Александр Гильфердинг - История балтийских славян
В некотором отдалении от Штетина находилось какое-то языческое святилище; разрушение его Оттон поручил своему верному и близкому Удальрику. Тот отправился, но немногие еще остававшиеся приверженцы язычества, заметив с городской стены, куда он шел, старались поразить его в голову камнями и бревнами. Хотя Удальрик и остался невредим, но должен был возвратиться назад. Когда Оттон узнал об этом, он облекся в церковные облачения, и с знаменем креста сам отправился на опасное предприятие. Приверженцы язычества на этот раз не посмели напасть на него: они рассеялись и скрылись по своим убежищам. Разрушив святилище, Оттон на обратном пути нашел огромное ореховое дерево, под которым протекал источник: они были посвящены какому-то божеству. Не медля, епископ приказал срубить дерево; но пришедшие штетинцы просили не делать этого; ибо бедняк, стороживший орешник, продажей орехов поддерживал свое скудное существование; сами же они клятвенно уверяли, что навсегда запретят жертвоприношения языческому божеству, которые совершались в этом месте. Оттон благоразумно уступил их просьбе; но пока шли переговоры, внезапно явился сторож дерева и, подойдя к епископу сзади, размахнулся секирой и хотел поразить его; по счастью, удар был неверен, и секира, миновав Оттона, вонзилась в мост, на котором он стоял, и так глубоко засела в дереве, что бросивший с трудом смог вытащить ее. Увидев это, переводчик Адальберт поначалу был поражен ужасом, затем бросился, вырвал секиру из рук варвара и отбросил ее; все другие окружили виновника и грозили ему смертью. Заступничество Оттона спасло его; Адальберт относил это чудесное спасение к покровительству божию, говоря, что сторож орешника обладал природным даром и так был искусен в метании копья и ударе секирой, что безошибочно мог попасть в самую середину небольшого отверстия.
Оттон исполнил в Штетине все, чего требовали его духовные обязанности; теперь он хотел возвратиться в Узноим; но пришли граждане и убедительно просили его примирить их с князем Вартиславом. Оттон обещал, но потребовал, чтобы штетинцы, со своей стороны, отправили вместе с ним почетных послов, которые, в случае, если князь имеет какие претензии, могли бы ответить на них и потом уведомить своих сограждан об условиях состоявшегося мира. Послы были снаряжены и во время пути могли оказать Оттону добрую защиту; ибо ему снова готовилась гибель. Два жреца устроили засаду с целью убить его, они тайно отправили вперед воинов (числом 84), которые в узком водном проходе должны были напасть на епископа, отрубить ему голову и доставить ее жрецам. При приближении Оттона воины, действительно, выбежали и готовы уже были напасть, но, узнав в послах своих сограждан и друзей и узнав, по какому делу они едут с епископом, оставили враждебные намерения и удалились. Рассказывали потом, что и оба жреца погибли неестественной смертью: один поражен был ударом, другой — впал в какое-то помешательство и был повешен своими же соотечественниками. В Волыне Оттон не встретил никакого противодействия: как прежде волынцы отошли от христианства, следуя примеру штетинцев, так теперь, по обращении последних, легко обращались и первые: потому что у волынцев считалось как бы правилом поступать во всем по примеру Штетина. Народ верил в особое могущество Оттона, поэтому часто прибегал к нему в своих нуждах; так, приходил один воин, прося о помощи для сына, страдавшего лунатизмом и предлагая в подарок две пары быков, приходила какая-то слепая женщина, прося об исцелении. Оттон помогал каждому, сколько мог, увещевал граждан помнить прежние бедствия и не возвращаться более к поклонению Юлию (sic!) и его копью, к обожанию идольских изображений или истуканов. Наступившее время жатвы нередко заставляло поселян нарушать христианские праздники, и по этому поводу рассказывали о некоторых чудесных наказаниях, постигших виновных.
Из Волына Оттон, вместе с послами Штетина, отправился в Камин к князю Вартиславу и был с почетом встречен им и всем народом. Объяснив князю дело, по которому пришел, он просил его о мире. Вартислав отвечал, что штетинцы — народ упорный, не уважали ни Бога, ни людей и долгое время бесчестили землю его, опустошая ее своими грабежами и разбоями, но так как теперь их буйство укрощено Оттоном, то они могут, при его посредничестве, получить желанный прочный мир. Немедленно за тем послы Штетина отказались от прежней неправды, приняли от князя поцелуй мира и принесли должную благодарность Оттону за примирение; потом они купили необходимые припасы — чего прежде, находясь во вражде, никак не смели сделать — и, довольные, ушли обратно к своим.
Между тем, руяне, узнав, что штетинцы без их совета и участия приняли христианство, порушили союз с ними, прервали торговлю и всякие взаимные сношения торговых людей. Ненависть их к штетинцам росла постепенно и вскоре перешла в открытую вражду: они удалили от своих берегов корабли штетинцев и, по общему приговору, постановили считать их врагами: слыша же, что Оттон имеет намерение прибыть в Руяну с проповедью, они, под угрозой смерти, объявили ему запрещение вступать в их пределы. С тех пор руяне частыми обидами раздражали поморян и, наконец, вторглись с военными кораблями в область штетинцев. Несмотря на то, что они были несколько раз с уроном отражены, они не хотели прекратить войны; тогда штетинцы постановили вооружиться и, при новом нападении руян, выступив против них соединенной силой, нанесли им решительное поражение. Руяне бежали, оставив многих пленных, и с той поры не тревожили более штетинцев, которые вскоре через пленников вынудили их к унизительному мирному договору. Оттон хотел воспользоваться этим событием, чтобы привести руян к христианству: прежняя угроза их не устрашала его, он привык идти навстречу опасности; но одно особое обстоятельство остановило исполнение его замысла: в числе людей, окружавших его в Волыне, находилось несколько штетинцев, людей добрых и разумных, хорошо знакомых и с местностью, и с нравами руян; на вопрос епископа, не согласятся ли они провести его в Руяну, они много рассказывали ему о происхождении, свирепых нравах, непостоянстве в вере и диком образе жизни этого народа; говорили также, что он, должно быть, подчинен власти архиепископа датского. Узнав об этом, Оттон не решился своевольно вмешиваться в дела чужой епархии, но, думая, что датскому арxиепископу приятно будет, если руяне обратятся в христианство, он отправил к нему с письмом и подарками пресвитера Ивана, испрашивая на это дело его дозволения. Архиепископ был добрый и простой человек, необыкновенной учености и благочестия, но в быту отличался славянской простотой; да и жители той страны, несмотря на свое благосостояние и богатство, отличались какой-то общей грубостью, были необразованны и мужиковаты. Города и крепости укреплялись там не стенами и башнями, а деревянным частоколом и рвами; церкви и дома знатных людей были очень бедны и убоги на вид. Занятие жителей состояло в охоте, рыбной ловле, пастушестве, ибо в стадах заключалось все их богатство; земледелием же занимались редко; в образе и одежде у них не было ни роскоши, ни изящества. Архиепископ много расспрашивал Ивана об Оттоне, его учении, и делах; касательно же главного предмета посольства отозвался, что не может дать никакого ответа, пока не спросит совета князей и знатных людей земли. Иван не желал так долго оставаться в Дании, и поэтому просил арxиепископа отпустить его обратно; тот дружественно простился с ним, послал Оттону письмо, подарки и целую лодку масла в знак любви и дружбы, обещал, что немедленно спросит мнение князей и уведомит о том Оттона.
Последний не дождался, однако, этого уведомления: он исполнил все, что мог и что должен был исполнить в отношении к народу, за христианское просвещение которого он взялся. Из тьмы грубого язычества он вывел и твердо поставил его на широкую дорогу религии исторического человечества. Сверх того, Лотар нетерпеливо требовал его возвращения, грозя, в противном случае, ущербом церковных интересов. Вот почему Оттон решился воздержаться от подвига озарить светом христианства коренную страну славянского язычества, темное царство Свантовита. Простившись с друзьями, близкими и знакомыми, он отправился в обратный путь около конца ноября, навестил по дороге еще раз своего друга, князя польского, и прибыл, наконец, в Бамберг 20 декабря 1127 года, встреченный радостным клиром и всем народом.
В подвиге Оттона немецкие историки видят прочный почин распространения и утверждения немецкой народности на севере Европы; это дело внушает им гордое чувство национального торжества, они ценят в нем только победу немецкого начала над славянским.
С иной мыслью и иным чувством взглянет на подвиг Оттона славянин: он оценит преимущественно чистоту побуждений, бескорыстие и благородство действий поморянского апостола; не встречаясь в истории отношений немцев к балтийским славянам ни с чем подобным, он, может быть, увидит в деле Оттона прямой упрек немецкому началу; но, во всяком случае, он благословит этого человека, который в века корысти и насилия умел сохранить чистоту и достоинство действий, который с братской любовью отнесся к славянину-язычнику и признал в нем равноправного себе.
