Том Вулф - Битва за космос
Скотт понял смысл этого высказывания даже раньше, чем мозг его проанализировал. Кранц имел в виду: «В отличие от последнего полета». Или даже: «В отличие от последних двух».
Чтобы завершить свой оперативный триумф, Ширре теперь оставалось лишь точно приземлиться. Карпентер приземлился в двухстах пятидесяти милях от метки. Когда Уолли начал спуск через атмосферу, он передал Элу Шепарду – диспетчеру на Бермудских островах, возле места приземления:
– Я думаю, они поймают меня на подъемник номер три.
Речь шла о подъемнике, который должен был поднять капсулу на палубу авианосца «Кирсейдж». «Точно в цель!» – вот что хотел сказать Ширра. И в самом деле он приземлился всего в четырех с половиной милях от авианосца. Матросы, столпившиеся на палубе, видели, как астронавт спускается под большим парашютом. В тот момент, когда капсула упала на воду, она показалась Карпентеру слишком горячей; он вылез через горловину и ждал прибытия вертолетов, держась на спасательном поясе. Гленн тоже жаловался на жару. Но скафандр Ширры снабдили улучшенной системой охлаждения, и он мог находиться внутри капсулы сколь угодно долго. Он отказался от помощи вертолета. К чему спешка? Уолли оставался в капсуле, пока не прибыли матросы на вельботе и не отвезли его на авианосец. Уже стоя на палубе «Кирсейджа», он сказал врачам:
– Я чувствую себя прекрасно. Это был просто образцовый полет. Он прошел именно так, как я и хотел.
Это и стало вердиктом: Ширра совершил образцовый полет. Астронавт заполнил всю карту контрольных проверок. Он успешно доказал, что человек может облететь вокруг Земли шесть раз, практически не пошевельнув пальцем, не потратив ни одной лишней унции топлива, ни одного лишнего удара сердца, ни на мгновение не подвергнувшись психологическому стрессу, и опустить космический корабль точно в запланированном месте посреди безбрежного океана. Сигма, сумма – что и требовалось доказать. «Оперативное»!
Уолли побывал на торжествах в Хьюстоне и Флориде, а также в своем родном городе Ораделле, штат Нью-Джерси, где в честь героя устроили праздник. На следующий день он отправился в Белый дом получить поздравления от президента Кеннеди, и тот наградил его Почетной медалью Конгресса. Правда, церемония была короткой и неформальной и вызвала некоторое разочарование. Немного болтовни, немного улыбок, несколько фотоснимков рядом с президентом в Овальном зале – и все. Это было 16 октября. Через некоторое время Уолли узнал, что как раз тогда Кеннеди получил сделанные с борта истребителя U-2 снимки: Советы строили ракетные базы на Кубе. Так что президент США принял астронавта, только чтобы соблюсти приличия и предупредить возможное распространение слухов о развивающемся кризисе.
Глава четырнадцатая
Клуб
Вскоре Конрад начал таскать сумку Гленна и довольно серьезно воспринял эту роль. По сути дела, это было единственное, чем он занимался. Когда они вдвоем прибывали в какой-нибудь аэропорт – Сент-Луис, Эйкрон, Лос-Анджелес и так далее, – им требовалось целых пять минут, чтобы пройти сорок футов. На них кидались толпы коллекционеров автографов. Каждые несколько шагов Гленну приходилось опускать свою сумку на землю, чтобы дать несколько автографов и обменяться с кем-нибудь рукопожатиями. И до чего же при этом он был великолепен! Широкая солнечная улыбка на его веснушчатом лице просто озаряла окрестности. И все вокруг вели себя так, словно они были знакомы с ним лично и любили его. Это был их защитник. Он рисковал своей жизнью и бросил вызов русским в небе ради них. Люди настолько обожали его, что было невозможно обойти их, даже если бы у Гленна имелась такая возможность. Поэтому он опускал сумку на землю и раздавал автографы.
Если Конрад нес обе сумки, то они могли двигаться. Гленн на ходу размахивал руками, раздавал автографы, обменивался рукопожатиями, ослепительно улыбался, и все это – без малейшей тени раздражения. Что же до Конрада, то ему не приходилось останавливаться и опускать сумки на землю. Он теперь тоже официально числился астронавтом, но не для толп любителей автографов. Для них он был просто парнем, который носил сумки Джона Гленна. Более того, Конрад и сам себя таким ощущал. Именно этим занималась практически вся вторая группа астронавтов: выполняла черновую работу для первой, одной-единственной, «первоначальной семерки». Конрад, в порядке тренировки, занимался еще и тем что сопровождал Гленна в его поездках. Теперь, когда проект «Меркурий» близился к завершению, Гленну предстояло возглавить проект «Аполлон» – программу освоения Луны, его «область специализации». Он посещал заводы крупных поставщиков, как и в первые дни проекта «Меркурий». Официально специализация Конрада называлась «Оборудование кабины и интеграция систем», но главным образом он… сопровождал Джона Гленна. Когда Джон прибывал на какой-нибудь завод, это выглядело так, будто генерал приехал проинспектировать воинскую часть. К нему как магнитом притягивало всевозможных особо важных персон, чаще всего конгрессменов и сенаторов. Бывало, что сенаторы действительно отталкивали – локтями! бедрами! животами! – с дороги секретарей, фотографов и простых зевак, чтобы оказаться рядом с легендарным Гленном, поговорить с ним и широко улыбнуться. А возле Гленна постоянно находился какой-то неизвестный молодой человек, очевидно, слуга героя поединка, или, как это называлось в британской армии, денщик. Это был безымянный лейтенант Конрад, астронавт из группы 2.
А на чем еще мог сосредоточиться военный пилот, восходящий по огромному зиккурату? Конечно, на астронавтике. И теперь, спустя всего лишь три года, было трудно поверить, что собрание, на котором присутствовали Пит Конрад, Уолли Ширра, Алан Шепард, Джим Ловелл и другие в мотеле «Марриотт» в феврале 1959 года, вообще могло состояться. Кто из них не помнил речь Уолли тем вечером? Уолли! Он взвешивал все «за» и «против», мучаясь над вопросом: увеличит ли космическая программа его шансы стать командиром эскадрильи F-4H? А теперь Уолли – тот самый парень, с которым они катались на водных лыжах в заливе Чизапик и вместе пережили ту черную полосу в Пакс-Ривер, старый добрый шутник, – стоял у самой вершины невидимой пирамиды. Ибо семеро астронавтов «Меркурия» стали истинным братством. За их сиянием никто уже не видел прежних истинных братьев с военно-воздушной базы Эдварде.
В апреле, когда представители НАСА объявили о наборе второй группы астронавтов, у Конрада и Джима Ловелла были отличные шансы, так как они оказались в числе финалистов, прошедших первоначальный отбор (всего их было тридцать один). Конрад тогда находился в Мирамаре, в Калифорнии, заново переживая ту стадию подготовки флотского пилота, которую уже проходил, – ночные посадки на авианосец. И для такой переподготовки имелись свои причины. Ночные посадки на палубу авианосца были самым обычным делом и, возможно, лучше всего демонстрировали, что все былые заслуги ничего не значили на каждом новом уровне великой пирамиды. Избран или проклят – это довольно часто определялось именно рутиной. К 1962 году военно-морской флот уже перешел на палубные прожекторные системы, в которых использовались угловые зеркала и линзы Фрезнела. Теперь во время ночных посадок в Мирамаре Конрад и другие парни не зависели от офицера-сигнальщика, который прежде стоял на палубе в люминесцентном оранжевом костюме и размахивал люминесцентными оранжевыми флагами. Ночью – в полной темноте – над слабо различимой палубой посреди океана поднимался и падал светящийся шарик, прозванный «фрикаделькой». Этот шарик поднимался и падал потому, что авианосец не желал прекращать раскачиваться только из-за того, что наступала ночь. Эта сальная «сковородка» подпрыгивала на волнах вверх-вниз с амплитудой в пять, восемь и даже десять футов. Ночью, когда луна пряталась за облаками, а небо, океан и палуба были черными, маленькая «фрикаделька» (не больше дюйма в диаметре) и огни на корабле казались слабо светящейся кометой посреди бескрайней тьмы Вселенной. И у пилота должны были быть воля, навыки и все вокруг озарявшая нужная вещь, чтобы посадить пяти– или десятитонный реактивный истребитель на эту тускло освещенную пьяную астральную плиту на скорости 125 узлов. На тренировках пилоту давалось ограниченное количество попыток пройти по этой невидимой тропе. Если он не мог заставить себя пойти на посадку так долго, что топливо заканчивалось, в наушниках раздавалось: «Отбой!», – и он должен был вернуться на учебную базу, где посадочная полоса совсем не двигалась, когда к ней приближались… и где все знали, что вот еще один несчастный отбойщик возвращается в убежище, струсив во время ночной посадки на палубу. Если отбои случались постоянно, этого было достаточно, чтобы отстранить пилота от ночных посадок. Но это вовсе не означало конец карьеры морского летчика. Это лишь свидетельствовало о том, что вы прекращаете заниматься посадками на авианосец, а следовательно, больше не участвуете в состязании, не поднимаетесь по пирамиде и не входите в сообщество обладателей нужной вещи. Отличный послужной список и рекомендации, боевые заслуги – все это не имело никакого значения, когда случалось подобное. Избран или проклят! (Нужная вещь может треснуть по любому шву.) Бывали ночи, когда «фрикаделька» прыгала по палубе из стороны в сторону, словно серебристые жучки в этих дурацких электронных играх, и пилоту приходилось сажать на палубу свой F-4 – огромную пятнадцатитонную зверюгу – исключительно силой воли. И ничто – даже огромный взрыв – не могло быть хуже, чем услышать «отбой!» в наушниках. Отказаться от посадок на авианосцы после восьми лет полетов, после окончания школы летчиков-испытателей в Пакс-Ривер, после того, как ты наконец попал в элиту… Нет, теперь это было просто невообразимо.
