Ганнибал: борьба за власть в Средиземноморье - Бир Гейвин
Гасдрубал кончил жизнь в пылу битвы. Как в прежнее время, так и в последней битве он показал себя доблестным мужем, поэтому несправедливо было бы обойти его похвалою.
Что касается римлян, то немедленно по окончании победоносной битвы они принялись за расхищение неприятельского лагеря, перерезали наподобие жертвенных животных множество галлов, в пьяном виде спавших на соломе, потом собрали вместе доставшихся в добычу пленных, от продажи коих поступило в государственную казну больше трехсот талантов. Карфагенян пало в сражении не менее десяти тысяч человек, а римлян около двух тысяч. Немногие знатные карфагеняне попали в плен, прочие все были перебиты. Когда весть о победе пришла в Рим, там сначала не поверили: так горячо было у римлян желание победы.
Встреча Публия Корнелия Сципиона с Ганнибалом накануне битвы при Заме
Публий послал сказать военачальнику карфагенян, что готов видеть его и беседовать с ним. При этом известии Ганнибал снялся с места, подошел к неприятелю стадий на тридцать и разбил лагерь на возвышенности, которая, казалось, была удобна для этого во всех отношениях, только отстояла немного далеко от воды, так что солдаты Ганнибала сильно терпели от жажды.
На другой день Публий и Ганнибал вышли каждый из своей стоянки в сопровождении небольшого числа конных воинов, которых оставили потом назади, и одни с переводчиком вышли на середину. После приветствия первым заговорил Ганнибал, что он желал бы, чтобы ни римляне никогда не простирали своих вожделений за пределы Италии, ни карфагеняне за пределы Ливии. Ибо страны эти, говорил он, и сами по себе представляют прекраснейшие владения, и границы их как бы намечены самою природою. «Так как мы первую распрю нашу и войну подняли из-за Сицилии, потом из-за Иберии, так как наконец мы, все еще не наученные превратностями счастья, дошли в своем ослеплении до того, что одним из нас угрожала, другим угрожает теперь опасность утратить родную землю, то долг наш — положить конец нынешней распре, если будет на то милость богов. Посему я готов кончить вражду, ибо собственный опыт научил меня понимать, сколь изменчиво счастье, по каким иногда маловажным причинам судьба дает решительный перевес одной или другой стороне, обращаясь с нами как с неразумными детьми. Только, Публий, я сильно боюсь, что ты не внемлешь моим увещеваниям при всей убедительности их, ибо ты слишком молод еще, и превратностей судьбы ты не испытал на себе до сих пор. Но вот тебе один достаточный пример человеческой судьбы, не из далекого прошлого взятый, но принадлежащий нашему времени: тот самый Ганнибал, который после битвы при Каннах был чуть не обладателем всей Италии, вскоре затем подошел к самому Риму, в сорока стадиях от города разбил свой лагерь и уже держал совет о том, что делать с вами и с землею вашего города. Теперь я в Ливии, прихожу к тебе, римлянину, для переговоров о жизни моей собственной и карфагенян. Советую тебе памятовать эту превратность и, не возносясь гордынею, принимать решения, приличествующие смертному, то есть каждый раз брать наибольшее из благ и наименьшее из зол. Неужели рассудительный человек по доброй воле может предпочесть миру такую войну, какая предстоит тебе? Ибо даже победою ты не приумножил бы славы ни твоей, ни твоего отечества, в случай же поражения погубишь собственными руками славу и почет, добытые раньше. Каково же заключение моей настоящей речи? Все, из-за чего до сих пор мы враждовали, пускай принадлежит римлянам, именно Сицилия, Сардиния, Иберия, и никогда карфагенянин да не поднимает войны из-за этих земель против римлян; римлянам точно так же должны принадлежать и все прочие острова между Италией и Ливией. Заключенный на таких условиях мир, как я убежден в том, вернейшим образом сохранит безопасность карфагенян в будущем, а тебя и всех римлян покроет величайшей славой».
Так говорил Ганнибал. В ответ ему Публий напомнил, что не римляне, а карфагеняне были виновниками войны за Сицилию и за Иберию, и что это верно, знает прекрасно и Ганнибал. «Сами боги свидетели в том, даровав победу не той стороне, которая несправедливо нападала, но той, которая защищалась от нападения. Если бы ты предложил эти условия мира раньше, до перехода римлян в Ливию и добровольно очистил Италию, ты не ошибся бы, я полагаю, в своих ожиданиях. Но тебя вынудили удалиться из Италии, а мы перешли в Ливию, так что положение дел сильно изменилось.
Что остается делать? Вам остается или отдать себя и отечество ваше на наше благоусмотрение, или победить нас на поле сражения».
С этими словами Ганнибал и Публий разошлись в разные стороны, не придя ни к какому соглашению.
Битва при Заме
На следующий день, чуть рассвело, противники вывели свои войска из лагерей и выстроились к бою: карфагенянам предстояло бороться за свое существование и за господство над Ливией, римлянам за мировое владычество.
Публий построил свои войска в следующем порядке: впереди поставил манипулы гастатов в некотором расстоянии один от другого, за ними принципов, но не против промежутков в передних манипулах, как бывает у римлян обыкновенно, а за самыми манипулами, в некотором расстоянии от них, ибо у неприятеля было множество слонов. Последними поставлены были триарии. На левом фланге Публий поместил Гая Лелия во главе италийской конницы, на правом — Масиниссу со всеми подвластными ему нумидийцами. Промежутки между передними манипулами он заполнил отрядами легковооруженных, которым и отдал приказ начинать битву; если бы они не устояли перед натиском слонов, то должны были отступить часть из них в самый тыл войска через промежутки между манипулами, другие в боковые проходы между рядами манипулов.
Покончив с расположением войска, Публий обходил ряды и обращался к воинам с краткими речами. Так, он просил их во имя прежних битв показать себя и теперь доблестными воинами, достойными самих себя и отечества, и живо памятовать, что победа над врагом не только прочно утвердит власть их над Ливией, но стяжает им и государству их неоспоримую власть и главенство над целым миром. Если же битва кончится несчастливо, павшие в честном бою воины найдут себе в смерти за родину прекраснейший памятник, а бежавшие с поля трусы покроют остаток дней своих позором и бесчестием. Ибо нигде в Ливии беглецы не найдут для себя безопасного пристанища, а всякого, попавшего в руки карфагенян, ждет участь, которую легко угадает каждый здравомыслящий человек. «Никому бы я не пожелал, — продолжал Публий, — на себе испытать эту участь!»
Впереди всего войска Ганнибал поставил слонов, числом больше восьмидесяти, за ними отвел место наемникам, коих насчитывалось до двенадцати тысяч. Это были лигирийцы, галлы, балеарцы, мавры. За наемниками выстроены были ливийцы и карфагеняне, а последними стояли войска, прибывшие вместе с Ганнибалом из Италии. Фланги Ганнибал обезопасил с помощью конницы, на левом крыле он поставил союзных нумидийцев, а на правом карфагенскую конницу. Потом он отдал приказ, чтобы начальники наемных войск ободряли каждый своих солдат напоминанием, что надежды на победу покоятся на Ганнибале и явившихся с ним войсках. Карфагенянам через начальников их велел он исчислить и ярко изобразить все беды, какие угрожают детям их и женам в случае несчастного исхода войны. Сам Ганнибал в это время обходил собственные свои войска, настойчиво просил и убеждал их не забывать, что они семнадцать лет были вместе, много сражений дали римлянам, что всегда выходили победителями и в противнике ни разу не оставляли даже надежды на победу.
Потом, когда все приготовления к битве были кончены, произошло несколько схваток нумидийской конницы с обеих сторон. Ганнибал приказал вожатым двинуться со слонами на врага. Но раздавшиеся со всех сторон звуки труб и рожков смутили нескольких слонов, которые повернули назад и кинулись на нумидийцев, союзников карфагенян. Благодаря этому отряд Масиниссы быстро оттеснил конницу от левого крыла карфагенян. Прочие слоны столкнулись с римскими легковооруженными воинами на пространстве между боевыми линиями, причем и сами сильно пострадали, и врагам причинили большой урон, наконец одни из них кинулись на римское войско, которое благодаря предусмотрительности вождя могло пропустить их через свободные промежутки без всякого урона для себя, другие перебежали на правое крыло и, обстреливаемые Конницей, попали за боевую линию. В это время Лелий воспользовался смятением слонов и обратил в беспорядочное бегство карфагенскую конницу. Он с ожесточением теснил бегущих; то же сделал Масинисса. В это самое время тяжелые пешие войска обоих противников мерным шагом грозно наступали друг на друга; только войска, прибывшие из Италии вместе с Ганнибалом, оставались неподвижно на месте. Когда враги сблизились, римляне согласно исконному обычаю издали дружный боевой клич, ударили мечами в щиты и начали напирать на врага. С другой стороны карфагенские наемники подняли беспорядочный дикий шум.
