Василий Болотов - Лекции по истории Древней Церкви. Том III
Римский епископ требует к себе на суд Нектария константинопольского и Флавиана антиохийского. Эта претензия возбуждает, может быть, на востоке лишь улыбку; но никакого решительного ответа в духе Антиохийского собора; вся борьба ограничивается лишь пассивным сопротивлением. Не нужно было владеть особенной проницательностью, чтобы понять, что из своего систематического уклонения от участия во вселенских соборах римские епископы создают специальную привилегию апостольского престола. И однако же на востоке не делают никакой серьезной попытки обязать пап явиться на собор и таким образом дать им почувствовать, что они равны другим епископам. Напротив, легаты папские являются на соборы с невозможными инструкциями, не как братья, а как судьи, и их окружают всевозможным почетом. Вселенский собор Халкидонский наносит сильное поражение папским видам, но — к сожалению — это не был удар прямой и открытый, а немного лукавый. Всему делу на бумаге придали такой вид, как будто известное определение издано по ошибке, и восточные отцы действовали без сознания своего права. Папа отказался признать 28 канон, вздумав поразить своими громами константинопольского патриарха. В ответ на это Анатолий пишет с видом провинившегося дитяти, оправдывается; император тоже говорит с Львом почтительно и скромно. Вместо того, чтобы указать забывшемуся иерарху его границы, напомнить ему, что на востоке сознают свои права так же ясно, как и 10О лет тому назад, — Льва Великого умилостивляют, как разгневанного властелина. Словом, выступает на сцену византийская οικονομία с ее непривлекательными чертами, — не как образ действия силы, снисходящей до приспособления к обстоятельствам времени (таков обычный характер римской dispensatio), а как трусливое заискивание стороны, не совсем уверенной в своем праве.
Последствия этой манеры действий для будущего были неутешительные. Если восток, отстаивая свое учение о церковной свободе, опирался на факты, которые говорили в его пользу несомненно только при известном освещении, то запад, проповедуя свое учение о римском главенстве, мог забрасывать своих противников цитатами, буквальный смысл которых был непосредственно ясен. Каждая римская претензия, не опротестованная вовремя, входила в церковное сознание запада, — и с течением времени лишь выигрывала в своем значении. Каждый изворот византийской икономии в Риме умели истолковывать в свою пользу. Qui tacet, consentire videtur (Кто молчит, тот кажется согласным). И через 50 лет почтительные писания Анатолия и Маркиана папа Геласий цитировал как доказательство того, что константинопольская кафедра отказалась от прав, предоставленных ей Халкидонским собором, но не признанных папой, и все дело передала во власть римского престола.
Следствием этой византийской тактики было то, что на востоке о серьезной полемике против папских притязаний вздумали уже слишком поздно, когда они получили авторитет освященной веками древности, когда эти идеи проникли в сознание западного христианского мира, когда за папой стояла покорная ему западная церковь. Так папство, питавшееся на счет начинавшегося церковного сепаратизма, наконец укрепило разделение церквей.
6. Соборы
Общее состояние церковного строя в настоящем периоде характеризуется на востоке и на западе победой централизации на всех ступенях иерархической лестницы. Развивающаяся самостоятельность приходов не подняла особенно сильно значения пресвитеров, потому что параллельно с этим возрастал авторитет епископов. Высокое положение, которое приобрели различные церковные чиновники (как, например, архидиаконы, экономы), это торжество бюрократического, так сказать, принципа над иерархическим, также говорит о росте централизации: эти мелкие светила получили свое значение от того, что были близки к епископу, сияли заимствованным от него светом. Укрепление митрополитанской системы сопровождалось чувствительным ограничением самодеятельности епископов: авторитет последних настолько же, если не более, потерял в восходящем порядке, насколько выигрывал в нисходящем. Наконец, образование четырех патриархов на востоке, начинающееся преобладание константинопольского патриарха над прочими, и развитие власти римского первосвященника над западом — довершают общую картину иерархического процесса, совершавшегося в рассматриваемый период.
Высшее представительство церковного строя в настоящий период находим в церковных соборах. Их главенство над частными иерархами признавалось на востоке и допускалось (хотя и не без некоторых умственных ограничений) на западе. Можно различать три степени соборного института: 1) собор митро–политанский (провинциальный, епархиальный, 2) собор диэцезальный и 3) вселенский.
Начало двум первым формам положено в предшествующий период. По обычной практике провинциальные соборы составлялись дважды в год. Примером диэцезалъного собора могут быть африканские соборы; например, в 256 г. на Карфагенском соборе по вопросу о крещении еретиков принимали участие 87 епископов. Тот и другой вид собора заведовал обыкновенно текущими делами подведомой территории. Особое разветвление диэце–зального собора представляют σύνοδοι ένδημοΰσαι в Константинополе, на которых принимали участие епископы, случайно находившиеся в Константинополе, к какой бы митрополии и диэцезу они не принадлежали.
Высшим органом церкви в делах суда, управления и вероучения были вселенские соборы. Этот род [соборовмог возникнуть лишь в настоящий период, когда за церковью было признано право на существование. По самой трудности их составления они собирались лишь по важнейшим церковным вопросам и именно догматическим. По самому своему смыслу, вселенский собор (οικουμενική) есть тот, на котором верно выразился голос всей вселенской церкви, — определение весьма низкопробное с логической стороны (неизвестное в определяемом повторяется и в определяющем), однако же дальше его идти нет возможности. Все частнейшие, внешние признаки все–ленскости собора оказываются обманчивыми. Для вселенского собора не требуется, конечно, ни созвание его папой, ни его участие, ни участие представителей всех частных церквей, ни даже немедленное признание его в этом качестве всеми частными церквами. Нужно именно то одно, чтобы здесь выражена была истина, содержимая всей вселенской церковью. А это узнается иногда только путем долговременного исторического процесса. Сама церковная жизнь, история, налагает эту печать на соборы, а не какие–нибудь внешние отметы. Так было с соборами — Никейским, обоими Константинопольскими, Ефесским и Халкидонским.
Самый процесс соборной деятельности не совсем отвечает тому идеалу, какой составляется об этом высшем церковном представительстве, когда на него смотрят сквозь призму великого значения тех христианских истин, которые на соборах нашли свое выражение. Да это в сущности совершенно естественно. Соборы составлялись из видимых членов церкви, с их силой и слабостью, и так же, как и их члены, носят небесные сокровища в скудельных сосудах. Самое время и цель их собрания говорит о том, что процедура их не может быть идиллической. Они созывались, когда церковное волнение доходило до крайних пределов, догматические страсти возбуждены до последней степени; в соборах видели последнее средство для того, чтобы успокоить церковь.
Есть еще одна особенность в ведении вселенских соборов, которая дает некоторым повод думать о стеснении свободы их членов. Это — участие в соборах или самих императоров, или их уполномоченных, государственных чиновников. На первый взгляд это толкование представляется весьма основательным. Действительно, мнение императора — даже и не поддерживаемое грубыми способами, как это было с Константием, — не могло не импонировать на некоторых слабодушных епископов, и должно было давать направление их решениям. Комиты Кон–стантия, являвшиеся его уполномоченными на соборах, своей ревностной поддержкой арианской партии заслужили недобрую славу в истории.
Но если рассмотреть этот вопрос внимательнее, то оказывается, что он разрешается в другой, более общий, — в вопрос о приемах покровительства государства церкви, и затем, главное зло как там, так и здесь, все–таки в самих епископах. Ведь так или иначе, но должны же были узнать последние, в какую сторону клонятся догматические симпатии двора, и если эти представители церкви не обладали стойким мужеством, были люди нравственно слабые, они и без участия власти в соборных заседаниях, при подаче голосов, сообразовались бы с требованием минуты. А если мы сравним различные соборы по их образу действий, то вредное влияние государственных чиновников на их свободу сократится до minimum'а.
В эпоху, близкую ко времени Никейского собора, знаменитейшие защитники церковной свободы высказываются против участия чиновников на соборах. «Не пиши указов, — наставлял Осий кордубский, — не посылай комитов». Собор с участием чиновников Афанасий Великий противополагает истинно церковному синоду, как еретический православному. «Если император хочет церковного мира, — говорил папа Либерии, — то пусть соберется церковный собор вдали от дворца, пусть на этом соборе не присутствует император, не является комит (придворный чиновник), не приходит с угрозами наместник провинции».
