Барбара Такман - Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура
Затем волею случая вмешались сторонние обстоятельства, послужившие к объединению остальных факторов. Британия в значительной степени истощила свои ресурсы леса, из которого изготавливался древесный спирт, из которого, в свою очередь, изготавливался ацетон, обязательный компонент при производстве кордита. Посреди войны перспектива того, что пушки утихнут из-за нехватки боеприпасов, ничего хорошего не сулила. Требовалось изобрести способ производства синтетического ацетона, и сделать это надо было быстро. Ллойд Джордж на посту министра вооружений «искал решение», когда, по его словам, столкнулся с С. П. Скоттом, «другом, в чью мудрость я безгранично верил». Услышав, что подыскивают изобретательного химика, Скотт порекомендовал «удивительнейшего профессора химии из Манчестера» по фамилии Вейцман. Задействовать иностранца в столь щекотливой ситуации было весьма рискованно, и Скотт не мог с точностью сказать, где родился химик — «в окрестностях Вистулы[105], как ему думалось». Но он был уверен в приверженности профессора Антанте, поскольку знал, что единственное, что занимало Вейцмана, был сионизм, а еще он понимал, что Вейцман убежден, что единственная надежда для его народа заключается в победе Антанты.
«Я знал мистера Скотта как одного из самых проницательных знатоков людей, кого я когда-либо встречал… — продолжает Ллойд Джордж. — Я положился на его слова о профессоре Вейцмане и пригласил последнего в Лондон. Он мне сразу понравился… это была поистине удивительная личность»39. Вейцман, который уже давно в частном порядке работал над процессом ферментации из крахмала, был вскоре нанят разрешить затруднение правительства. За «несколько недель» (если верить Ллойд Джорджу) он разработал весь процесс, хотя проблема масштабного производства и переоборудования заводов под новые методы постоянно занимала его до конца войны.
Инцидент с ацетоном был критическим не столько с точки зрения обещанной Ллойд Джорджем награды за услуги доктора Вейцмана, сколько с точки зрения переезда самого Вейцмана в Лондон, где под руководством «неутомимого мистера Скотта» он завязал знакомства с воротилами политики.
«Никогда в жизни я не видел человека, подобного доктору Вейцману, — вспоминал несколько лет спустя в Иерусалиме фельдмаршал Алленби. — Своим заразительным энтузиазмом он любого мог обратить в сиониста»40. В Лондоне 1916–1917 годов час пробил, а согласно некоему необъяснимому закону истории, пробивший час находит своего человека. Работа Вейцмана по производству ацетона велась под эгидой адмиралтейства, которое в тот момент возглавлял Бальфур. «Знаете, — начал Бальфур, когда они встретились снова, точно и не было перерыва в их разговоре, — я вспоминал ту нашу беседу, и полагаю, что когда отгремят пушки, вы, возможно, получите свой Иерусалим»41.
На финишную прямую проект сионистов вышел, когда Ллойд Джордж стал премьер-министром, а Бальфур — министром иностранных дел в декабре 1916 г. Они «все обсудили», вспоминал Ллойд Джордж, хотя никак не проясняет это выражение. Но с того момента был запущен процесс официальных переговоров с сионистами. Последовали месяцы бурного маневрирования, связанного с притязаниями Франции в Сирии, возражениями папы римского, отношением к проблеме Соединенных Штатов, воздействием на Россию, находившуюся тогда на грани революции. Наибольшую головную боль приносила постоянная полемика с антисионистски настроенными английскими евреями, подпитываемая в кабинете министров министром по делам Индии Эдвином Монтегю и озвученная в прессе Александром и Монтефиоре, соотвественно, президентом и секретарем Еврейского совета Лондона. В те дни большинство респектабельных евреев все еще считали сионизм безумным заблуждением «армии нищих и безумцев». Восстановление прародины казалось им не воплощением мечты, а подрывом завоеванных с немалым трудом гражданских прав в странах Запада. Неевреям такой настрой был непонятен. Говоря словами «Таймс», они приписывали его «разыгравшимся нервам»42. С другой стороны, в национализме сионистов они видели нечто знакомое — черту сродни национализму чехов, поляков или арабов, с которыми привыкли иметь дело.
Те в кабинете министров, кто подобно лорду Керзону противились Декларации Бальфура, делали это не потому, что симпатизировали позиции антисионистов, а потому, что Декларация заставляла Британию взять на себя неудобные обязательства. «Разве эта страна, учитывая ее запустение, в состоянии прокормить все увеличивающееся население?» — спрашивал лорд Керзон и предостерегал против нечетких формулировок в будущей декларации, которые позволили бы истолковать ее так, что предполагается создание еврейского «государства», когда сомнительно, вполне ли Британия готова спонсировать именно государство. Он побуждал правительство отказаться от проекта, чреватого столькими нерешенными проблемами(43). С точки зрения практической политики он, разумеется, был, как показало будущее, прав. Но верх взяли иные голоса.
Влиятельные люди у власти в целом одобрили проект. Лорд Кромер, некогда разбивший надежды Герцля на Эль-Ариш, теперь изумил сионистов публичным одобрением их планов в Палестине. Лорд Милнер, империалист из среды либералов, ставший военным министром после трагической утраты Китченера, был одним из самых ярых сторонников проекта в кабинете министров. Лорд Роберт Сесил, которого Бальфур привлек в качестве своего заместителя, проникся еще большим энтузиазмом к делу сионистов, чем его начальник.
Но самым динамичным из них всех оставался Марк Сайкс, теперь занимавший стратегический пост чиновника по связям в делах Ближнего Востока между военным кабинетом министров, министерством иностранных дел и военным министерством. В своих метаньях между министерскими офисами он открыл для себя сионистов, увидел в них движущую силу, способную запустить колеса «ближневосточного ренессанса» и потому содействовал их делу с характерными для него энергией и напором. Он присутствовал на их собраниях, излагал их стратегию, устраивал для них встречи, советовал, с кем встречаться и что говорить. По коридорам Уайтхола за Сайксом тянулся шлейф «сионистов и слухов о сионизме», вспоминал Рональд Сторрс о своих днях работы в военном министерстве. Сайкс врывался в его кабинет, принося с собой «максимум забот и максимум радости» — ликующий или отчаявшийся, в зависимости от исхода того или иного разговора с Бальфуром или какого-нибудь изменения в формулировке черновика Декларации.
Какое бы препятствие ни вставало на пути Декларации — претензии Франции, недовольство Ватикана или разногласия внутри сионистского движения — Сайкс знал, за какую ниточку потянуть, чтобы этот путь расчистить. В любой момент дня и ночи любого из лидеров сионистского движения могли вызвать к Сайксу ради мозгового штурма, предостережения о каком-нибудь новом противнике или плана новой стратегии. Когда доктор Соколов, представлявший сионистов континентальной Европы, в апреле 1917 г. отправился с миссией в Рим, то обнаружил, что Сайкс побывал там незадолго до него по пути на Восток: оказалось, что Сайкс зарезервировал для него номер в гостинице, что в посольстве его ждут инструкции от Сайкса, а в итальянском министерстве — сообщения от Сайкса, и каждый день из Аравии прибывала от Сайкса телеграмма.
Разумеется, не этот бьющий ключом энтузиазм одного человека заставил военный кабинет выступить с публичным заявлением о намерении Британии открыть Палестину для евреев. Почему это было сделано? Мотивы были смешанными: для разных лиц они были разными, и с тех пор служат предметом бесконечных дебатов.
Английские политики пошли на это, поскольку намеревались оккупировать Палестину по причине ее стратегической значимости, но им необходимо было моральное оправдание. Большое значение имеет хронология событий. Когда 2 ноября была вручена Декларация, армия Алленби, которая вторглась в Палестину в октябре и 31 октября взяла Беэр-Шеву, уже стояла у ворот Яффы. Следующим должен был стать Иерусалим, и действительно он был взят пять недель спустя, 8 декабря. Грандиозный момент, когда британская армия войдет в Святой город, наконец стал реальностью. Декларация Бальфура была провозглашена, чтобы придать нравственное достоинство этому приближающемуся мгновению — не только в глазах мира, но особенно в глазах самих англичан. Оправдание требовалось не только для настоящего, но и для будущего тоже. Поскольку британцы намеревались не просто оккупировать Палестину, но тем или иным способом ее удержать. «Следует проводить такую политику, — писал в середине октября Марк Сайкс лорду Роберту Сесилу, — чтобы, никоим образом не выдавая желания оккупировать Палестину или установить над ней протекторат, мы тем не менее, когда придет время избрать мандатные власти, стали бы благодаря пожеланиям ее населения наиболее вероятными кандидатами» (44).
