Адам Замойский - 1812. Фатальный марш на Москву
Когда в 1547 г. Иван IV, повсеместно известный под прозвищем Грозный, короновался в Успенском соборе на территории Кремля, он принял титул царя (цезаря) и объявил о том, что Русь есть преемница Византии. По словам Джеффри Хоскинса: «Иван претендовал не только на суверенитет, независимость от всех прочих держав, но фактически на превосходство собственного царства как мировой христианской монархии, поставленной над всеми прочими на Земле»{20}. Он использовал регалии царей Византии и ставил себя в один ряд с римскими императорами. Его преемники и их политические слуги оставались верны наследию Ивана и избранной им миссии. Не надо думать, будто Екатерина нарекала своих старших внуков Александром и Константином просто так.
У Франции традиционно имелась целая череда союзников на востоке – Швеция, Польша и османская Турция, – призванных сдерживать главенствующую угрозу со стороны власти Габсбургов в Центральной Европе. Когда Россия начала играть все более заметную роль на политической сцене Европы, для Франции стал особенно важен «barrière de l’est» – восточный барьер, способный оградить ее от новой грозы, собиравшейся на востоке. Но к концу восемнадцатого столетия Швеция угасла и перестала быть мощной державой, Польша исчезла с карты мира, а Турцию, погрузившуюся в состояние политического упадка, русские выдавили из Крыма и Молдавии. Франции приходилось искать союзников где-то еще.
В 1801 г. генерал Бонапарт, в ту пору пока только первый консул, решил превратить в союзника саму Россию. Когда в ходе переговоров по обмену пленными, британцы и австрийцы отказались зачесть семь тысяч русских солдат (союзников, взятых в плен французами в Швейцарии) при обмене на захваченных ими французских пленных, Бонапарт предложил отдать их царю Павлу безвозмездно. Он даже выразил готовность обмундировать и вооружить этих людей. Павел, который прежде и слышать не желал ни о каких делах с революционной Францией, был в равной степени обезоружен столь рыцарским жестом и раздражен узколобостью своих австрийских и британских союзников. Бонапарт, знавший, в какой степени русским мечталось заполучить гавань в Средиземном море, продолжил курс на сближение предложением Павлу острова Мальта (который все равно вот-вот грозил попасть в руки британцев). На данной стадии он подумывал даже подарить России Константинополь, лишь бы только заручиться ее поддержкой против Британии. Будущий император французов находился на прямом курсе к достижению задуманного, когда в ночь с 23 на 24 марта группа генералов, гвардейских офицеров и придворных чиновников ворвалась в спальную Павла в Михайловском дворце в Санкт-Петербурге, где заговорщики и убили императора{21}.
Павел был умственно и эмоционально нестабилен, если не сказать безумен, и смерть его вызвала у многих в России большое облегчение. Всюду и всякий раз, когда его старший сын и наследник Александр показывался на публике в первые недели своего правления, его окружали толпы людей, желавших поцеловать платье и руки нового царя, а поэт Пушкин позднее писал про «дней александровых прекрасное начало». Но хотя молодой российский император выделялся среди современных ему монархов щедростью натуры, отсутствием мстительности и ненавистью к несправедливости и жестокости, он тоже страдал от сильных психологических проблем.
Пусть Александр и не заслуживал называться недалеким, все же императору России недоставало способности предвидеть последствия своих слов и поступков.
Все бы, возможно, и не имело такого острого значения, если бы не характер образования, которое задумала дать своему старшему внуку бабушка, Екатерина Великая. Она была деспотом, не допускавшим никаких либеральных идеек в своем царстве или в непосредственной близости от него.
Помимо всевозможных математиков и священников, царица выбрала в качестве педагога для внука швейцарского философа республиканца, Фредерика-Сезара де Лагарпа. Ребенок подвергался нравственному воспитанию, в каковое входили изучение и разбор поучительных притч из писаний, история и мифология, как и светские законы Просвещения. Едва ли следовало ожидать от ограниченного разума ученика способности объять религиозные догмы и мирские понятия или примирить в себе реалии деспотизма и радикальные концепции, проповедником которых выступал Лагарп. «Маленький мальчик сущий узел противоречий», – после нескольких лет такой учебной диеты признавалась Екатерина, хотя и не вполне искренне{22}.
Не стоило бы всерьез обращать внимание на основные слабости Александра, – тщеславие, слабость и лень, – когда бы не печать нравственного воспитания, которому он подвергался и которое при ограниченных возможностях заставляло его замахиваться на нечто глобальное. Ему приходилось вести дневники, куда он заносил любой просчет, любое проявление скверного поведения, каждый случай потери самообладания или пример проявления недостаточного усердия в учебе. «Я лентяй, отдающийся безответственности, неспособный верно мыслить, говорить и действовать», – записал в свой кондуит двенадцатилетний мальчик 19 июля 1789 г. «Себялюбие есть один из моих недостатков, и главная причина – тщеславие. Легко представить себе, до чего они могут довести меня, если я дам им возможность развиться», – комментировал он 27 августа{23}. Такого рода постоянные самобичевания лишь усугубляли врожденное чувство собственной несостоятельности.
В момент восхождения на трон в возрасте двадцати трех лет Александр являл собою излучавшего огромный шарм молодого человека, подогреваемого желанием сделать окружающий мир лучше. Однако в то время как он от всей души стремился оправдать ожидания, возлагавшиеся на него, как он сам считал, многими, юного царя подтачивала ужасная моральная язва. Заговорщики, готовившие госудаственный переворот 1801 г., конечно же, посвятили Александра в свои планы, поскольку их целью являлось возведение на престол именно его. Он мог сколько угодно утверждать, что взял с них клятву не лишать жизни Павла, но оставался, тем не менее, соучастником убийства своего собственного отца. Молодой император не мог даже по сути дела наказать заговорщиков, а потому те продолжали занимать высокие посты при дворе и в армии. Вина соучастия в преступлении, какой бы пассивной ни была его роль, не оставляла Александра до конца жизни.
Царь и в самом деле представлял собою клубок противоречий. Он заявлял, что презирает принципы наследственной монархии и испытывает омерзение перед необходимостью принимать власть. «Мое намерение – поселиться с женой на берегах Рейна, где я буду жить мирно как частное лицо, находя счастье в компании друзей и изучении природы», – признавался девятнадцатилетний Александр одному из своих друзей. Однако скоро ему разонравилась как жена, так и затея вести тихую жизнь обыкновенного человека. Кроме того он любил разглагольствовать на тему либеральных законов, каковые собирался ввести в стране. Когда же в руках его оказалась власть, молодой царь стал вдруг очень ревностно относиться ко всем, кто высказывал какое-то мнение о том, как и что нужно делать, а также демонстрировал печально известную склонность обижаться, когда дарованные им права и привилегии кем-то фактически использовались{24}.
Александру хотелось привнести элемент профессионализма в дело управления Российской империей за счет введения институциональных структур. Реорганизуя государственную службу, он поставил доступ к высоким постам в зависимость от наличия у соискателя поста университетского диплома или успешной сдачи письменного экзамена (каковые новшества не вызвали прилива любви к царю со стороны дворянства). Александр I учредил министерства и государственный совет, задача которых состояла в оказании ему помощи в управлении страной. Царю хотелось бы ввести нечто в общих чертах подобное системе, созданной Бонапартом во Франции, – авторитарное правительство, эффективно мобилизующее всю нацию по рациональным и либеральным схемам. Однако такая перестройка потребовала бы освобождения крепостных и ломки всего общественного устройства России, а царю недоставало твердости отважиться на столь радикальные перемены.
Итак, поглощенный внутренними реформами, Александр не особенно обращал внимание на внешнюю политику. Устроенное Бонапартом похищение герцога Энгиенского, судилище над этим принцем и его узаконенное убийство вызвало возмущение со стороны царя, каковой присовокупил свой гневный глас к осуждающим голосам других правителей Европы. Случившееся затронуло все фибры рыцарственной натуры Александра, к тому же он счел себя лично задетым до глубин души: великий герцог Баденский, на чьей территории захватили Энгиена, приходился царю тестем. Желая показать себя защитником справедливости, Александр выразил свое негодование в весьма высокопарной форме. Однако ему пришлось пожалеть об этом. Французская сторона не преминула напомнить миру, что убийцы Павла не только не понесли наказания, а на деле занимали высокие посты при дворе его сына, посему, принимая во внимание роль, сыгранную им в заговоре против отца, право Александра указывать пальцем на кого-то другого ставилось Бонапартом под сомнение. Александр был жестоко уязвлен и затаил за это ненависть к французу. Когда через несколько месяцев Наполеон сделался императором, раздражение Александра переросло в ярость негодования, и носитель присвоенного некогда Петром Великим титула решительно отказал выскочке-корсиканцу в праве равняться с ним императорским достоинством.
