Владимир Хрусталев - Загадка убийства Распутина. Записки князя Юсупова
Возможно, князь Феликс Юсупов был знаком с публикацией дневников Пуришкевича и что-то заимствовал из текста, т. к. совпадает даже количество выстрелов:
«Медлить было нельзя ни одного мгновения, и я, не растерявшись, выхватил из кармана мой “соваж”, поставив его на “feu” (“огонь”), и бегом спустился по лестнице.
То, что я увидел внизу, могло бы показаться сном, если бы не было ужасною для нас действительностью: Григорий Распутин, которого полчаса тому назад созерцал при последнем издыхании, лежащим на каменном полу столовой, переваливаясь с боку на бок, быстро бежал по рыхлому снегу во дворе вдоль железной решетки, выходившей на улицу, в том самом костюме, в котором я видел его сейчас почти бездыханным.
Первое мгновение я не мог поверить своим глазам, но громкий крик его в ночной тишине на бегу: “Феликс, Феликс, все скажу царице!” убедил меня, что это он, что это Григорий Распутин, что он может уйти, благодаря своей феноменальной живучести, что еще несколько мгновений, и он очутится за воротами на улице, где, не называя себя, обратится к первому, случайно встретившемуся прохожему с просьбой спасти его, так как на его жизнь покушаются в этом дворце, и… все пропало. Естественно, что ему помогут, не зная, кого спасают, он очутится дома на Гороховой, и мы раскрыты.
Я бросился за ним вдогонку и выстрелил.
В ночной тишине чрезвычайно громкий звук моего револьвера пронесся в воздухе – промах.
Распутин поддал ходу; я выстрелил вторично на бегу – и… опять промахнулся.
Не могу передать того чувства бешенства, которое я испытал против самого себя в эту минуту.
Стрелок, более чем приличный, практиковавшийся в тире на Семеновском плацу беспрестанно и попадавший в небольшие мишени, я оказался сегодня неспособным уложить человека в 20-ти шагах.
Мгновения шли… Распутин подбегал уже к воротам, тогда я остановился, изо всех сил укусил себя за кисть левой руки, чтобы заставить сосредоточиться, и выстрелом (в третий раз) попал ему в спину. Он остановился, тогда я, уже тщательно прицелившись, стоя на том же месте, дал четвертый выстрел, попавший ему, как кажется, в голову, ибо он снопом упал ничком в снег и задергал головой. Я подбежал к нему и изо всей силы ударил его ногою в висок. Он лежал с далеко вытянутыми вперед руками, скребя снег и, как будто бы желая ползти вперед на брюхе; но продвигаться он уже не мог и только лязгал и скрежетал зубами.
Я был уверен, что сейчас его песня действительно спета и что больше ему не встать.
Простояв над ним минуты две и убедившись в том, что сторожить его больше бесполезно, я быстрыми шагами направился обратно через ту же маленькую дверь во дворец, но помню ясно, что в промежуток моей стрельбы по Распутину по панели на улице прошли два человека, из коих второй, услышав выстрел, кинулся в сторону от решетки и побежал.
– Что делать? Что делать? – твердил я себе вслух, пройдя в гостиную» . ( Пуришкевич В. Дневник «Как я убивал Распутина». М., 1990. С. 74–76)
Осмотревшись вокруг, убедившись, что все улицы пустынны и выстрелы никого еще не встревожили, я вошел во двор и направился к сугробу, за которым упал Распутин.
Он уже не проявлял никаких признаков жизни. На его левом виске зияла большая рана, которую, как я впоследствии узнал, нанес ему Пуришкевич каблуком.
Между тем в это время с двух сторон ко мне шли люди: от ворот, как раз к тому месту, где находился труп, направлялся городовой, а из дома бежали двое из моих служащих. Все трое были встревожены выстрелами.
Городового я задержал на пути. Разговаривая с ним, я нарочно повернулся лицом к сугробу так, чтобы городовой был вынужден стать спиной к тому месту, где лежал Распутин.
– Ваше сиятельство, – начал он, узнав меня, – тут были выстрелы слышны; не случилось ли чего?
– Нет, ничего серьезного, глупая история: у меня сегодня была вечеринка и кто-то из моих товарищей, выпив лишнее, стал стрелять и напрасно потревожил людей.
– Если кто-нибудь тебя станет спрашивать, что здесь произошло, скажи, что все обстоит благополучно.
Разговаривая с городовым, я довел его до ворот и затем вернулся – к тому месту, где лежал труп. Около него стояли мои служащие. Пуришкевич поручил им перенести тело в дом. Я подошел ближе к сугробу.
Распутин лежал, весь скрючившись, и уже в другом положении.
– Боже мой, он все еще жив! – подумал я.
На меня снова напал ужас при мысли, что он опять вскочит и начнет меня душить; я быстро направился к дому. Войдя в свой кабинет, я окликнул Пуришкевича, но его там не оказалось. Ужасный, кошмарный шепот Распутина, звавшего меня по имени, все время звучал в моих ушах. Мне было не по себе. Я прошел в мою уборную, чтобы выпить воды. В это время вбежал Пуришкевич.
– Вот вы где, а я всюду вас ищу! – воскликнул он.
В глазах у меня темнело, мне казалось, что я сейчас упаду.
Пуришкевич, поддерживая меня под руку, повел в кабинет. Но не успели мы в него войти, как пришел камердинер и доложил, что меня хочет видеть все тот же городовой, который на этот раз вошел через главный подъезд, минуя двор....Свидетельства и последовательность событий рознятся в воспоминаниях князя Ф.Ф. Юсупова и В.М. Пуришкевича. В частности, депутат Государственной Думы утверждал:
«Один из них принялся за исполнение моего приказания, а другого я позвал через несколько минут на верх и, услышав от него, что стоявший на посту, на углу Прачешного и Максимилиановского переулков городовой, приходивший осведомляться о том, почему здесь стрельба, чрез полчаса будет сменен другим и должен будет доложить своему начальству обо всем произошедшем в его районе во время его дежурства, приказал позвать его к себе.
Через десять минут городовой был введен солдатом в кабинет. Я быстро окинул его взглядом с ног до головы и сразу понял, что это тип служаки старого закала, и что я допустил ошибку, позвав его к себе; но делать было нечего, приходилось считаться со случившимся.
– Служивый! – обратился я к нему. – Это ты заходил несколько времени тому назад справиться о том, что случилось, и почему стреляют?
– Так точно Ваше превосходительство! – ответил он мне.
– Ты меня знаешь?
– Так точно, – ответил он вновь, – знаю.
– Кто же я такой?
– Член Государственной Думы Владимир Митрофанович Пуришкевич.
– Верно! – заметил я. – А этот барин тебе знаком? – указал я на сидевшего в том же состоянии князя Юсупова.
– И их знаю, – ответил мне городовой.
– Кто это?
– Его сиятельство князь Юсупов.
– Верно! Послушай, братец, – продолжал я, положив руку ему на плечо. – Ответь мне по совести: ты любишь батюшку царя и мать Россию; ты хочешь победы русскому оружию над немцем?
– Так точно, Ваше превосходительство, – ответил он. Люблю Царя и Отечество и хочу победы русскому оружию.
– А знаешь ли ты, – продолжал я, – кто злейший враг царя и России, кто мешает нам воевать, кто нам сажает Штюрмеров и всяких немцев в правители, кто царицу в руки забрал и через нее расправляется с Россией?
Лицо городового сразу оживилось.
– Так точно, – говорит, – знаю, Гришка Распутин.
– Ну, братец, его уже нет: мы его убили и стреляли сейчас по нем. Ты слышал; но можешь сказать, если тебя спросят: “Знать не знаю, и ведать не ведаю”. Сумеешь ли ты нас не выдать и молчать?
Он призадумался. “Так что, Ваше превосходительство, если спросят меня не под присягою, то ничего не скажу, а коли на присягу поведут, тут делать нечего, раскрою всю правду. Грех соврать будет”.
Я понял, что всякие разговоры не приведут ни к чему и, узнав от него, что дежурство его кончается через полчаса, и что полицмейстером этого района является полковник Григорьев, человек, насколько я знал, очень порядочный и хорошей семьи, я отпустил его с миром, решив положиться на судьбу в дальнейшем» . ( Пуришкевич В. Дневник «Как я убивал Распутина». М., 1990. С. 79–80)
Оказалось, что выстрелы были услышаны в участке, откуда у городового потребовали объяснений по телефону. Первоначальными его показаниями местные полицейские власти не удовлетворились и настаивали на сообщении всех подробностей.
Пуришкевич, увидав вошедшего в это время городового, быстро подошел к нему и начал говорить повышенным голосом:
– Ты слышал про Распутина? Это тот самый, который губил нашу Родину, нашего царя, твоих братьев-солдат… Он немцам нас продавал… Слышал?
Городовой стоял с удивленным лицом, не понимая, чего от него хотят, и молчал.
– А знаешь ли ты, кто с тобой говорит? – не унимался Пуришкевич. – Я – член Государственной Думы Владимир Митрофанович Пуришкевич. Выстрелы, которые ты слыхал, убили этого самого Распутина, и, если ты любишь твою Родину и твоего царя, ты должен молчать…
