на его неуверенность в собственных силах: “Чтобы руководить государством, которое стало таким громадным, чтобы повелевать всеми двигателями и колесами этой исполинской системы, чтобы объединить и употребить в дело элементы настолько сложные, разнообразные и противоположные, необходим был, по крайней мере, гений Наполеона»[13]. Бедой Николая II было то, что он ладил лишь с посредственностями, люди воли и характера не привлекали его. Царь искал душевного спокойствия. а не благоденствия народа, не его подлинной силы.
Николай II не понимал смысла русской истории, он не лечил раны России — был к ним, по большому общественному счету, равнодушен. Он позволил себе даже обидеться на народ, который сам повел в неразумное испытание. В его страшный час и народ показал свою худшую черту — черствое равнодушие к своему династическому вождю.
Царь полагался на ведущих министров. Подлинным героем времени и места был любимец царя Александра Третьего, министр железных дорог, подлинный строитель Транссиба — Витте. Став министром финансов, он видел в Дальнем Востоке огромную сферу приложения русской энергии. Тем более, что внешние обстоятельства благоприятствовали. Оба великих европейских антагониста — Франция и Германия — более чем благожелательно смотрели на те российские действия, которые «ставили на место» японских выскочек, азиатских новичков в глобальной стратегии, в ремесле, где многие века определяющими были действия и позиция Европы.
Особенно старался молодой кайзер Вильгельм Второй, для которого сосредоточение России на Китае и Корее означало, помимо прочего, ее ослабление на европейских границах, что заведомо ослабляло франко-русский союз, сдерживающий Германию в ее стремлении к гегемонии в Европе. Вильгельм без обиняков дал знать царю Николаю, что Германия «присоединится к любым действиям, которые Россия посчитает необходимыми предпринять в Токио с целью заставить Японию отказаться от захвата не только южной Маньчжурии и Порт-Артура, но и расположенных у юго-западного побережья Формозы Пескадорских островов».
Витте хотел иметь (пользуясь выражением Наполеона) «спящий Китай», максимально пассивную державу, не вступающую в мировую борьбу. Витте немедленно выделил среди прибывших на коронацию царя Николая в 1894 г. главу китайского императорского правительства Ли Хунчана и уделил ему особенное внимание. С этого времени Россия становится как бы опекуном огромной азиатской страны, ощущающей давление Запада и Японии. Это предопределило отношение России к конфликту Китая с Японией в 1894–1895 гг., когда островная империя жестко наказала континентального гиганта. В связи с победой Японии над Китаем недавно коронованный император Николай встретил первый внешнеполитический кризис своего правления.
Ставшего министром иностранных дел князя Лобанов-Ростовского трудно назвать сторонником энергичного внешнеполитического курса России на Дальнем Востоке. Князь опасался оказывать излишнее давление на Токио, лишая его шансов закрепиться на материке и требуя на виду у всего мира эвакуировать Ляодунский полуостров. Он был сторонником более мягкой линии: указать японскому правительству «в самой благожелательной манере», что захват у Китая Порт-Артура будет непреодолимым препятствием на пути налаживания дружеских отношений Японии с Китаемв будущем, этот захват станет «вечным» очагом противоречий на всем Востоке. Но осмотрительность князя Лобанова-Ростовского становилась все менее популярной.
Русским сторонникам опеки над Пекином восстать против столь плачевных для Китая результатов войны с Японией было относительно нетрудно в свете общезападного недовольства ее итогами. Западный мир и Россия не были готовы к подобному повороту событий. Европа впервые за пять столетий встретила нарушающую ее планы силу. Берлин был просто возмущен, Париж обеспокоен, Санкт-Петербург уязвлен. Лондон — к отчаянию японцев — невозмутимо молчал. Общественное же мнение России в данном случае сочувственно отнеслось к жертве войны. Газета «Новое время» писала 20 апреля 1895 г.: «Россия не может позволить Японии осуществлять протекторат над Кореей, который она получает благодаря условиям договора. Если единственный (в данном регионе. — А.У.) порт Порт-Артур останется во владении Японии, материальные интересы России будут ущемлены, пострадает ее престиж как великой державы».
Вначале император Николай придерживался относительно мягких позиций, соответствующих воззрениям его министра иностранных дел. Но шли дни, самодовольное самоуправство японцев представлялось и России и Западу все менее привлекательным. Петербург увидел посягательство на русские интересы в регионе. Позиция царя становилась все более жесткой. Его стали привлекать идеи создать, как минимум, неподалеку от Порт-Артура русский Порт-Лазарева на побережье Восточной Кореи. 5 апреля российский император пришел к выводу, что «для России открытый и действующий круглый год порт необходим абсолютно. Этот порт должен находиться на материковой части (на юго-востоке Кореи) и должен быть присоединен к нашим владениям полосой земли».
У Витте не было сомнений относительно решимости Японии бросить вызов России на Тихом океане. Он становится во главе партии, выступающей за оказание помощи Китаю в его трудный час: «Когда японцы получать по контрибуции от Китая свои шестьсот миллионов рублей, они потратят их на укрепление полученных ими территорий, овладеют влиянием на в высшей степени воинственных монголов и маньчжуров, а после этого начнут новую войну. При таком повороте событий японский микадо может — что становится вероятным — через несколько лет стать императором Китая. Если мы сейчас допустим японцев в Маньчжурию, тогда оборона наших владений и сибирской дороги потребует сотни тысяч солдат и значительного увеличения нашего военно-морского флота, поскольку раньше или позже мы придем к столкновению с японцами. Это ставит перед нами вопрос: что лучше — смириться с японским захватом южной части Маньчжурии и укрепиться уже после завершения строительства сибирской дороги, или собраться сейчас и активно предотвратить такой захват. Последнее представляется более желательным — не ожидать спрямления нашей амурской границы, чтобы не получить союз Китая и Японии против нас, определенно объявить, что мы не можем позволить Японии захватить южную Маньчжурию, а если с нашими словами не посчитаются — быть готовыми предпринять соответствующие меры». Министр финансов России писал: «Мне казалось, что исключительно важным было не позволить Японии вторгнуться в самое сердце Китая, твердо оккупировать Ляодунский полуостров, который занимает столь важную стратегическую позицию. Соответственно, я настаивал на вторжении в договорные дела Китая и Японии».
Молодой император в свете серьезности обстановки созвал 17 апреля 1895 года внутренний круг советников, где преобладали его родственники, его великокняжеские дядья. Председательствовал его дядя — великий князь Алексей, а присутствовали Витте, князь Лобанов-Ростовский, генерал Ванновский. Витте полагал, что, если Япония откажется покинуть Маньчжурию, то в интересах России было бы принять решение о начале вооруженных действий. «Ибо, если мы не сделаем этого, России придется принести гораздо большие жертвы в будущем». Япония по достоинству оценить тяжесть для себя такого вызова и пойдет напопятную. Если же нет — российскому флоту следовало обстрелять японские порты. (Глядя из исторического далека, нетрудно заметить, что Витте определенно недооценивал силу японской армии, общую численность которой он оценивал в 70 тысяч человек). С его точки зрения, японским сухопутным войскам будет трудно осуществлять контроль над огромными территориями Кореи и Китая. Примерно той же точки зрения придерживался и либеральный военный министр генерал П.С. Ванновский: «Если говорить о степени нашей уязвимости, то японская армия не представляет для нас угрозы». На протяжении первых шести месяцев боевых действий, в течение которых российская армия на Дальнем Востоке должна была достигнуть 50 тысяч человек, японские вооруженные силы, по мнению Ванновского, не были бы способны продвинуться в регионе ни на шаг. В свете таких калькуляций военный министр России поддерживал идею использования вооруженных сил России в случае отказа Японии подчиниться русско-германо-французскому давлению.
