Владимир Мединский - О русском пьянстве, лени и жестокости
Отсюда вывод: «Политической организацией Русского народа на его низах было самоуправление, а политической организацией народа в его целом было Самодержавие». Это исключительно русское явление – не диктатура аристократии под вывеской «просвещенного абсолютизма», не диктатура капитала, подаваемая под соусом «демократии», не диктатура бюрократии, реализуемая в форме социализма, а «диктатура совести, диктатура православной совести».
Предложенное Солоневичем понятие «соборная монархия» обозначало «совершенно конкретное историческое явление, проверенное опытом веков и давшее поистине блестящие результаты: это была самая совершенная форма государственного устройства, какая только известна человеческой истории. И она не была утопией, она была фактом».
По выводу Солоневича, превосходство царской власти неоспоримо: «Царь есть прежде всего общественное равновесие. При нарушении этого равновесия промышленники создадут плутократию, военные – милитаризм, духовные – клерикализм, а интеллигенция – любой „изм“, какой только будет в книжной моде в данный исторический момент». В трудах Солоневича русская общественная мысль возвращалась к идее монархии. Можно спорить или соглашаться с этой идеей, но нельзя игнорировать огромную исследовательскую работу автора в отношении истории и способов отечественного самоуправления. Надо отдавать себе отчет в том, что сама идея самоуправления возникает только в том обществе, где большинство граждан готовы к этому материально и духовно.
Управление, как таковое, необходимо при движении. Лежать на печи и бить баклуши можно без всякого руководства.
Теоретики Всемирного валютного фонда всерьез говорят о том, что демократия невозможна в стране, где 80 % населения живет на 2 доллара в день. И этот вывод подтверждается. Нищета прямо связана с бездеятельностью. Там, где люди активно трудятся, они и богаче, и самостоятельнее, независимее. Способность к самоуправлению, желание самим решать важные вопросы – следствие и самой по себе активности, и общественного богатства. В Сомали или в Центральноафриканской Республике и даже в Индии и на Кубе с демократией все обстоит как-то очень уж непросто.
Для исторических времен трудно вывести формулу, подобную этой: «Не менее двух долларов в день на человека». Но ведь нищий, забитый крестьянин – что в странах Древнего Востока, что во Франции XIV века, был не только беден. Он и самоуправления не знал. Разве что время от времени поднимался на бунт, «бессмысленный и беспощадный».
А Россия во все времена, с древнего вечевого строя и до казачьего круга, до земского самоуправления XIX – начала XX века, стремилась к самоуправлению. Об этом написано мало книг, и даже монография эмигрантского историка С. Г. Пушкарева[220] – только начало темы. А управиться собой сами люди хотят самостоятельные, трудолюбивые и активные… Лентяям и захребетникам, холуям и дармоедам демократия ни с какой стороны не нужна.
Приятно сознавать, что наши предки были людьми деятельными, ответственными и трудолюбивыми, поскольку постоянно управляли своей жизнью и государственным устройством. Русский крестьянин освоил земли, на которых не стал бы вести хозяйство «разумный европеец». У нас на целый месяц короче вегетативный период (период роста у растений), а на главные сельскохозяйственные работы – пахота-сев и уборка наши климатические условия отводят в среднем всего 25 дней. А даже в такой северной стране, как Швеция – 40. В современных условиях менее 10 % земель России сравнимы по естественному плодородию с земельным фондом США.
Впрочем, русский крестьянин о земельном фонде США ничего не слышал, и ничтоже сумняшеся, стремился изо всех сил, надрывая жилы, управиться со своим трудом в срок. Именно это состояние постоянной занятости породило большинство наших пословиц и поговорок:
Плохо жить без забот, худо без доброго слова. Скучен день до вечера, коли делать нечего.
Не работа сушит, а забота.
Не то забота, что много работы, а то забота, как ее нет.
Занятость воспринималась как востребованность человека, показатель его значимости и необходимости окружающим. Отсутствие дела выключало из общей жизни, обрекало на одиночество. «Без дела жить – только небо коптить». В труде обязательно воспитывали подрастающее поколение. Молодежь учили трудолюбию и мастерству. Над теми, кто не овладел мастерством согласно его возрасту, начинали насмехаться. Подростков, которые не умели плести лапти, дразнили безлапотниками.
Вообще это серьезное оскорбление: крестьянин, который не умел плести лапти, считался последним человеком. В Средневековье русский крестьянин уже превосходил европейцев в некоторых элементах аграрной практики. Борона у нас появилась на столетие раньше. Русским земледельцам приходилось осваивать земли среди густых лесов, в буквальном смысле отвоевывая участки земли: «садили села на сыром корени». И только к XIV веку в Европе получило распространение «трехполье».
Кто ленив с сохой, тому все год плохой.
В пашне огрехи, а на кафтане прорехи.
На работу позадь последних, на еду наперед первых.
У матушки сошки (сохи) золотые рожки.
С незапамятных времен наши внимательные и насмешливые предки обратили внимание на прямую связь усилий и результата: «На ниве потей, в клети молись, с голоду не помрешь». Народ «не помер», хотя ситуаций печальных за века было предостаточно. Выводы о количестве «пота на нивах» очевидны.
Праздность – мать пороков.
Лентяй да шалопай – два родных брата.
Ты что делаешь? – Ничего. – А ты что? – Да я ему помощник.
Еще в XVIII–XIX веках в деревнях девочек, не научившихся в положенный срок – на 11 году – прясть, дразнили непряхами. Не умевших «выткать кросны» дразнили неткахами. Не умевших самостоятельно, без подсказки матери поставить стан (на 17-м году) дразнили безподставочными… Праздность не только вела к нищете, она вызывала насмешки окружающих. Предки прекрасно понимали, что безделье давало почву для нравственного уродства, для пороков, которые при случае могли стать проблемой для окружающих.
Трудолюбие и постоянная занятость, привитые как потребность с юных лет, становились своеобразной формой социальной самозащиты. Очевидно, что такой способ отличался удивительной эффективностью, поскольку на века стал основой воспитания многих поколений. Излишне говорить о том, что граждане любой страны с удовольствием подпишутся под этой базовой педагогической доктриной.
Труд на Руси всегда был органически спаян с делом защиты и приумножения славы Отечества, выполнением святого долга перед ним, с воспитанием юношества, милосердием и другими ценностями.
В русской общине и артели, при всей противоречивости этих социальных институтов, труд ценился высоко.[221]
Праведный труд – воплощение Русской идеи, мечты о справедливости и равенстве всех сограждан. Издревле на Руси было принято делиться плодами своей работы с сирым и убогим. Проповедник Феодосий Печерский (XI в.) в одном из своих поучений говорил: «…Приличествует нам от трудов своих кормить нищих и странников, а не пребывать в праздности».
В народном фольклоре не только определяются нормы личной и социальной жизни, но и скупыми мазками рисуются все опасности и особенности различной профессиональной деятельности:
Рыбу ловить – край смерти ходить.
Ловцы рыбные – люди гиблые.
От козла псиной, от скорняка кислиной.
Ходить в лесу – видеть смерть на носу (либо деревом убьет, либо медведь задерет).
Кто с дерева убился? – Бортник. – А утонул? – Рыбак. – А в поле убитый лежит? – Служилый человек.
Невольно вспоминаются упомянутые уже путевые впечатления Маржерета, в которых, повторяем: «…обилие и разнообразие превосходной рыбы – стерляди, белуги, осетров, белорыбицы, семги, форели… в продаже чрезвычайно много хлеба, меда. Подобного богатства нет в Европе». Далеко не простым делом, по народным впечатлениям, была ловля всей этой «рыбы-стерляди». Сходите в Зоологический музей в Санкт-Петербурге, посмотрите на чучела рыб… Коллекция этих впечатляюще здоровенных рыбин составлена в основном в XIX веке. Таких ловить было очень непросто.
Охота мало чем отличалась по уровню острых впечатлений. Охота состояла в том, что надо с рогатиной или с копьем идти на храпящего, обезумевшего зверя весом в полтонны-тонну, встающего на дыбы, бьющего копытами с небольшую тарелку, рогами-лопатами, бритвенно-острыми бивнями.[222]
А ведь добытое еще надо разделать, сохранить, унести домой за многие километры. Добытую шкуру потом еще предстоит обработать… Русские меха, чрезвычайно ценимые всей Европой, выделывали те самые скорняки, от которых постоянно пахло «кислиной».
