Инаба Чихару - Японский резидент против Российской империи. Полковник Акаси Мотодзиро и его миссия 1904-1905 гг.
Однако это не остановило Акаси и его союзников из руководства Лиги народовой. Решив, что все дело в низкой квалификации исполнителей-подрывников, в июне японец предложил «народовцам» передать в его распоряжение нескольких подходящих рядовых членов партии, обещая организовать их обучение саперному делу. В качестве инструктора Акаси планировал привлечь подполковника-артиллериста Танака Хиротаро, который в это время стажировался в Германии на заводах Круппа. Однако кандидатов в диверсанты «народовцы» в своих рядах не нашли и обратились за содействием к ППС. Те выделили двух молодых социалистов, которые действительно прошли курс обучения под руководством Танака, но в Сибирь в итоге так и не были посланы, когда стало известно, что все мосты магистрали, которые только и следовало подрывать, по-прежнему находились под неусыпной охраной.
Рисунок Балога с обозначением наилучшего места закладки взрывчатки для подрыва одного из мостов Транссибирской магистрали (Из бумаг Акаси в Библиотеке парламента)В общем, совместные японо-польские планы устроить крупную диверсию на Сибирской магистрали успехом не увенчались. Значительные средства оказались потрачены напрасно.
Р. Дмовский и Ю. Пилсудский в Японии
Прибыв в столицу Японии в середине мая 1904 г., Дмовский под видом военного корреспондента поселился в токийской гостинице «Метрополь». В конце мая состоялась его первая встреча с генералом Ко-дама. Организатором встречи выступил токийский МИД, который выделил в распоряжение Дмовского переводчика — знавшего русский язык Каваками То-сицунэ, впоследствии директора Общества Южноманьчжурской железной дороги (переговоры с Кодама, естественно, шли по-японски){25}. Надежды, которые, вероятно, лелеял генерал Кодама, беседуя с совершенно не известным ему поляком, определялись положением дел на театре войны. В это время главные силы японской армии в Маньчжурии начали подготовку к генеральному сражению; в столкновении на реке Ялу на севере Кореи, произошедшем накануне, японские войска одержали верх и взяли до 600 солдат противника в плен. Поскольку поляков среди пленных оказалось не более 60 человек, становилось ясно, что изначальный «пропагандистский» план Дмовского пробуксовывает. Поэтому еще в бытность в Японии Дмовский (не исключено, что по прямому указанию Кодама) приступил к сочинению пропагандистских памфлетов, адресованных уже не только солдатам-полякам, но и другим «инородцам» в составе русской армии. Параллельно он выхлопотал обязательство Токио улучшить бытовые условия содержания в японских лагерях своих соотечественников-военнопленных.
8 июля в Токио, вероятно, на знаменитом проспекте Гиндза Дмовский прямо на улице столкнулся с Пилсудским, о приезде которого в Японию не подозревал. Договорившись о встрече на следующий день, поляки проговорили полдня. Предметом спора стала проблема вооруженного восстания в Польше и тактика Лиги народовой и ППС в этой связи{26}. Как будет видно из последующего, придти к соглашению собеседникам так и не удалось.
Спустя несколько дней, 13-го июля, Пилсудский представил в МИД записку, в которой выступил с идеей негласного союза между оппозиционными силами Польши, с одной стороны, и официальным Токио — с другой, на базе подготовки и проведения вооруженного восстания под руководством ППС. Надо ли говорить, что, по плану Пилсудского, финансирование этого мероприятия целиком возлагалось на Японию. Но и оппонент Пилсудского не сидел сложа руки. 20 июля он направил в японский МИД свой собственный меморандум. В нем лидер Лиги народовой отверг идею вооруженного восстания в Польше — по его мнению, оно было преждевременным, не имело серьезных шансов на успех и, по всей вероятности, было бы быстро подавлено. Гораздо предпочтительнее, заключал он, было бы постоянно поддерживать на территории Царства Польского тревожную, взрывоопасную обстановку. Только такая ситуация, считал Дмовский, была способна удержать царское правительство от отправки расквартированных здесь войск на Дальний Восток.
Ознакомившись с записками Пилсудского и Дмовского, японские дипломаты отправили их на заключение в Генштаб, руководству своего министерства и в гэнро. Завершилось дело отказом Токио субсидировать вооруженное восстание под эгидой ППС{27}. «Утешительным призом» для Пилсудского стала субсидия в 20 тыс. фунтов стерлингов (или 200 тыс. тогдашних иен), которую ППС получила от посланника Хаяси на проведение диверсий в тылу русской армии и распропагандирование польских солдат{28}.
Конечная причина отказа Пилсудскому заключалась в противоположности стратегических планов сторон. Если японское правительство, понимая ограниченность ресурсов Японии по сравнению с Россией, стремилось к скорейшему окончанию вооруженного конфликта после победоносного маньчжурского «блицкрига», то польские националисты, напротив, были заинтересованы в том, чтобы война максимально измотала и обескровила царизм, то есть — в ее максимальной затяжке. К тому же тогдашние планы японского командования не выходили за рамки нанесения противнику непосредственного военного ущерба — путем диверсий на Сибирской железной дороге, например. В японском МИДе имелись собственные соображения. Здесь более всего опасались дискредитировать свою страну в глазах западного сообщества участием Японии в проектируемых поляками малопочтенных для мировой державы операциях (наиболее болезненной реакции японские внешнеполитические аналитики ожидали со стороны других многонациональных европейских государств, особенно Австро-Венгрии). В общем, в июле 1904 г. в Токио решили ничего не предпринимать для финансирования вооруженного восстания в России. Тогда японское правительство еще пугала перспектива субсидировать сомнительные начинания малознакомых деятелей, проводимые на краю света. Да и развитие военных событий в собственном смысле внушало большой оптимизм. Однако со временем обстоятельства стали иными, и отношение к идее Акаси «подогреть» российскую революцию изменилось{29}.
ГЛАВА III.
СМЕНА ОРИЕНТИРОВ: КУРС НА ПОДДЕРЖКУ РОССИЙСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
К. Циллиакус и его место в освободительной борьбе
Вступая в войну с Японией, Россия стремилась не только укрепить свое положение на Дальнем Востоке, но попутно решить и ряд внутриполитических проблем. В Петербурге считали, что «маленькая победоносная война» (а иного исхода конфликта с Японией никто здесь и в мыслях не допускал) укрепит авторитет самодержавия и, таким образом, поможет восстановить в империи внутренний мир и спокойствие. Однако, объективно говоря, и риск был немал. Теоретически даже локальная, но проигранная война могла привести к еще большему ослаблению центральной власти, а в худшем случае — к полному или частичному развалу империи и отпадению от нее национальных окраин. Претендентов на отделение было достаточно.
В то же время свои проблемы имелись и «по ту сторону баррикад» — в оппозиционно-революционной среде. Расширение освободительного движения, весьма разношерстного по целям и составу участников, выдвинуло на первый план задачу временно закрыть глаза на межпартийные трения, на программные и тактические разногласия и объединить силы в борьбе с царизмом — в одиночку «свалить» его не имела шансов ни одна из антиправительственных сил. Во весь рост встал вопрос о том, кто из оппозиционеров способен выполнить роль такого объединителя. В описываемое время на эту роль активно претендовал финский оппозиционер Конни Циллиакус.
В царствование Николая II права Великого княжества Финляндского, которое входило в состав Российской империи на условиях широкой автономии, начали урезаться. Курсу на ускоренную русификацию этой национальной окраины, взятому в 1899 г., оппозиционно настроенные финны противопоставили акции пассивного сопротивления — массовый отказ от военной службы, демонстративные групповые увольнения с работы, подачу коллективных прошений по разным поводам и т.п. Эти акции, однако, нисколько не обескуражили и не остановили финляндского генерал-губернатора и стоявший за ним официальный Петербург. Последовали репрессии. В 1903 г. финские оппозиционеры частью были высланы за пределы княжества, частью оказались вынуждены эмигрировать самостоятельно. Среди эмигрантов были уже известные нам Йонас Кастрен и Конни Циллиакус. Находясь в Швеции, Циллиакус выступил ярым сторонником единства противников самодержавия, полагая, что только опираясь на объединенные силы всего освободительного движения, Финляндия имеет шанс впервые в своей истории обрести суверенитет.
