Александр Дюма - Капитан Поль
- Странное дело! Совсем другой человек, а взгляд точно тот же самый.
- Да, граф, какие бы трюки с одеждой ни проделывал человек, взгляда своего он изменить не может, ведь в глазах каждого из нас есть своя искорка. И лейтенант, и капитан, и англичанин - все это ваш покорнейший слуга.
- А сегодня кто же вы, позвольте спросить? Согласитесь, этот вопрос совсем не лишний, когда имеешь дело с человеком, который так великолепно может входить в роль.
- Сегодня, как вы, граф, изволите видеть, я не имею никакой причины кого-то изображать и явился к вам в простом костюме, в котором молодые люди обычно ездят в гости друг к другу. Сегодня я могу быть кем вам будет угодно: французом, англичанином, испанцем, даже американцем. На каком из этих языков хотите продолжать нашу беседу?
Граф улыбнулся.
- Некоторые из них мне так же знакомы, как и вам, но приятнее всего, согласитесь, говорить на своем родном языке. Проще понять друг друга.
- Как вам угодно, граф, - ответил меланхолично Поль. - Я, знаете, тоже люблю французский язык больше всякого другого, потому что и моя родина Франция.
Однако, увлекаясь языками, - сказал Эммануил насмешливо, - вы, надеюсь, не всегда забываете о деле. Может, вспомните и о том, за которым ко мне пожаловали?
- Ваша правда, граф. Дело, которое привело меня к вам, вот какое. С полгода назад, гуляя в Пор-Луи по берегу, вы заметили на внешнем рейде фрегат с узким кренгованием, высокими тонкими мачтами и, конечно, подумали: "Видно, капитану этого судна нужен ходкий корабль, раз на нем так мало дерева и так много парусов", - и поэтому вам пришло в голову, что я какой-нибудь флибустьер, то есть пират. Ведь верно?
- А неужели это не так?
- Я не раз удивлялся, граф, вашей сметливости и остроте взгляда, который сразу проникает в суть вещей, - сказал Поль с легкой иронией.
- Комплименты мне ни к чему, - ответил сердито Эммануил. - Давайте лучше поговорим о деле.
- Тогда вы тоже так рассуждали и попросили какого-то лейтенанта отвезти вас на этот фрегат, где познакомились со старым капитаном. У вас было предписание морского министра, в котором всякому командиру судна, идущего под французским флагом в Мексиканский залив, вменено было в обязанность отвезти по вашему требованию в Кайенну одного государственного преступника. Помните? Звали его Лузиньян.
- Все это правда.
- Я исполнил это предписание. Я не знал тогда, что вся вина этого мнимого государственного преступника состояла в том, что он любил вашу сестру.
- Капитан!.. - зло сказал Эммануил, вскочив со стула.
- Какие у вас прекрасные пистолеты, - продолжал спокойно Поль, рассматривая оружие, которое граф небрежно бросил на стол, войдя в комнату.
- И они заряжены, - проговорил Эммануил с выражением, которого нельзя было не понять.
- А надежны они? - спросил Поль с притворным равнодушием.
- Вы хоть сейчас можете их опробовать, если вам будет угодно выйти со мною в парк, - ответил Эммануил.
- Зачем, это можно сделать и здесь. - Поль опять притворился, что не почувствовал вызова в словах графа. - Вот хорошая цель и на порядочном расстоянии.
Капитан быстро взял пистолет, взвел курок и направил ствол его через открытое окно к верхушке дерева. На верхней ветке сидел и весело чирикал зяблик, раздался выстрел, и крохотная птичка, перерванная пополам, упала на землю. Поль спокойно положил пистолет на стол.
- Да, ваши пистолеты хороши, - сказал он.
- Должен выразить вам свое восхищение, - воскликнул Эммануил, - вы удивительный стрелок!
- Немудрено, граф, - произнес Поль с обычным своим меланхолическим видом. - В долгие штили мы, моряки, вынуждены искать развлечений, которых у вас, сухопутных, так много. Иногда стреляем по морским рыболовам, которые бросаются с воздуха, чтобы схватить на поверхности воды рыбу, по ласточкам, которые, утомившись от длинного пути, садятся отдыхать на реи. Вот, граф, каким образом приобретается ловкость в искусстве, которое кажется вам совершенно непонятным в моряке.
- Продолжайте, капитан, только, если можно, вернемся к нашему общему знакомому.
- Извольте, граф. Лузиньян оказался храбрым и честным молодым человеком. Он рассказал мне свою историю, и я узнал, что он был сыном близкого приятеля вашего отца и что, оставшись после его смерти без денег и круглым сиротой, был принят к вам в дом за два года до того, как по какой-то таинственной причине маркиз лишился рассудка. Что он воспитывался вместе с вами и с самого начала вы возненавидели его, а сестра ваша полюбила. Он рассказал, как вместе с Маргаритой они росли в этом уединении и замечали свое одиночество только тогда, когда не были вместе, о своей юношеской страсти и чувстве вашей сестры. Вы знаете, ведь она, как Юлия помните, у Руссо? - сказала ему: "Я буду принадлежать тебе или могиле".
- О, она, не сомневайтесь, сдержала свое слово!
- Знаю! И вы, благородный - ведь так считает свет? - молодой человек, безудержно поносите чувство молоденькой девушки, которая по своей чистоте и невинности не могла устоять против природного влечения и любви? Из рассказа Лузиньяна я понял, что мать ваша, постоянно ухаживающая за больным мужем, не могла наблюдать за дочерью... Я знаю не только о слабостях вашей сестры, граф, но и о необыкновенной преданности вашей матери, хотя она, на мой взгляд, женщина строгая. Может быть, потому, что ей никогда в жизни не случалось совершать проступка... Однажды ночью матушка ваша услышала приглушенные стоны. Она зашла в комнату Маргариты и, подойдя к постели несчастной, вырвала у нее из рук младенца, который только что родился. Маргарита потеряла сознание при виде матери, и ребенок бесследно исчез из вашего замка. Так ли это было, ваше сиятельство? Верно ли рассказали мне эту страшную историю?
- Да, - ответил Эммануил, совершенно пораженный, - я должен признаться, что вам известны все подробности.
- Дело в том, - сказал Поль, вынимая из кармана портмоне, - дело в том, что обо всем этом говорится в письмах вашей сестры к Лузиньяну. Готовясь занять между ворами и убийцами место, которое получил по вашей протекции, он отдал их мне и просил возвратить Маргарите.
- Отдайте письма, капитан! - Эммануил быстро протянул руку к портмоне. - Вы можете быть уверены, что они будут в целости возвращены сестре, которая была так безрассудна, что...
- Что смела жаловаться единственному на свете человеку, который по-настоящему ее любил? - Поль отдернул портмоне и спрятал его в карман. В самом деле, какое безрассудство! Мать отнимает у нее ребенка, а она поверяет свои чувства по этому поводу отцу этого ребенка! Какая безрассудная сестра! Не найдя опоры в брате, она унижает свое знатное имя, выставляя его под письмами, которые могут в глазах света... как это у вас называется?.. покрыть все семейство позором?
- Если вы так хорошо понимаете всю важность этих писем и не хотите отдать их мне, - сказал Эммануил, покраснев от нетерпения, - то исполните поручение вашего приятеля - отдайте их сестре или матушке.
- Так я и хотел было сделать, когда вышел на берег в Лорьяне, но дней десять или двенадцать назад я зашел в церковь...
- В церковь?
- Да, граф, в церковь.
- Зачем же это? Вы верите в Бога?
- А на кого же мне надеяться в шторм или бурю? Вам никогда, граф, не доводилось увидеть шторм не с берега, а в море?
- Нет, капитан. Так что же в этой церкви?..
А в этой церкви я услышал, как аббат объявлял о скором бракосочетании Маргариты д'Оре с бароном Лектуром. Я спросил о вас. Мне сказали, что вы в Париже, а мне самому было необходимо ехать туда, чтобы доложить его величеству королю об исполнении данного мне поручения.
- Королю!
- Да, ваше сиятельство, самому королю, его величеству Людовику XVI. Я поехал, встретил вас у Сен-Жоржа, узнал, что вы торопитесь, и постарался поспеть сюда сразу после вас... И вот я здесь, но намерения мои изменились.
- Что же вы теперь хотите делать? Говорите, надо же нам когда-нибудь кончить этот разговор!
- Мне пришло в голову, что если уж все покинули несчастного ребенка, даже мать, то кроме меня некому о нем позаботиться. В вашем положении, граф, учитывая ваше желание вступить в родство с бароном Лектуром, который только один, по вашему мнению, может помочь вам в исполнении ваших честолюбивых замыслов, вы охотно дадите за эти письма любую сумму, например сто тысяч франков. Это немного при доходе в двести тысяч ливров.
- Но кто же поручится мне за то, что эти сто тысяч...
- Понимаю. Дайте мне письменное обязательство выплачивать ежегодно Гектору Лузиньяну проценты от этих ста тысяч, и я отдам вам письма вашей сестры.
- Больше вам ничего не надо?
- Кроме того, я требую, чтобы вы отдали этого ребенка в мое распоряжение: на деньги, которые получу от вас, я буду его воспитывать вдалеке от матери, которая забудет сына, от отца, которого вы отправили в ссылку.
- Хорошо. Если б я знал, что дело идет о такой мелкой сумме и что вы приехали по такому ничтожному поводу, я бы не стал и беспокоиться. Однако вы мне позволите поговорить об этом с маркизой?
