Сергей Соловьев - История России с древнейших времен. Том 15. Царствование Петра I Алексеевича. 1703–1709 гг.
Несмотря на равнодушие Порты, крымский хан не переставал придумывать средства как-нибудь столкнуть ее враждебно с Россиею и добыть хотя что-нибудь из затруднительного положения царя: он писал Порте, что татары не могут быть безопасны при существовании крепости Каменного Затона и что теперь самое благоприятное время потребовать от Москвы ее разорения, с угрозою, что в случае отказа хан присоединится к шведам со всею ордою. Но и эта попытка не удалась: хан получил указ от султана не затевать ничего, что противно мирным договорам с Москвою. Придумано было еще средство, которое могло иметь успех только в Турции. 10 июля Толстой писал: «Приключились удивления достойные здесь вещи: писали к Порте из пограничных мест паши, что царское величество изволил придти в Азов будто для начатия войны с турками, и вооружил в Азове многие бастименты с великим поспешением, и многие воинские припасы приготовляют. Ведомости эти скоро здесь разгласились по всему Константинополю и так возмутили здешний народ, что если б подробно все доносить, мало было бы и целой дести бумаги; кратко доношу, что многие турки от страха начали было из Константинополя бежать в Азию; по улицам и рынкам кричали, что флот морской московский пришел уже во Фракийское гирло, и едва не вспыхнул бунт против султана и визиря, также против меня, потому что многие турки из поморских мест с Черного моря прибежали в Константинополь с женами и детьми, покинув домы. Так как их флота морская вся на Белом (Мраморном) море, то с необыкновенною скоростию начали вооружать торговые бастименты и малые галиоты и послали на Белое море за капитан-пашею, чтоб немедленно возвратился с флотом в Константинополь. Потом мало-помалу все усмирилось, и я, повидавшись с визирем, уверил его, что все эти ведомости ложные».
В Константинополе боялись, что Петр приехал в Азов для начатия войны с турками, а Петр спешил в Воронеж и Азов из опасения, что турки воспользуются впадением Карла в Малороссию и объявят войну. Еще из Глухова царь писал адмиралу Апраксину, чтоб ехал поскорее в Воронеж, «понеже там не малая нужда есть, а именно: в отправлении в Азов провианту, денег и прочее, а мы також скоро пойдем на время на Воронеж». После описанного движения армии к Гадячу и занятия Ромен Петр отправился из Лебедина в Сумы, где и встретил новый 1709 год. Этот год, который должен был озарить его такою славою, начался несчастливо. Карл хотел отомстить за прогулку под Гадяч, во время которой погибло столько солдат от мороза, за потерю Ромен и двинулся к Веприку, где было 1500 человек русского гарнизона; крепость была слишком обширна для такого гарнизона, вал без бастионов, ров мелкий, занесенный снегом; несмотря на то, русские отбили три приступа и сдались (6 января), когда уже не стало пороха; шведы потеряли под городом 46 офицеров и более 1000 рядовых. 22 января царь писал из Сум к Меншикову в Лебедин: «Зело нужно чрез добрых шпигов (к чему лучше нет попов) проведать, намеряют ли неприятели маршировать?» Шпиги (шпионы) донесли, что неприятели маршируют к югу по дороге к Красному Куту. По этой вести Меншиков немедленно выступил с драгунскими полками из Лебедина в Ахтырку. Царь писал к нему 30 января: «Я бы вчерась в Ахтырку поехал, но остался для болезни сына моего, которому сего дня есть мало лучше». Чрез несколько дней Петр был уже в Ахтырке. Нападение Карла на генерала Ренне было отражено с уроном для шведов; Карл остановился в Опошне; скот и провиант, который шведы набрали по дороге, был отбит русскими. О дальнейших движениях Карла приходили вести, что идет к Днепру, но были также слухи, что пойдет к Воронежу. Петр, оставя Меншикова в Ахтырке, выехал в Белгород, откуда писал адмиралу Апраксину: «Я пред сим уже писал о неприятельском намерении к Воронежу; хотя и теперь то неимоверно, но паки от взятых (пленных) подтверждается, для того изволь о спуске кораблей тщание приложить, а наипаче чтоб хлеб, хотя не скоро, только б перевезен был. Паки возвещаю, что хотя чаю, что сие обман есть, однако ж, что опаснее (осторожнее), то лучше. Хотя я чаю скоро к вам быть, однако ж дабы ни минуты дела остановки не имели». Из Белгорода Петр уехал в Воронеж, откуда писал Меншикову 17 февраля: «Слава богу, все здесь добро поводится, и зело нужен мой приезд был сюды, ибо кумпанские корабли, которые уже трижды переделывали без меня, оные ни десятой доли того не стоят. А ныне положили их разбить, а надобные, слава богу, в добром порядке обретаются».
Между тем Шереметев отправил генерала Бема на местечко Рашевку (между Гадячом и Глинском), занятую шведами; местечко было взято, шведский отряд истреблен, начальник его взят в плен, взято также 2000 лошадей, но этот успех дорого стоил русским, которые, между прочим, потеряли майора гвардии Бартенева. После этого Шереметев доносил царю 20 февраля: «Как я перебрался реку Сулу в 17 числе от Лохвиц в двух милях с немалою трудностию, также реки от теплоты зело стали слабы: тогда шведский генерал-майор Крейц, уведомився о нашем войске, из Лохвиц в полночь против 18 числа выступив, перебрался за Сулу. Я ныне с своим деташементом остановился в Лохвице для успокоения некоторого времени людям и лошадям, а хотя б и шел, ничего неприятелю не учинил, токмо б людей и лошадей привел в худое состояние, того ради, что неприятелю нынешнее время разлитие вод и дефилеи к дефенсии служат». Петр был очень недоволен и писал Меншикову: «Что ж о лохвицком деле, и то кроме печали мне не принесло, как для смерти господина Бартенева, так от бездельных, наипаче торопких поступок фельдмаршала». Не делая никаких выговоров фельдмаршалу, Петр взял у него из-под команды Преображенский полк и отдал Меншикову. Шереметев по этому поводу писал царю: «Мимо меня указ ваш к майору Глебову повелевает, чтоб с полком Преображенским лейб-гвардии идти отсюда к г. генералу князю Меншикову под команду, из чего признаваю ваш царского величества гнев, токмо за какое мое преступление пред вашим величеством – не сведом. И служу вашему величеству истинным чистым намерением, и сколько моей силы и знания есть, и как мне явиться пред лицом божиим. А Преображенские два батальона посыланы (на Рашевку) для того, чтоб скорее могли к тому месту, Рашевке, прибыть и из того б места неприятель не ушел, которое дело, при помощи божией, счастливо получено, а кавалериею одною такого поиску учинить было невозможно, понеже вашему величеству известно, коликое число в тех десяти полках добрых с худоконных с рекруты обретается. И ежели б послать пехоту, тогда б за таким неспособным путем и за нескорым прибытием над неприятелем в Рашевке поиску не могли учинить. И исполнял я вашу волю с чистым намерением и охотно, и прошу вашего царского величества, моего премилостивейшего государя, всенижайше, дабы мне в старости своей с печали безвременно не умереть, и мне объявить, какое мое пред вашим величеством преступление? Или повели к себе быть. А что майор Бартенев умер, в том воля божия, рана была легкая».
Петр был недоволен действиями Шереметева, но очень доволен был он окончанием дела с запорожцами. Мы видели, как Мазепа был опечален взятием Батурина, какие дурные последствия предвидел для своего дела от этого удара. Опасения его день ото дня все более и более оправдывались; Малороссия не поднималась против царя, Турция также не трогалась, и положение Карла становилось все затруднительнее. При таких обстоятельствах еще в конце 1708 года Мазепа решился войти в сношения с царем. К русским войскам явился один из главных недоброжелателей царских, убежавший вместе с Мазепою к шведам, миргородский полковник Данила Апостол; представленный царю, он объявил словесно, что Мазепа обещает предать в царские руки короля Карла и шведских генералов, если Петр возвратит ему гетманское достоинство и удостоверит в своей милости при ручательстве известных европейских дворов. Петр сначала не поверил Апостолу, но потом велел своим министрам, Головкину с товарищи, войти с ним в соглашения. Министры соглашались на предложения Мазепы, но представляли трудность относительно гарантии иностранных дворов; когда же Апостол объявил, что без этого условия Мазепа никак не примется за дело, то согласились и на гарантию. Мазепа, не получая никакого известия от Апостола, прислал к нему сначала цирюльника, служившего у Войнаровского, а потом приехал компанейский полковник Галаган с теми же предложениями. Это совершенно убедило царя и министров, что Апостол говорил правду, и не только было ему позволено отписать Мазепе, что предложение его принято, но и сам Головкин написал бывшему гетману 22 декабря: «Доношение ваше чрез г. полковника миргородского его царскому величеству донесено, который, видя ваше доброе намерение и обращение, принял то милостиво и повелел мне к вам писать с крепчайшим обнадеживанием, что ежели вы в том пребывати и начатое намерение свое к исполнению привести потрудитесь, то не токмо что вашу милость в прежний уряд и в свою милость принять, но оную к вам и умножить изволит, и на те кондиции, чрез помянутого г. полковника предложенные, соизволил, и гарантеров желанных от вас для содержания той амнистии приемлет, хотя бы в том и не без трудности было, только надлежит вашей милости постараться, дабы о известной главнейшей особе по предложению своему безопаснейшим образом постараться; буде же о самой той особе и невозможно, то хотя б о прочих знатнейших то учинить по предложению».
