Леонид Васильев - Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.)
В то же время в столичных зонах, а после 771 г. до н.э. — в домене вана в Чэнчжоу также были наследники Чжоу-гуна и Шао-гуна, на протяжении многих поколений сохранявшие свои титулы (чжоу-гун, шао-гун) и игравшие, как о том говорят тексты, заметную роль в числе ближайших сановников вана. Однако эти два гуна при царском дворе не были правителями больших уделов. Можно предположить, что они владели мелкими внутренними уделами, использовавшимися в качестве кормлений. Точных данных на этот счет нет. Но в любом случае очевидно, что уделы, даже если они были, перестали играть для своих владельцев сколько-нибудь существенную роль достаточно быстро. Чжоу-гуны и шао-гуны при чжоуском ване в столичных зонах и домене были сановниками, находившимися на службе и получавшими соответствующее вознаграждение, не более того.
Не столь даже важно, по-прежнему оно шло за счет доходов от их внутренних уделов-кормлений или выплачивалось из казны, а уделы более не существовали. Не важно, когда именно такая трансформация произошла, если она вообще имела место. Важно, что внутренние уделы не имели политического значения и так или иначе были инкорпорированы, поглощены, переварены администрацией центра и ее сформировавшимся механизмом централизованной редистрибуции. В то же время внешние уделы, напротив, окончательно вышли, как упоминалось, из сферы влияния упомянутой администрации. Правда, не сразу. Как же шел исторический процесс децентрализации и феодализации чжоуского Китая, как начинался и какие формы обретал?
Ван и вассалы: феодализация внешних уделов
Западночжоуское государство — вопреки тому, как Г.Крил озаглавил свою известную монографию [194], — империей никогда не было и не могло стать. Это было военно-политическое образование достаточно раннего и неразвитого типа. И хотя доктрина небесного мандата благодаря героическим усилиям Чжоу-гуна намертво связала все внешние периферийные уделы Чжунго, т.е. будущие царства и княжества, с администрацией центра (затем доменом вана) в рамках единого целого на основе строгой, сакрально обусловленной субординации, многое в этом единстве, по меньшей мере вначале, держалось на военной силе — как то было и в Шан. Военный характер имели главнейшие связи, соединявшие чжоуское государство в единое целое.
В первую очередь это относится к внешним уделам — во всяком случае, на раннем этапе их существования. Ведь они были, как упоминалось, конгломератом этнически гетерогенного населения, а руководители их — направленными на периферию чиновниками, начальниками чжоуского гарнизона в этнически чуждой, а то и враждебной чжоусцам среде. Получая из рук вана и от его имени право на управление людьми и землями, знаки власти и регалии, правители уделов были искренне рады и горячо благодарили за оказанную им честь, как то явствует из соответствующих надписей на бронзе.
В то отдаленное время они и не помышляли о какой-либо автономии, не стремились, да и не имели ни малейших оснований стремиться к какой-либо политической самостоятельности. Больше того, правители возникших уделов только и держались у власти благодаря постоянной поддержке центра, чьи 14 армий (шесть из Цзунчжоу и восемь иньских из Чэнчжоу) были их опорой, надежным защитником в случае любых осложнений. В свою очередь, и ван опирался на преданные ему уделы-гарнизоны на местах, направляя то один, то другой из них против внешних врагов. Тот же Юй, получивший во владение удел с почти 2 тыс. подданных, в одной из надписей с гордостью сообщил о победе над врагами: были уничтожены 4802 человека и взяты в плен 13 081 (надпись «Сяо Юй дин») [105, т. б, с. 35].
Таким образом, существовал достаточно четко определенный принцип взаимной связи вана и его вассалов, руководивших внешними уделами-гарнизонами: ван жалует удел и связанные с ним права, статус, регалии, привилегии и т.п., а владельцы уделов, выступавшие в функции подданных и вассалов, были обязаны за это нести военную службу, что является обычной нормой для всех феодализированных государств — вспомним ранне-средневековую Европу.
Впрочем, в конкретных условиях раннечжоуского Китая подобная привычная для феодальных структур норма понемногу уходила в прошлое, потому что феодализировавшиеся уделы периферийной зоны очень быстрыми темпами превращались в сильные самостоятельные государства. Происходило же это вследствие того, что процесс институционализации власти во внешних уделах в силу ряда причин оказался весьма успешным и эффективным.
Тесные связи и взаимные обязательства между ваном и правителями внешних уделов более или менее сохранялись не более 100—150 лет. За это время уделы сильно изменились. Они переставали быть гарнизонами, потомки первопоселенцев осваивали земли, на которых они жили, а по мере увеличения численности населения обычно начиналось расширение территорий, благо их пределы никем и никогда точно не были обозначены.
Те уделы, которые развивались быстрее и успешнее других, одерживали больше побед и быстрыми темпами наращивали число подданных, становились более крупными территориальными образованиями, что, в свою очередь, было гарантией успеха в последующих военных, дипломатических и иных столкновениях и осложнениях с соседями. Таким образом, на месте прежних небольших анклавов формировались, пуская корни, крупные политические структуры, очевидно обретавшие формы полунезависимого, а то и вовсе практически независимого государства. Но гораздо более существенными были изменения внутренние, формировавшие новую генерацию жителей удела и его управителей.
За век-полтора, о которых идет речь, в уделах сменилось несколько поколений. Прежде этнически чуждые, случайно скомпонованные в гетерогенный коллектив, жители только что образованного удела (а именно таких уделов было вначале подавляющее большинство, особенно если иметь в виду внешние уделы Чжунго) прошли за это время через неизбежный в таких условиях процесс этнической консолидации, своего рода плавильный котел.
Брачные связи и повседневные контакты в масштабах сравнительно небольшого коллектива, исчисляемого сотнями или считанными тысячами, способствовали формированию некоего территориально-этнического единства. Люди закреплялись на освоенных ими землях (в случае перемещения — на вновь освоенных), пускали корни, начинали считать себя не только уроженцами данной местности, что естественно уже для второго поколения, но и коренными жителями своего удела, быстрыми темпами превращавшегося в государство. Для тех уделов, которые исчезали с политической карты, будучи поглощенными другими, картина в общем была аналогичной, только их жители вливались в состав населения более удачливого удела.
Правитель удела в третьем-пятом поколении уже никак не ощущал себя уполномоченным вана или руководителем его гарнизона на периферии. Разумеется, он сознавал, что владеет уделом по милости вана, с готовностью принимал из его рук инвеституру, но при всем том чем дальше, тем больше чувствовал себя самостоятельным владетельным правителем, хозяином удела, становящегося государством. По мере становления этого государства, его увеличения, укрепления и развития в нем формировалась собственная администрация, в основном по модели центра, столичных зон.
Из надписей на бронзе явствует, что в X—IX вв. до н.э. во многих уделах существовали должностные лица сы-ту, сы-ма, сы-кун, цин-ши, тай-ши и др. Это же относится и к военным должностям, преимущественно к должности ши (командир, офицер). Названия должностей варьировались, но суть их от этого существенно не изменялась. Как правило, должности, особенно важные, были наследственными, что в равной мере касается и должностной номенклатуры центра, и вновь возникавших должностей уделов. По мере институционализации администрации некоторые вольности, вызванные обстоятельствами и сложностями, связанными с победой чжоусцев и ликвидацией шанского государства, преодолевались. В результате связь между должностью, родством, титулом и владением становилась еще более жесткой, что в общем-то вполне характерно для ранних политических структур в пору их институционализации.
Этот процесс затрагивал и аутсайдеров. Время для их выхода на поверхность — период неустойчивости, борьбы за власть, критических противостояний — постепенно уходило в прошлое. Наступало время устойчивого равновесия, что нашло свое отражение прежде всего в политическом развитии страны вне столичных зон, а точнее — в феодализации уделов, в институционализации их внутренней структуры. Конкретно все это выражалось прежде всего в том, что центр вынужден был признать реальное положение вещей. Чжоуские ваны в третьем-пятом поколении вполне осознали, что в лице внешних уделов они имеют не гарнизоны и уполномоченных, но твердо укрепившиеся полуавтономные вассальные политические структуры, чья сила имеет явственно выраженную тенденцию к быстрому увеличению. Они продолжали по традиции и как бы по инерции санкционировать сверху все изменения в личном составе руководства уделами, а вступавшие в должность правителя удела наследники с готовностью поддерживали эту традицию, принося свою клятву верности вану. Но при этом обе стороны уже отчетливо сознавали, что принимают участие в ритуальном церемониале, не более того. Реальной возможности не утвердить нового владельца в его должности ван не имел. Он не мог этого практически сделать, не имея формальных оснований и тем более достаточного авторитета реальной власти. Власть чжоуских ванов примерно с пятого их поколения ощутимо ослабла и держалась главным образом на не раз упомянутой, подкрепленной идеологией небесного мандата традиции.
