Г. Штоль - История Древнего Рима в биографиях
В 137 г. Гракх в качестве квестора сопровождал консула Манцина в войне против Нумандии. Когда войско было окружено нумантийцами и казалось безвозвратно погибшим, то нумантийцы, которым вероломство римских полководцев по опыту было слишком хорошо известно, объявили просившему о перемирии и мире консулу, что они доверяют лишь Тиберию Гракху и с ним одним хотят вести переговоры. Этим доверием молодой человек обязан был отчасти слуху о своей собственной честности, отчасти памяти своего отца, правившего прежде испанской провинцией мудро и справедливо. Тиберий заключил с неприятелем договор и тем спас жизнь и свободу 20 тыс. граждан, не считая прислуги и многочисленного обоза. Нумантийцы забрали в римском лагере все вещи как добычу. Тут были также счета Тиберия и записки по его квесторской должности. Чтобы получить их обратно, он с несколькими из своих друзей вернулся назад, после того как войско отошло уже на некоторое расстояние, и вызвал начальство нумантийцев за город. Он просил их о выдаче его счетов, дабы он мог представить отчет о своем управлении и не давать своим врагам повода оклеветать его. Нумантийцы пригласили его в свой город, и когда он некоторое время стоял в раздумье, то они подошли к нему, взяли его радушно за руки и убедительно просили не считать их более врагами и доверять им как друзьям. Когда Гракх последовал за ними в город, то они подали ему завтрак и просили его сесть и откушать с ними. Затем они возвратили ему счета и дозволили из остальных вещей взять что ему угодно. Он, однако, не взял ничего, кроме фимиама, который ему нужен был при публичных жертвоприношениях, и после этого расстался с нумантийцами как с добрыми друзьями. Впрочем, римский сенат отверг договор Гракха и выдал нуманийцам консула раздетого и связанного; то обстоятельство, что сенат не отважился выдать самого Гракха и остальных высших начальников, служит доказательством его влияния и той любви, какой он пользовался в народе.
Неутверждение договора, во всяком случае, возбудило неудовольствие Гракха; но едва ли справедливо думать, как иные полагают, что это обстоятельство побудило его к составлению поземельного закона и к оппозиции сенатской партии; равным образом нельзя допустить, чтоб его на этот смелый шаг натолкнула мать его Корнелия, будто бы тем, что она, с целью расшевелить честолюбие своих сыновей, укоряла их, что ее все еще называют лишь те щей Сципиона Эмилиана, а не матерью Гракхов. Нет сомнения, что первые и самые сильные побудительные причины нужно искать в нем самом, в добродушной мягкости его сердца, в сочувствии страданиям бедного угнетенного народа и в мечтательном порыве помогать всякому. Его брат Гай писал в одной книге, что когда Тиберий на пути в Испанию проезжал через Этрурию и там видел опустошенные страны и толпы рабов, обремененных цепями, обрабатывающих обширные поместья богачей и пасущих бесчисленные стада, то он тут впервые проникся мыслью о необходимости изменить это положение вещей и снова населить Италию свободными людьми. На эту решимость оказало влияние честолюбие молодого человека, а затем одобрение и поощрение его матери и окружавших его греческих философов. Выдающиеся люди в государстве, которым он высказывал свое мнение, выражали ему сочувствие, как тесть его Аппий Клавдий, старший жрец П. Красс Муциан и его родной брат П. Муций Сцевола, оба пользовавшиеся большим уважением как честные люди и отличные юристы, далее К. Метелл, победитель Македонии и ахейцев, высокоуважаемый за свои военные подвиги и как образец древних нравов и благочестия.
10 декабря 134 г. Гракх стал народным трибуном на 133 г., в течение которого он предполагал провести свои реформаторские планы, Тотчас вслед за вступлением в должность он выступил с поземельным законом, который, в сущности, был возобновлением Дициниева аграрного закона от 367 г., остававшегося почти без применения. Законом этим определялось, чтобы из государственных земель, которыми по большей части завладели отдельные нобили и пользовались безвозмездно, как частной собственностью, никто не обладал более чем 500 югеров; сверх того на долю каждого состоящего под отцовской властью сына должна быть предоставлена еще половина, но в целом никто не должен обладать более чем 1 тыс. югеров. Освобождавшаяся вследствие этой меры земля должна была, с вознаграждением за возведенные на ней сооружения, быть отобрана государством и роздана участками в 30 югеров за умеренную плату небогатым гражданам и италийским союзникам в виде неотчуждаемой наследственной аренды.
Законопроект отличался умеренностью и вообще был справедлив. Государство имело право отобрать принадлежащие ему земли, тем более что те, кто пользовались ими, не вносили за них никакой платы, и притом открывалась возможность противодействовать нарастанию бесполезной опасной черни; к тому же закон оставлял богатым землевладельцам все еще обширные поместья.
Прежде чем подвергнуть свой закон народному голосованию, Гракх рассуждал о нем в ряде предварительных собраний. О том, как он на этих собраниях выступал перед народом, свидетельствует отрывок из его речи, сохранившийся у Плутарха: «Дикие животные, водящиеся в Италии, – говорил он, – имеют свою берлогу, у каждого свой кров и свое пристанище; но те, кто сражаются и умирают за Италию, кроме воздуха и света, ничего другого за собой не имеют. Без домов, без определенного местопребывания скитаются они с женами и детьми, и лицемерят те полководцы, которые в битвах призывают воинов отважно сражаться за свои гробницы и святыни; ведь ни у кого из них нет родного алтаря, ни у кого из стольких тысяч римлян нет гробницы его предков. За чужое благоденствие и богатство сражаются и умирают они, именуемые владыками мира и, однако, не обладающие ни одним клочком земли». Против таких речей, произносимых с вдохновением и глубоким чувством перед народом, не мог устоять никто. Аристократы отказались от попытки победить его в словопрениях и прибегли к обычному способу устранить неприятные законопроекты. Они расположили в свою пользу товарища Гракха, народного трибуна М. Октавия, обещавшего выступить против закона. Октавий был серьезно убежден во вреде Гракхова предложения, но едва ли стал бы он противиться ему по собственному почину, так как он был другом и товарищем Гракха. Но настоятельные просьбы сильных побудили его, наконец, к тому, что он еще в предварительном собрании заявил, что противопоставит закону свое возражение. Напрасно Гракх умолял его отказаться от этого намерения, напрасно обещал, что готов возместить ему убыток, какой он лично потерпит от закона. Так как Октавий оставался непреклонен, то Гракх усилил строгость своего закона, исключив из него постановление о вознаграждении, имеющем быть выданным богатым; в то же время он эдиктом приостановил все должностные действия правительственных мест и лиц и наложил свою печать на государственную казну, пока по его закону не будет принято решение.
В день подачи голосов Октавий запретил писцу прочитать закон. На неотступные просьбы Гракха не мешать ему спасти Италию он твердо отвечал, что именно о том, каким образом может быть спасена Италия, мнения расходятся. Народная и аристократическая партии были в сильнейшем возбуждении. Богачи массами стекались на место и начали срывать и опрокидывать избирательные урны; толпа с шумом напирала им навстречу, и дело, вероятно, дошло бы до кровавого столкновения, если бы не два консульских мужа, Манлий и Фульвий, со слезами на глазах просивших Гракха прекратить дело в народном собрании и дальнейшие переговоры вести в курии с сенатом. Гракх с этим согласился; но когда он в сенате вместо миролюбивой предупредительности встретил лишь насмешки и оскорбления, то возвратился в народное собрание. Здесь он снова, взяв в волнении Октавия за руки, в дружественных выражениях просил его уступить и согласиться на справедливые требования народа. Но Октавий отклонил его просьбу. Тогда Гракх объявил, что он видит лишь одно средство спасения, чтоб один из них оставил должность трибуна. И тут он предложил противнику собрать сначала о нем голоса народа; он, если народ того хочет, тотчас удалится в частную жизнь. Октавий отказался. Тогда Гракх возвестил, что он завтра будет собирать голоса об Октавии, если он до тех пор не переменит своего мнения, и распустил собрание.
Когда народ на следующий день собрался, то Гракх еще раз напрасно пытался переубедить Октавия. Тогда он предложил отрешить от должности того трибуна, который враждебно настроен против народа, и тотчас же пригласил собравшихся подавать голоса. Когда из 35 триб 17 уже высказались против Октавия, и он, следовательно, если бы прибавилась еще одна триба, был бы отрешен от должности, то Гракх велел остановиться, подошел к прежнему другу, обнял и поцеловал его и самым убедительным образом просил его не быть столь беспощадным к самому себе и не навлечь на него, Гракха, укора в столь жестоком и мрачном поступке. Октавий был тронут, и на глаза его навернулись слезы. Он колебался и молчал некоторое время; наконец он ободрился и сказал не без достоинства: «Пусть Тиберий делает что ему угодно». Таким образом, голосование пошло далее своим ходом, и Октавий был отрешен. Поземельный закон был проведен без затруднения, и выбрана была комиссия из трех человек, взявшая на себя осуществление закона: Тиберий Гракх, его тесть Аппий Клавдий и брат его Гай, который, однако, тогда не находился в Риме, а стоял под начальством Сципиона перед Нуманцией.
